Читать интересную книгу Сказки Севки Глущенко - Владислав Крапивин

И наконец пришла Алька.

Севка услышал ее голос в коридоре и как-то напружинился. Мама торопливо открыла дверь. Алька возникла на пороге – румяная от мороза, но без улыбки. Очень серьезная. Тихо поздоровалась.

– Сева, ну что же ты! Помоги Але раздеться, – сказала мама.

– Чё, она сама не умеет, что ли? – буркнул Севка и зашмыгал носом.

– Я умею, – спокойно сказала Алька. – Я тебя поздравляю. Вот тебе подарок.

Она подала Севке плоский газетный сверток и стала разматывать шарф.

Мама сделала страшные глаза: «Спасибо кто будет говорить?»

– Спасибо, – выдохнул Севка. И разозлился на себя. Что он за балбес? Ведет себя так, будто к нему Гета Ивановна пришла, а не обыкновенная Алька Фалеева! – Ну-ка, давай!..

Он размотал на Альке шарф, вытряхнул ее из пальтишка, уволок одежду на вешалку. Ему стало просто и весело. Он вернулся, сказал Римке и Гарику:

– Это Алька Фалеева, мы на одной парте сидим. Да вы ее знаете, в одной же школе учимся.

Альку знали. И никто не удивился, что она пришла. Севкин день рождения – кого хочет, того и зовет.

– Сейчас будем чай с тортом пить, – распорядился Севка. – Давайте садитесь.

– Так сразу? – удивилась мама. – Ладно, желание именинника – закон.

Гости начали устраиваться за столом, а Севка развернул Алькин подарок.

В свертке была тетрадь. Толстая, в глянцевой зеленовато-голубой обложке. С блестящей бумагой в линейку. Видимо, трофейная. В нее оказался вложен карандаш – темно-красный, с нерусскими буквами. Значит, тоже иностранный. А еще была там лакированная открытка с двумя веселыми обезьянами, которые играли на трубе и бара-бане.

Севка чуть не растаял от радости. Из-за тетрадки. Он сразу понял, для чего она пригодится. Он запишет в нее все свои стихи: и про революцию, и про зиму, и еще несколько маленьких двустиший, которые сочинил в первом классе. Это будет начало. А потом он придумает много новых стихотворений, они займут всю тетрадку. Это будут хорошие стихи, потому что писать плохие в такой тетради просто не получится…

Севка не расстался с тетрадкой даже за столом, когда пили чай. Держал ее на коленях и гладил потихоньку.

Торта досталось каждому по два больших куска, а конфет-подушечек с начинкой мама каждому насыпала полное блюдце. Так что пир получился на славу. Правда, сперва все молчали, но потом Римка стала рассказывать про книжки, которые подарила Севке: как Швейк вредил фрицам, устраивал им всякие каверзы. И все развеселились. Даже мама хохотала.

Но скоро мама сказала, что должна уйти. В два часа на избирательном участке концерт самодеятельности, она там должна петь.

– А ты, Сева, будь хозяином, не давай гостям скучать… Но и не переверните комнату вверх дном, ладно?

– Ладно. Я кукольный театр про Айболита буду показывать.

«Приключение Айболита» все посмотрели с удовольствием. Даже Гарик, хотя видел спектакль второй раз. Севка расхрабрился: рычал, как настоящий Бармалей, верещал, как обезьяна Чичи, блеял, как Тянитолкай. Даже охрип слегка…

Потом стали играть в «собачку»: перекидывали друг другу мячик, а кто-то один ловил. Играли, пока мячик не брякнулся о раму. Хорошо, что не в стекло. Тогда пошли в коридор и устроили игру в пряталки.

Однако скоро игра кончилась, потому что на Севку, который спрятался за комодом Романевских, упал со стены велосипед дяди Шуры. На звон и грохот выскочили Евдокия Климентьевна и ее внук Володя. Севка, потирая спину, сказал про свой день рождения. Володя и Евдокия Климентьевна не стали ругаться. Поздравили Севку и помогли водрузить велосипед на место. Но когда они ушли, возникла в коридоре тетушка дяди Шуры Елена Сидоровна и стала кричать: почему хулиганят? Она была глухая, и объясняться с ней не имело смысла. Севка и гости вернулись в комнату.

Посмотрели по очереди калейдоскоп, который утром подарила Севке мама. Потом Гарик сбегал домой и приволок свои железные коробки. Из них составили поезд. Началась игра в партизан. Правда, Римка играть не стала: что она, маленькая? Больно надо ползать по полу, вскакивать и орать «ура!». Она ушла читать какую-то книжку про любовь. А Севка, Алька и Гарик стали готовиться к взрыву фашистского эшелона.

Гарику пришлось сделаться немецким машини-стом. Но он сказал, что станет машинистом не по правде, а «как будто», пока надо толкать поезд. А после взрыва он тоже станет партизаном, чтобы напасть на немцев, которые повыскакивают из горящих вагонов.

Эшелон с железным скрежетом выполз из-под стола и стал двигаться к мосту, сделанному из стиральной доски и учебников.

– Пора, – шепотом сказал Севка и прижался животом к половицам. – Лишь бы часовые не заметили.

– Если тебя заметят, я отвлеку огонь на себя, – очень серьезно пообещала Алька.

Севка посмотрел на Альку через плечо. Она была не очень похожа на партизана. Даже меньше, чем раньше, похожа, потому что не в обычном своем лыжном костюме, а в синем платьице с белым воротничком. Но лицо у нее было решительное. Севка благодарно кивнул.

Потом он пополз к железнодорожному мосту, вы-ждал момент и трахнул кулаками по концу дощечки, под которую был подложен кубик.

Дощечка другим концом вздыбила стиральную доску. Вагоны взлетели в воздух.

Дзынь! Трах! Ба-бам!

– Ура! Огонь!!

– Tax! Tax! Tax!

– Ды-ды-ды-ды…

Больше всех старался Гарик. Он мстил судьбе за свою недавнюю роль немецкого машиниста. Теперь он был партизан и палил из воображаемого пулемета так, будто лента с патронами была длиной в километр…

В разгар стрельбы пришла веселая мама. И ничуть не рассердилась, увидев подорванный поезд и всю картину боя. Дождалась, когда с противником будет покончено, и усадила снова всех пить чай. С остатками торта.

Алька и Гарик ушли, когда за окнами начал синеть вечер. А когда совсем стемнело, пришли взрослые гости: Алькина мама, тетя Аня Романевская с патефоном и Иван Константинович.

Иван Константинович подарил Севке суконную пилотку и новенькую, пахнущую кожей офицерскую сумку. С разными клапанами и гнездами для карандашей, с целлулоидным планшетом для карты. Севка обнял сумку и обалдел от счастья.

– Мне ее только что в училище выдали, – объяснил Иван Константинович. – А я решил, что дослужу со старой, я к ней привык.

– А вам не попадет? – опасливо поинтересовался Севка. – Сумка-то казенная.

Иван Константинович засмеялся:

– Как-нибудь выкручусь. Всё равно мне скоро уезжать. Насовсем.

Сразу всё сделалось другим. Не праздничным.

– Насовсем? – прошептал Севка.

– Да, к своим, Севушка. В Пензу.

– Демобилизовали? – упавшим голосом спросил Севка.

– Нет, пока переводят туда на службу. Но, думаю, скоро совсем уволят.

Ну и хорошо. Чего расстраиваться? Иван Константинович поедет к жене и дочке, он так давно этого ждал. Радоваться надо… Севка вздохнул. Не получалось радоваться.

Взрослые сели за стол. Поставили закуски. Усадили и Севку – все-таки именно он сегодня главный. Но у Севки уже не было именинного настроения. Видимо, он слишком долго и бурно веселился сегодня. Завод праздничной пружины кончился. А тут еще Иван Константинович со своей новостью про отъезд…

Севка тихо спросил:

– Иван Константинович, можно я посижу в вашей комнате?

Тот сразу понял Севку. Кивнул:

– Посиди. Конечно…

Севка забрал с собой сумку, Алькину тетрадь и карандаш. Он решил, что самое время записать все свои стихи. Это гораздо лучше, чем сидеть и слушать взрослые разговоры.

В комнате Ивана Константиновича всё было так знакомо… Койка под солдатским одеялом, покрытый газетами стол, машинка, на которой печатали договор о дуэли (ох, стыдно вспоминать). Шинель в углу. Полки из некрашеных досок, а на них военные непонятные учебники… Скоро ничего этого не будет, в комнату въедут незнакомые жильцы. А Иван Константинович окажется далеко-далеко, и, наверно, они с Севкой никогда не встретятся.

Где-то в Пензе есть счастливая девчонка, она будет говорить Ивану Константиновичу «папа».

А Севка никому говорить так не будет. Что поделаешь, война. У кого-то папы вернулись, у кого-то нет.

«Мой папа не вернулся с моря, – грустно и спокойно подумал Севка. – Наверно, он все-таки не спасся. Как спасешься, когда кругом волны? Стихия…»

«Прощай, свободная стихия… Мой папа не вернулся с моря…»

Севка достал из сумки тетрадь и карандаш.

В открытую дверь через коридор долетали веселые голоса. Потом заиграл патефон. «Рио-Рита»…

Севка притворил дверь.

Мой папа не вернулся с моря,Он навсегда погиб в воде…

Нет, немного не так надо сказать. Надо, что он на войне был. А то получается, что просто купался…

Мой папа не вернулся с моря,Он на войне погиб в воде.Прощай, свободная стихия,Ему не плавать уж нигде…

Севка перебрался со стула на койку Ивана Константиновича. Устроил тетрадку на подушке…