Читать интересную книгу Точки пересечения - Михаил Черненок

— Вот расплодилось бюрократов! До утра, мурлычит, ждать бесполезно. Извини, друг, не смогу долг отдать. Ну ты, правда, переселяйся из гостиницы ко мне. Запомни: улица Фабричная… — Тюрин назвал номер дома и квартиры и тяжело задышал. Видно действие «Агдама» внезапно иссякло. — Или заходи вечерком. Просто так. Бутылочку приноси, покалякаем…

Когда Тюрин, сгорбившись, вышел из почтамта, Бирюков подошел к телефону-автомату и набрал 02. Попросив дежурного передать трубку Шахматову, сказал:

— В семь вечера Коробченко наметил встречу с Тюриным за рестораном «Садко».

— Ух, вовремя позвонил! — облегченно сказал Шахматов. — Наконец-то появился Жора Коробченко. У макулатурного склада встретился с Анжеликой Харочкиной. Похоже, взял у нее сколько-то денег. После этого намеревался зайти в пункт междугородной связи, что на Восходе, но, вероятно, заметив там дружинников, направился к центру города. Сейчас пережидает ливень в кабине телефона-автомата рядом с автовокзалом.

— Там задержать нельзя? — спросил Антон.

— В кабинку никого не впускает. Правую руку держит в кармане куртки. Даже когда Харочкина передавала ему деньги, не вынул руку из кармана. Сторонится прохожих, особенно мужчин.

— Понятно. Одет Коробченко как?

— Желтые старые туфли, джинсы с крупными заплатами на коленях, коричневая синтетическая куртка с капюшоном и надвинутая на глаза зеленая фетровая шляпа. Без очков.

— Рост какой?

— От силы метр шестьдесят… — Шахматов помолчал. Вот подсказывают, на полголовы ниже Анжелики Харочкиной.

— Понятно. Опергруппа меня подстрахует?

— Обязательно. Будь осторожен, Антон Игнатьевич.

— Постараюсь…

Небольшой вестибюль переговорного пункта плотно заполнили укрывшиеся от дождя.

Через полчаса ливень утих и вестибюль опустел. Время приближалось к десяти часам, однако из-за пасмурной погоды казалось, будто уже наступила глубокая ночь. Поубавилось народу и в зале, появились свободные стулья. Бирюков выбрал место с таким расчетом, чтобы не выделяться среди ожидающих и в то же время видеть входную дверь. Раздражавший вначале скрипучий динамик со временем словно нейтрализовался, и Антон почти механически теперь улавливал только названия городов да номера кабин, в которые приглашались для переговоров абоненты. На освободившийся рядом с Бирюковым стул присела худощавая женщина с поблекшим лицом и, видимо, от нечего делать доверительно стала жаловаться на свою дочь Милочку. Окончив пединститут. Милочка в прошлом году уехала на Байкало-Амурскую магистраль, в Тынду, и не написала с той поры маме ни одного письма, вот только раз в месяц, регулярно, вызывает на телефонный разговор. Междугородная связь с Тындой, вероятно, работала не так хорошо, как с крупными городами Союза, и женщина дважды нетерпеливо уходила к окну заказов, чтобы «поторопить разговор». Вернувшись, она снова и снова начинала говорить о Милочке. — Не выпуская из вида входную дверь, Антон механически поддакивал женщине…

Почти интуитивно Бирюков узнал Коробченко — настороженного, в надвинутой на глаза шляпе, с правой рукой в кармане куртки. Около минуты Жора напряженно — изучал переговорный зал из вестибюля через стеклянную дверь. Затем исподтишка огляделся и, напружинясь, медленно вошел в зал. Направился к окну заказов. Облокотившись левой рукой на полированный барьер перед окном, он с напускным равнодушием еще раз огляделся. Не поворачивая головы к сидящей за барьером блондинке, о чем-то тихо спросил.

— В течение часа, — равнодушно ответили ему через микрофон.

Коробченко опять что-то сказал, и опять через микрофон послышалось:

— Если хотите раньше, разменяйте деньги на пятнадцатикопеечные монеты и сами набирайте Минск по автомату из восьмой кабины.

При упоминании Минска, как показалось Антону, Коробченко испуганно подался вперед, однако от окна не отошел. Что-то бубнила под ухо Бирюкову разговорчивая соседка. Бирюков машинально кивал ей в ответ. Краем глаза Антон видел, как Жора левой рукой протянул блондинке трехрублевую купюру, зажал в кулак полученную горсть мелочи и по-кошачьи осторожно, готовый каждую секунду среагировать на малейшее движение в зале, пошел к кабине №8. Боком протиснувшись в кабину, он плотно закрыл за собой дверь и немигающим взглядом исподлобья уставился через стекло в зал.

«Какую же еще беду ты хочешь сотворить на свою несчастную голову?» — с внезапной жалостью подумал Антон о Коробченко и заметил, как в вестибюль вошли два крепких парня из оперативников, подстраховывающих его. Главным сейчас было — не просчитаться ни на долю секунды, не замешкаться. Рано или поздно Коробченко станет набирать номер. Значит, волей-неволей он отвернется от зала, чтобы смотреть на цифровой диск телефона. «Только бы не упустить этот момент… Только бы Жора повернулся к телефону… Только бы не сунулись прежде времени в зал оперативники…» — озабоченно билось в мозгу Бирюкова, хотя со стороны, казалось, что он продолжает беседовать со своей разговорчивой соседкой.

Наконец Коробченко левой рукой опустил в автомат монету, снял телефонную трубку, поднес ее к уху и, по-прежнему глядя в зал, замер, как манекен в витрине. Бирюков ощутимо чувствовал пристальный Жорин взгляд — видимо, из всех посетителей, находящихся в зале, Коробченко с особым подозрением присматривался к его рослой фигуре.

— Тында по приглашению, двадцатая кабина, — без малейшей интонации, скрипуче разнеслось по залу из динамика.

Собеседница Антона резво вскочила на ноги, словно оглушенная, закрутила головой. Тотчас поднялся и Бирюков. Мгновенно заметив, что двадцатая кабина расположена почти напротив восьмой он еще толком не знал, каким — образом поступит дальше. Единственным стремлением Антона в этот момент было хоть чем-то притупить настороженность Коробченко.

— Можно, я скажу вашей Милочке несколько воспитательных слов? — внезапно спросил женщину Антон. Та — обрадованно схватила его за рукав:

— Ради Бога…

Однако «воспитывать» Милочку Бирюкову не пришлось. Как только он следом за женщиной вошел в переговорную кабину, Коробченко повернулся к укрепленному на стене аппарату междугородной связи и указательным пальцем левой руки, не выпуская из нее телефонной трубки, стал резко накручивать диск. Реакция Бирюкова была мгновенной.

После Антон и сам не мог вспомнить в деталях, каким образом очутился в кабине №8, за спиной Коробченко. Отчетливо в его памяти запечатлелся лишь тот момент, когда он почувствовал в своей ладони горячую Жорину руку с зажатой в ней рукояткой нагана. И еще запомнились Антону безумно расширенные глаза Жоры на белом, как мел, мальчишеском лице.

Глава XIV

При обыске в карманах Коробченко нашли заверенную нотариусом расписку Владимира Олеговича Милосердова в том, что тот получил от Геннадия Митрофановича Зоркальцева семь тысяч рублей наличными деньгами, полпачки измятых сигарет «Прима», винную пластмассовую пробку и два рубля восемьдесят пять копеек пятнадцатикопеечными монетами. Изъятый у него наган с пятью оставшимися патронами, судя по номеру, принадлежал охраннику Колчину, труп которого, завернутый в брезент, обнаружили под вездеходом тюменские железнодорожники 12 июня. Первый допрос, сразу после задержания, проводила следователь Маковкина в присутствии прокурора, Шахматова и Антона Бирюкова.

Низко опустив стриженую голову и зажав между плотно стиснутыми коленями в заплатанных джинсах трясущиеся ладони, Коробченко обреченным голосом давал показания, тут же записываемые на магнитофонную ленту. Он ни в чем не запирался, не лгал напропалую, как это обычно делают на первом допросе, пытаясь выиграть время, уголовники-рецидивисты. Напротив, чистосердечным признанием Жора хотел «облегчить душу и избавиться от кошмара, накрученного глупой гастролью — в Минск и обратно». Многое из рассказанного им в дальнейшем надо было подтверждать свидетельскими показаниями и тщательными экспертизами, но главное сейчас заключалось в том, что задержан именно тот преступник, которого искали и который с оставшимися в нагане патронами мог безрассудно натворить еще немало серьезных бед.

…Жизнь Жоры Коробченко, по его словам, складывалась, как у всех, но сам Жора, сколько себя помнил, не хотел быть «инкубаторным». Единственный сын у матери-учительницы, он получил хорошую дошкольную подготовку и в начальных классах считался лучшим учеником. Чтобы не прослыть среди соклассников «паинькой», рано начал покуривать, бравируя, отведал спиртного. Неудержимо хотелось быть лидером во всем. В старших классах учиться, стало труднее, однако завоеванное лидерство уже не давало Жоре покоя, и он решил «лидировать» там, где легче. Природа не наделила его физической силой и смелостью, но после стакана вина эти недостатки словно исчезали. С отъездом Коробченко на учебу в художественное училище исчезло и сдерживающее влияние требовательной мамы, контролировавшей дома чуть не каждый Жорин шаг.