плохо. Даже четверок не было – сплошные тройки и двойки. К концу четверти учителя уже за голову хватались. Они были в полном недоумении, расспрашивали его, что же случилось, был один из лучших умов в классе, а теперь по многим предметам полный завал с грозящей неаттестацией. На все вопросы Антон вяло отвечал, что не знает, почему все так.
В жизни Антон тоже резко поменялся как человек. Он стал невнимательным, рассеянным, неуверенным. Движения стали более дергаными. Он уже почти не улыбался, взгляд был сердитым и выцветшим. Многие ребята из класса, да и вообще знакомые, перестали с ним общаться. Осталась лишь пара-тройка самых старых друзей. Они тоже никак не могли понять, что происходит с парнем. Попытались как-то у него выяснить, что случилось, но Антон лишь отмахивался: «Все нормально у меня!». Те, пожав плечами, ответили: «Ну как знаешь, мы просто помочь хотели».
Однажды в последних днях четверти Антона вызвали в кабинет директора.
– Ну здравствуй, Казанцев. Хотела бы серьезно с тобой поговорить. Присаживайся, – указала ему Татьяна Николаевна на кресло.
Антон сел.
– Во-первых, твоя успеваемость. Вот объясни, никак в голове не укладывается, Антон, ты же был нормальным парнем. Все задачки у меня на уроках решал, как семечки щелкал. Да и не только у меня, и с другими предметами все было отлично. На медаль шел… А сейчас… Сказать, что я в шоке, значит ничего не сказать. Что происходит, Антон? Ты скатился до уровня Беляева и Колыгина, есть у нас такие парни в десятом, уроки прогуливают, ничего не делают. Уже устала их родителей в школу приглашать. Я сейчас говорю об оценках. Ты с ними на одном уровне, понимаешь это? И второе – я всегда тебя вижу каким-то бледным и вялым. Может, у тебя какие-то проблемы в семье или здесь, в школе? Расскажи мне, в чем дело, тогда я постараюсь тебя понять и как-то тебе помочь.
– У меня все хорошо, – выдавил Антон уже в который раз сказанную фразу.
– Нет, Антон, так дело не пойдет. У человека не может быть все хорошо, если он в таком состоянии, каким я тебя сейчас вижу, и из отличника вдруг превращается в человека, для которого на горизонте вырисовывается неаттестация.
– Я точно говорю, все в порядке. Нет у меня никаких проблем.
– Антон, ты меня, видимо, не совсем понял. Твое положение крайне неблагоприятное, с такими оценками я просто не могу тебя оставить здесь учиться дальше. А если ты мне все сейчас объяснишь все подробно, я тебе обещаю, помогу найти выход из ситуации, если у тебя действительно такая проблема, что тебе не до учебы. Расскажи правду, какая бы она ни была.
– Да я говорю вам, все у меня хорошо, не понятно, что ли? – Антон закипал. Но внутри себя он и сам не понимал, почему он злится. Можно же действительно рассказать сейчас все Татьяне Николаевне, нет сомнений, что она ему поможет. Тем более с такими оценками его без всяких шуток могут выгнать из школы. Антон понимал, что упускает свой последний шанс что-то исправить. Но его психика была уже слишком расшатана, и сейчас он шел на поводу только у своих чувств.
– Так, ты не забывай, с кем ты разговариваешь! – тон у Татьяны Николаевны резко поменялся. – Я вижу, по-хорошему поговорить нам с тобой не получится, да? Что-ж, ладно, клещами я вытягивать из тебя ничего не собираюсь. Я только что предложила тебе помощь и вполне могла бы войти в твою ситуацию и понять тебя. Но раз ты уперся и не хочешь ничего говорить, – дело твое. В таком случае я обязана просто формально отчислить тебя за неуспеваемость. Вот при всем моем уважении к твоим предыдущим заслугам. Другого выхода у меня нет. Жаль, конечно, очень жаль, мог бы стать медалистом, не сомневаюсь, но что поделаешь… Доходи оставшиеся два дня, а в субботу я отдам твоей маме документы. Все, можешь идти.
Антон поднялся с кресла и медленно пошел к выходу.
– Антон! – окликнула его Татьяна Николаевна у двери. Тот обернулся.
– Даю тебе самый-самый последний шанс. Если сейчас уйдешь, то уже ничего нельзя будет изменить. Ты точно уверен, что ничего не расскажешь? – лицо Татьяны Николаевны выглядело грустным. Она неподдельно переживала за Антона.
– Да. До свидания.
Антон закрыл дверь. Его даже не волновало, какие дальше будут уроки. Он просто спустился в гардероб, взял куртку и пошел домой.
Глава 18
На следующее утро Антон проснулся на час раньше, чем обычно. Посмотрел на часы – шесть тридцать. Чувствовал он себя просто ужасно: голова раскалывалась, по всему телу распространилась невероятная слабость, сильно тошнило. Он подошел к окну, открыл форточку, с жадностью вдохнув свежий утренний воздух. Был конец октября, и небо в такое время уже бывало темным, с едва заметными светлыми просветами.
Родители еще спали. Антон медленно пошел на кухню и открыл аптечку. Оттуда он вытащил электронный градусник и жаропонижающее. Сунув градусник под мышку и включив свет, чтобы не заснуть, он лег в кровать. Через пять минут взглянул – 38. Антон выпил жаропонижающее и в бессилии уселся на стул. Так и просидел он на нем до семи утра, уставившись в одну точку. К семи двадцати состояние чуть улучшилось, но все равно было плохо. Есть абсолютно не хотелось. Вскоре Антон почувствовал, что может идти в школу. Ладно уж, два дня всего осталось, можно и сходить.
Мама сначала тоже заметила, что с Антоном что-то не так, и естественно, спросила его. Он ответил, что ничего серьезного, просто волнуется перед предстоящими экзаменами. И каждый раз, когда она видела его в плохом состоянии, он отвечал, что ничего делать и никуда ходить не надо, он сам постарается как-нибудь справиться с этим.
Антон пришел в школу за пять минут до звонка. Обычно он приходил где-то за пятнадцать. Первым уроком сегодня был русский. Учительница открыла дверь и запустила класс. Стулья были перевернуты. Антон все еще плохо себя чувствовал, прошел к своей парте и попытался снять стул. Но ввиду плохого самочувствия руки в какой-то момент отказали, соскользнули, и Антон неловко уронил стул на парту. Тот съехал с нее и грохнулся на пол, задев собой соседний, тот задел еще один, и таким образом пять-шесть стульев свалились как домино.
Учительница куда-то отошла, но в этот момент Настя уже находилась в классе.
– Хахахааа, Казанцев! Ну ты и лох. Руки явно не из того места растут. Надо ж так, еще и остальные задеть! – прыснула она.
У Антохи в голове словно что-то щелкнуло. Все. Это была последняя капля. Он чувствовал, что обида достигла своего максимума. Как хорошо, что никто