Голос Ло становится глубже.
— Все, что я могу вспомнить, это как проснулся в больнице, чувствуя себя так, словно меня переехал гребаный двадцатитонный грузовик.
— Тебе только-только промыли желудок, — напоминаю я ему.
Ло кивает.
— Я слышал, как ты спорила с медсестрой о том, чтобы она не звонила моему отцу. Ты настояла, чтобы она держала это в секрете с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать.
Мне пришлось притвориться его сестрой, чтобы войти в его больничную палату. Так глупо. Всё. Вся та ночь. Данный момент. Но исправить то, что было сделано, то, что мы укрепили, выше моих сил. Часть меня всегда будет верить, что мы прошли через перемены. Может быть, мы уже смирились с тем, что так мы будем жить и так мы умрем.
Мои глаза горят при мысли о двух парнях в моей постели. Но я не хочу, чтобы это повторилось снова. Это я действительно знаю.
— Мы заключили сделку после этого, помнишь? — он продолжает, тщательно подбирая слова. — Мы сказали, что если это сработает — ты и я, Ло и Лили делаем все, что хотим, оставаясь теми, кем мы являемся — тогда я должен знать свои пределы и никогда их не превышать. Честно говоря, я никогда не думал… Я никогда не думал, что это будет проблемой и для тебя тоже, — он проводит дрожащей рукой по волосам и делает глубокий вдох. — Я не знал, что у сексуальных наркоманов могут быть пределы, Лили, но где-то... где-то ты перешла черту. И ты пугаешь меня до чертиков. Я не мог дозвониться до тебя уже несколько дней. Когда я отключался, тебя не было дома. Когда я просыпался, ты обычно уже уходила. Это был первый раз, когда я увидел тебя, и... — он вытирает рот и отводит взгляд.
Мое сердце бьется так быстро. Я не знаю, что делать или говорить. Между нами тянется напряжение, не очень хорошее, и к нему больно прикасаться.
Его голос понижается, пока я прижимаю ладони к горячим слезам.
— Я не имею никакого права приказывать тебе остановиться. Это не то, что я пытаюсь сказать, но для того, чтобы эта договоренность сработала, ты должна знать свой предел. Это, встречаться с парнями в мотелях, не отвечать на мои звонки, и... — он запнулся на словах снова: — спать с... двумя парня. Это должно закончиться. Что, если они причинили бы тебе боль?
Я закрываю глаза, слезы текут.
— Я их не помню.
— Ты была пьяна, — осознает он, и черты его лица темнеют. — Что будет после этого? Оргии? Сексуальное унижение?
— Остановись, — я протираю глаза, съеживаясь от этих образов.
— Где твоя голова? — он бормочет.
Я не могу сделать это снова.
— Я остановлюсь, не с сексом, а с мотелями, неизвестными сообщениями, Craigslist...
— Craigslist?! — кричит он. — Какого хрена, Лили? Ты знаешь, кто ищет секса на этих штуках? Растлители малолетних и извращенцы, не говоря уже о том, что это чертовски незаконно.
— Я им не пользовалась! — кричу я в ответ, мои щеки пылают. — Я просто смотрела.
Он вытягивает руки, делает глубокий медитативный вдох и сжимает их в кулаки.
— Ты чувствовала, что не можешь со мной поговорить?
У меня никогда не было проблем с тем, чтобы разгрузить себя на Ло. Это то, в чем мы оба хороши, но переход к анонимному сексу казался естественным прогрессом, как только наша динамика начала меняться.
— Все менялось, — бормочу я так тихо, что думаю, он пропустил слова.
Когда он не спрашивает, что я сказала, я подозреваю, что он слышал.
— Я знаю, что могу быть королевским мудаком. Но я люблю тебя. Ты мой лучший друг и единственный человек, которому я когда-либо говорил, что у меня есть проблема. Не имеет значения, что у нас гребаные фальшивые отношения. Мы должны разговаривать друг с другом. Приходи ко мне, прежде чем ты сойдешь с ума, хорошо?
Я вытираю последние слезы и шмыгаю носом.
— Как Кэсси?
— Ее не было в квартире несколько дней, Лили, — говорит он, напоминая мне обо всем времени, которое я потеряла в своем туманном состоянии.
— Что случилось? — в моей груди становится легче, и я ненавижу то, что получаю удовольствие от его одиночества.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Есть одна девушка, которая выбежала из моей квартиры, — он делает паузу. — Она выглядела как летучая мышь из ада. Она едва причесалась, что для нее не редкость, — он пожимает плечами, — но она казалась взбешенной, и единственной переменой в наших отношениях была эта новая блондинка на барном стуле. Поэтому я бросил ее, решил, что это может решить одну-две проблемы, — он ждет, склонив голову набок, пока я перевариваю то, что он только что сказал.
Моя грудь раздувается.
— Помогло? — спрашивает он.
Я должна быть лучшим человеком и сказать Нет, позволить ему жить нормальной жизнью с красивой бомбой-блондинкой. Но я никогда не была сильна в вопросах морали.
— Может быть.
Он действительно улыбается и кладет руку мне на шею. Он целует меня в лоб, прежде чем я успеваю сформироваться мысли, и когда он отстраняется, его губы касаются моего уха.
— Я рядом с тобой. Всегда.
Я делаю глубокий вдох, его слов достаточно, чтобы провести меня в клинику с поднятой головой и расправленными плечами. Со мной все будет хорошо. Что бы ни случилось, по крайней мере, Ло останется рядом со мной.
После клиники Ло смешивает себе напиток у стойки, пока я строю планы о подготовке к предстоящему экзамену, открываю ноутбук и раскладываю свои заметки на стойке. Как только я нахожу две недели забытых практических задач по экономике, я понимаю, насколько я отстала на самом деле.
В этом есть и положительная сторона. Я здорова. Свободна от болезней и сложных решений. Как реабилитационные центры или клиники для абортов. Я чуть не задушила Ло до смерти, когда пришёл тест, выжимая всю жизнь из него и плача от облегчения. Я не знаю, что бы я делала, если бы он не знал моего секрета — если бы я была наедине со знанием своей проблемы.
Задолго до того, как мы начали наши фальшивые отношения, я помогала скрывать зависимость Ло при каждом удобном случае. Я тайком затаскивала его в одну из моих гостевых спален в Вилланове, пока он не отсыпался с похмелья. Я выбрасывала бутылки с Jim Beam и Maker’s Mark под его кровать, пока горничная не притаилась поблизости, а его отец не проверил величие вещей своего сына.
В те времена он лгал моим сестрам о моих планах на выходные. Большая часть была потрачена на вечеринки, устраиваемые учениками государственных школ. Занимаясь сексом с парнями из разных школ помогло уменьшить слухи обо мне в Далтоне. Меня вычислили при отборе.
Затем одной холодной октябрьской ночью я пролезла в окно Ло. Так как Джонатан Хэйл был на конференции в Нью-Йорке я могла бы воспользоваться дверью, но с тех пор, как я посмотрела «Доусонс Крик», я верила, что есть только один способ правильно появиться.
Мне было семнадцать, я была вся в слезах, и у меня только что был секс. Ло сидел на деревянном полу, держа телефон в одной ладони и стакан с виски «Glencairn» в другой. Он вскочил на ноги, как только увидел мои спутанные волосы и размазанную тушь.
— Кто это был? Он причинил тебе боль?! — Ло лихорадочно осматривала мое тело в поисках ран.
— Нет, — сказала я с гримасой. — Он не…это не он.
Оставив Ло в замешательстве, я подошла к его столу и взяла бутылку Maker’s Mark. Он выхватил её у меня из рук еще до того, как я успела ее открыть.
— Это мое, — сказал он.
— Значит, теперь ты не делишься?
— Я никогда этого не делаю.
Я потерла руки, чувствуя пустоту и холод. Он продолжал смотреть на меня, как будто его назойливый взгляд мог открыть меня. Я думаю, что так оно и было.
— Вечеринка была довольно отстойной, — пробормотала я себе под нос.
— Очевидно, достаточно, чтобы заставить тебя плакать, — горько сказал Ло. Он съежился от звука собственного голоса и сделал глоток из бутылки. Затем шагнул вперед, глаза смягчились, когда он потер рот. — Ты знаешь, что можешь рассказать мне все, что угодно, Лил. Я никуда не собираюсь уходить.