Читать интересную книгу Дело «Норильский никель» - Александр Коростелёв

Поражает, насколько под описанные Шарль Луи Монтескье природу и принципы деспотической формы правления подпадала Российская Федерация периода президентства Бориса Ельцина как раз тогда, когда проводилась промышленная приватизация. Здесь были и полнейшее отсутствие законодательного регулирования, практически полностью заменённого президентским подзаконным нормотворчеством, и единственное высокопоставленное должностное лицо, Анатолий Чубайс, который успешно сыграл историческую роль «приватизационного визиря» в течение всего наиважнейшего для дальнейшего развития всей страны периода политико-экономических реформ — периода разгосударствления и промышленной приватизации.

Итак, нельзя сказать, что процессы промышленной приватизации в России проходили законно, то есть на основании законов, принятых законодательной властью — парламентом страны. Совсем наоборот, они, несомненно, имели ярко выраженный авторитарноподзаконный характер. Причём в ряде случаев, как это было с президентским указом о введении приватизационных чеков (ваучеров) вместо определённых законом именных приватизационных счетов (книжек), подзаконные акты, незаконно изданные заигравшимся в «демократический авторитаризм» и азиатское своеволие лидером государства, просто-напросто противоречили уже существовавшим российским законам, в результате со временем отменяя их (!).

Отсутствие же достаточно полного пакета гражданско-правовых законов, регламентировавших условия и порядок проведения промышленной приватизации, автоматически повлекло за собой также и отсутствие проработанного механизма применения специальных санкций за нарушения, допускавшиеся в процессе этой самой приватизации, которые должны были бы содержаться в административном и уголовном законодательстве.

Отсюда следует вывод, действительно формально Борис Березовский был прав, утверждая, что «все, кто сумел пробиться в деловую элиту России, рамки закона не нарушали», но, подчеркнём, по самой сути он был категорически не прав, поскольку не было и самих законов, то есть нечего было и нарушать. Издававшиеся же президентские указы (подзаконные акты) нарушать не было никакого смысла, поскольку они, где в явной, а где в завуалированной форме, отвечали ближайшим или перспективным планам наращивания экономического могущества малочисленной «новорожденной» российской буржуазной элиты, поэтому последней было очень выгодно их исполнять и требовать исполнения от десятков миллионов других россиян.

Следовательно, представители крупного частного бизнеса, «наработавшие» свои капиталы в ходе промышленной приватизации по-Чубайсу, составившие благодаря этому из самих себя первый состав деловой элиты России, формально-юридически ничего и не могли нарушать, поскольку нарушать было попросту нечего, о чём предварительно позаботилась команда госчиновников, пришедшая в исполнительную власть вместе с первым российским президентом. Формально наказывать их было не за что, ведь приватизационные злоупотребления высокопоставленных госчиновников, скорее всего совершавшиеся по предварительному сговору с заинтересованными частными лицами, в интересах которых они действовали, без соответствующих изменений Уголовного кодекса РСФСР, принятого ещё 27 октября 1960 года, почти невозможно было подвести под квалифицирующие признаки прежних составов преступлений:

— «Хищение государственного или общественного имущества, совершённое путём присвоения или растраты либо путём злоупотребления служебным положением» (статья 92);

— «Хищение государственного или общественного имущества, совершённое путём мошенничества» (статья 93);

— «Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах» (статья 93, прим. созначком 1);

— «Злоупотребление властью или служебным положением» (статья 170);

— «Превышение власти или служебных полномочий» (статья 171);

— «Получение взятки» (статья 173);

— «Должностной подлог» (статья 175).

Особо хотелось бы обратить внимание читателя на две статьи Уголовного кодекса РСФСР, от которых исполнительная власть России времён правления Бориса Ельцина постаралась непременно тщательно оградить известную категорию фигурантов промышленной приватизации по-Чубайсу, причём и высокопоставленных госчиновников, и частных лиц. Обе эти статьи действовавшего в то время Уголовного кодекса РСФСР предусматривали в качестве наказаний максимальные сроки лишения свободы, а в отношении «особо отличившихся» — даже применение исключительной меры наказания — смертной казни: статья 93, прим. со значком 1 и часть 2 статьи 173:

1) «Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах, независимо от способа хищения (статьи 89 — 93), — наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества, со ссылкой или без таковой или смертной казнью с конфискацией имущества»;

2) «Получение должностным лицом лично или через посредников в каком бы то ни было виде взятки за выполнение или невыполнение в интересах дающего взятку какого-либо действия, которое должностное лицо должно было бы или могло совершить с использованием своего служебного положения, — наказывается лишением свободы на срок от трёх до десяти лет с конфискацией имущества».

«Те же действия, совершённые должностным лицом, занимающим ответственное положение… — наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой после отбытия лишения свободы на срок от двух до пяти лет или без ссылки, а при особо отягчающих обстоятельствах — смертной казнью с конфискацией имущества».

Наблюдалось вообще отсутствие какой-либо правоприменительной практики по фактам нарушений или каких-либо злоупотреблений при приватизации государственных промышленных горнодобывающих и нефтедобывающих объединений (концернов), иных крупнейших государственных предприятий, которые хотя бы дошли до уголовных судов первой инстанции.

Однако в отношении нарушений при приватизации мелких, гораздо реже средних государственных и муниципальных предприятий правоприменительная практика не большая, но всё-таки была. «Только за пять месяцев 1993 г. МВД России выявило 2590 случаев незаконной приватизации (присвоение госсобственности с последующей трансформацией в частные структуры, участие управленцев в приватизации в качестве частных лиц и т. п.) Разумеется, это лишь верхушка айсберга», — писал доктор исторических наук, заведующий сектором ИМЭМО РАН Кирилл Холодковский. (К.Холодковский, статья «Российская приватизация: столкновение интересов», журнал «Мировая экономика и международные отношения», № 1, 1995 год, стр. 73)

Несомненно, расчёт авторов приватизационной методики был прост: определённый уровень безнаказанности подогреет в обществе экономическую инициативу, распалит частнособственнический интерес, а в перспективе гарантирует безоблачное, уверенное экономическое будущее представителям крупного частного бизнеса и, как следствие, укрепит политический строй, возглавлявшийся и олицетворявшийся Борисом Ельциным! Тогда, по сути, в котле промышленной приватизации варилась вся Россия, а лучшим гарантом будущей безнаказанности, как известно, является круговая порука, особенно если в кругу соучастия вся страна, и вроде бы уже не столь важно кто, что и сколько приватизировал либо «прихватизировал», кто, кого и как «обвёл вокруг пальца»?!

Разумеется, в управляемом Чубайсом процессе массовой приватизации, при несомненном несовершенстве гражданского и уголовного законодательств, которые особенно-то и не торопились совершенствовать, намного легче было организовывать неправомерный слив в частную собственность лиц, отобранных российским президентом, самой доходнейшей государственной промышленной собственности, попутно придавая этому хотя бы видимые элементы законности.

Ведь в кавардаке, как казалось, непродуманных реформ, в «мутной воде» тогдашней российской действительности зачастую продуманные злоупотребления служебным положением высокопоставленных госчиновников, допускавшиеся в ходе приватизации крупнейших государственных добывающих природно-сырьевые ресурсы промышленноотраслевых объединений (концернов), выглядели не так уж и ужасно, а истинные цели прихватизации «промышленных сливок» достигались намного проще (!).

Заметим, однако, что истинно «народное государство нуждается в добавочном двигателе; этот двигатель — добродетель… Ясно ведь, что монархия, при которой лицо, заставляющее исполнять законы, считает себя выше законов, не имеет такой надобности в добродетели, как народное правление, при котором лицо, заставляющее исполнять законы, чувствует, что само подчинено им и само несёт ответственность за их исполнение… Но если законы перестанут соблюдаться в народном государстве, то оно уже погибло, так как причина этого зла может быть только в испорченности самой республики». (Ш.Монтескье, «О духе законов», стр. 27)