Читать интересную книгу Огонь и дождь - Диана Чемберлен

Позади остатков дома Крис разглядел лошадиный загон. С того места, где он стоял, загон казался почти нетронутым пламенем пожара, хотя его, как и все вокруг, тоже покрывал пушистый слой пепла. Крис так никогда и не узнал, почему эту площадку назвали лошадиным загоном. Там и лошадей-то никогда не держали, и при взгляде на этот серый от пепла пятачок Крис мог лишь припомнить себя мальчишкой да Оги, учившего его бросать мяч.

Маленький нескладный Сэм Брага какое-то время тоже пытался тренироваться вместе с ним. Однако когда Крису сравнялось одиннадцать лет, его бросок стал уже весьма увесист, и миссис Брага запретила своему сыну играть с Крисом. Отец Сэма был писателем, человеком образованным и серьезным, и не слишком баловал своим обществом подраставшего сына. Крис знал, что еще в те годы Сэм завидовал той душевной теплоте, которая согревала отношения Оги с сыном.

Однако миссис Брага имела довольно много претензий к Крису и Оги.

– Сыну не положено обращаться к отцу запросто по имени, словно это его приятель, – поучала она Оги в бесплодных попытках его перевоспитывать. – Крис должен побольше интересоваться учебой. Наша жизнь состоит не из одного бейсбола. А в доме, лишенном женской заботы, он и вовсе превратится в дикаря.

А ведь у них и был дом без женской заботы. Мать Криса умерла через три года после свадьбы и попросту не успела оставить в доме следы своего пребывания. И там воцарилось мужское братство. Дом не пришел в запустение – Оги слишком гордился творением собственных рук, чтобы позволить ему зарасти грязью, – но ели они с Крисом когда вздумается, что вздумается и где вздумается. И дни и ночи напролет говорили про бейсбол – Оги учил своего сына бейсбольным таблицам так, как иные родители учат своих отпрысков таблице умножения. Временами Оги позволял Крису прогуливать школу, чтобы как следует потренироваться в лошадином загоне, а по весне попросту забирал на недельку с собой в Аризону, где они наблюдали за тренировками команды штата.

Когда Крис подрос, он сам стал решать, когда ему удобнее прогуливать школу, из-за чего причинял массу беспокойства своим наставникам.

– Это берет верх твоя дикая натура, – однажды сказал ему Оги. – Ведь твоя мать тоже была небезупречной леди. В ночь, когда случилась авария, мы с ней оба здорово перебрали. Но по крайней мере я могу утешаться тем, что она совсем не почувствовала боли.

В то время Оги играл центровым в младшей лиге, но поломанная в аварии нога так и не срослась как надо и закрыла для него спортивную карьеру. А он был многообещающим игроком и так до конца не смирился с утраченными возможностями. Вот почему он с таким упорством старался наверстать упущенное, тренируя своего сына, воспитывая в нем уверенность в себе как в лучшем игроке в мяч. Вскакивая посреди ночи в их спальне, он возвещал:

– Ты будешь лучшим среди всех, сынок.

А потом в лошадином загоне прыгал и свистел от восторга, как дикарь, когда у Криса получался особенно удачный бросок.

Однако, когда Крису исполнилось семнадцать лет, тон отцовских наставлений несколько изменился. Крис тогда играл и в школьной команде, и в команде лиги. Он как-то признался Оги, что никогда не нервничает перед матчем, потому что знает, что он – лучший из игроков.

– Иногда лишняя самоуверенность бывает опасна, – предостерег его Оги, но в те времена мало что было способно поколебать самомнение Криса.

Позже эту его черту заметили и журналисты, правда, представляя его не просто самодовольным типом, а весьма уверенным в себе игроком. «Когда Гарретт выходит на площадку, болельщики могут расслабиться», – напечатала одна из газет. «У него просто нет нервов». Болельщики были довольны, что могут положиться на него. Они любили его. Проблема же заключалась в том, что чем больше болельщики любят игрока, тем неохотнее они прощают ему свои разочарования.

Кто-нибудь мог бы сейчас вспомнить, как они доверяли ему? Крис уже и сам забыл ощущение уверенности в себе. На смену ему пришло постоянное сознание собственной вины, он подвел массу народа. И не только своих болельщиков, но и Кармен, и своего сына, и своего отца. А вот теперь его сделали козлом отпущения за все бедствия, что свалились на Долину Розы. С определенной точки зрения это выглядело весьма логичным. Вся его предшествующая жизнь казалась лишь прологом к этой роли.

Крис довольно долго простоял в задумчивости на краю каньона, пока не заметил чьего-то присутствия в останках дальнего от него дома. Это была женщина, чьи темные волосы, черные шорты и футболка делали ее совсем незаметной посреди обугленных развалин. Крис заметил ее из-за белой маски, прикрывавшей рот и нос.

Он двинулся в ту сторону, хрустя обгоревшими стеблями чапарраля.

– Хелло! – окликнул он незнакомку, подойдя к тому, что раньше было внешней стеной дома. Дальше он двигаться не стал, не желая пачкаться в саже.

Она стояла на коленях в самой середине развалин и держала в руках картонную коробку.

– Я знакома с вами? – спросила она приглушенным из-за маски голосом, обернувшись на его приветствие.

– Нет. – Он перешагнул через стену в то, что оставалось на месте кухни, и обогнул обожженный холодильник, лежавший в центре. – Я смотрел на пожарище оттуда, сверху, и заметил вас. Я мог бы вам чем-то помочь?

Она рассмеялась низким хриплым голосом.

– Я нуждаюсь в гораздо большем, чем то, что вы способны мне дать. – Руками в черных садовых перчатках она осторожно исследовала содержимое кучи пепла. В коробке Крис заметил обгорелые, покореженные круглые плоские предметы. Лишь наклонившись и ощупав один из них руками, он понял, что это остатки потрескавшихся тарелок.

– Сервиз фирмы «Фостория», – пояснила она. – Это самая старая вещь, имевшаяся в нашем доме – еще со времен деда и бабки, – и я уже успела найти три почти целых тарелки – из шестнадцати.

– Позвольте, я помогу вам. – Он потуже связал на затылке концы платка и уселся на корточки подле нее.

– Здесь еще должны быть бокалы, чашки и блюда, – сказала она. Извлекая из пепла обугленную чашку, она вздохнула. – Гарри в больнице – у него приступы удушья из-за дыма, а мой муж сломал себе ключицу, когда помогал пожарным. Нам не особенно часто улыбалась удача, а вот теперь у нас нет и дома.

– Мне очень жаль.

– А ведь я не из тех, кого сильно волнует материальное обеспечение их семьи, вам понятно? Но эти тарелки... – Она сокрушенно покачала головой. – Они словно успели стать частью самой меня. Это все, что у меня осталось от родителей отца.

Какое-то время они молча работали рядом, а потом Крис, чьи руки изрядно почернели от сажи, сказал:

– Я жил в одном из этих домов, когда был маленьким мальчиком.

– Тогда, когда здесь была вода, не так ли? – безразлично спросила она. – Тогда, когда Долина Розы не была адом на земле? – Она встряхнула, волосами, с которых слетели хлопья пепла. – Мы уедем отсюда, как только моего сына выпишут из больницы. Я искренне любила это место. Я попала сюда, когда мне было шестнадцать лет, и оно показалось мне раем. И вот теперь я хочу лишь одного: убраться отсюда как можно дальше. – В глазах се заблестели слезы.

– Возможно, и здесь скоро станет не так уж плохо, – осторожно возразил он.

– Да уж непременно, особенно с этим турком, которого мы заполучили в мэры.

– Ну, в ноябре будут новые выборы, – скривившись под маской, сказал Крис. В обзорной статье, недавно напечатанной Сэмом Брага в журнале «Долина Розы», граждан предупреждали, что нынешние события с Крисом Гарреттом в качестве мэра должны заставить их весьма серьезно отнестись к предстоящим выборам. Крис целиком был с ними в этом согласен.

– До ноября еще надо ухитриться дожить, – сказала женщина, вынув из пепла осколок тарелки и опуская его в свою коробку.

Крис умолк, радуясь тому, что его невозможно опознать, благодаря накинутому на лицо платку. Через какое-то время его пальцы наткнулись на что-то, и он осторожно извлек свою находку из-под наваленных сверху обгорелых деревяшек. Это было блюдо из «Фостории» – большое и тяжелое, оно даже под слоем копоти выглядело красиво.

– Взгляните, – сказал он, поднимая свою находку. Увидев ее, женщина всхлипнула, и на ее глазах снова показались слезы.

– Я даже и не мечтала, что оно может остаться совершенно целым. – Она с благоговением взяла блюдо у него из рук и с благодарностью затянула ему в глаза. – Благодарю вас. Это моя первая радость за много дней.

ГЛАВА 12

Кармен сидела на кухне над половинкой грейпфрута, сладкой булочкой, чашкой кофе и просматривала пачку счетов. Она уже несколько недель не отваживалась заглянуть в них. Ничего особенного в них и не было: страховка, телефон и, безусловно, вода. И все же она с трудом сможет расплатиться по ним. О пластической операции теперь не может быть и речи. Кармен собиралась было обратиться с просьбой о прибавке к жалованию, но теперь, когда ей стало известно, что ее держат на службе лишь из жалости, она и не подумает об этом. И если, не приведи Господь, в «Новостях» ей укажут на дверь, ей останется лишь заложить Шугабуш. У нее просто не будет иною выхода. Эта мысль вызвала в ней смятение. Шугабуш был последним ее достоянием.