Читать интересную книгу Взломанная вертикаль - Владимир Коркин (Миронюк)

– Колька! – крикнул милиционер рядом семенившему мальчишке. – Лети домой к матери, скажи, чтоб печь горячей топила и питье горячее приготовила. А я его понесу.

В хатке его раздели, из валенок хлюпала вода, насквозь мокрое белье хозяйка выжала и развесила над печью. Парили валенки у плиты. Завернутый в старенькое одеяло Виссарион лежал, дрожа всем телом на деревянном прогретом печью лежаке. Его заставляли пить горячий чай, даже достали дефицитное здесь малиновое варенье. Потом женщина растерла все его тело водкой.

– Ну, бывай, малец, грейся. Да не хворай. – И участковый пошел по своим делам, помахав ему на прощание рукой.

Было десять вечера, когда мало-мальски подсохла одежонка. Валенки, конечно, все еще сырые. Расспросив, где он живет, а это оказалось в четверти часа ходьбы от них, но то ведь по взрослым меркам, ему пожелали доброго пути и тоже не болеть. Когда Виссар вошел в комнату, где ужинала семья, его одежда оказалась как бы покрыта ледяным коробом. Отчим поугрюмел, нахмурился, сжал кулаки, а мать запричитала:

– Да куда ты запропастился, Виссарик? Да что это с тобой? Не знаю, что и подумать.

– Мама, да я в прорубь провалился.

Она еще громче заохала, стащила с него все платье, стала растирать тело спиртом, подогрела молоко. Выпив безвкусную, как ему показалось, белую жидкость, он ухнул в постель. Его укрыли горячим ватным одеялом. Ночью он заметался в горячечном жару, впадал в беспамятство. Мать побежала в рядышком находившийся ведомственный телефонный узел и вызвала «Скорую помощь». Он не помнил, как его увозили в больницу, как хлопотали вокруг него дежурный врач и медицинские сестрички. Очнулся, спустя сколько-то дней. Глаза закрыты, но хорошо слышал разговор мамы с врачом.

– Доктор, миленький, помогите сыночку. Когда же температура спадет? Доктор?

– Случай очень сложный. У вашего мальчика двустороннее крупозное воспаление легких. Вот сегодня день перелома. Скажу одно, если к утру температура спадет, будет жить ваш сынок, мамаша.

Сказанное из чужих уст знакомое ему слово «сынок», как-то благодатно подействовало на Виссара. Он сказал: «Мама». Она его не услышала. Потому что он вовсе и не сказал, а прошептал это теплое слово беззвучно, одними губами. И опять окунулся в горячую темноту. Мама присела на его кровать, тихонько заплакала. Ее слезы капали на горячие щеки сына. Вскоре участливые сестрички попрощались с ней у дверей палаты. Было уже позднее время, и надо было одним давать на ночь пилюли, а Виссару и другим больным детям ставить уколы. Ночью у него жар спал. Ему отчего-то стало так легко. Он с удивлением смотрел на спящих ребятишек сверху, где-то невдалеке светила ночная лампочка. Вон клюет носом за столом женщина в белом халате. Она смешно пофыркивала. А вот разметалась во сне на кровати большая девочка с черными косами. Тут некая неведомая сила повлекла мальчика вверх. Серо-матовый луч тянулся и тянулся. А он пушинкой незаметно так все взмывал и взмывал. И высветился проход, будто большой круглый лаз из подполья на воздух. Его плечики вынырнули из матового луча. Он как бы завис. По кругу стояла в странном сером одеянии, будто в древних хитонах, группа неизвестных ему людей, их лица будто затушеваны серым. Ближе к нему в смиренной позе маленький серый старичок. Он его не знал, или не помнил. И тут слева высветился в светлом одеянии седовласый, с бородкой, приятной наружности мужчина. Он будто стоял в серебристо-белом круге. Приятный мягкий голос внятно молвил:

– О, ему еще рано сюда. Пусть живет, пусть посмешит людей…

Что-то увлекло его вниз, лаз подернулся дымкой. Виссар очнулся в палате, на своей кровати, весь мокрый от липкого пота. Проходившая медсестра нагнулась над ним, и радость выплеснулась в ее словах:

– Боже мой! Виссарчик! Мальчишок! Да какое же счастье! Побегу к врачу. Галя! Галактиолина! Побудь вот с ним, слава Богу, теперь все хорошо.

А Галя, крепко простудившаяся на лыжной прогулке десятиклассница, была той самой взрослой девочкой с темной косой, которую он видел сверху, от потолка палаты. Она лежала на кровати, разметавшись во сне. Конечно, он промолчал, кто бы ему поверил, расскажи он хоть одному человеку о том, что с ним приключилось глубокой ночью. «Бредит еще», – вот что он мог услышать, решившись поделиться хоть с кем-то своими мыслями о странном путешествии в невесть куда. Но все что произошло тогда, навечно впаялось в его мозг, в подсознание.

* * *

Спустя много лет Виссарион окунётся в несколько вещих снов, которые покажут ему картинки о некоторых его прошлых жизнях, о будущем своих родных и своем собственном. После купания в ледяной купели, десятилетний мальчишка в больнице увидел ЛИК ТОГО, кто не пустил его вынырнуть из матового луча-туннеля, а вернул к земной жизни. Этот ОБРАЗ будто стоял перед его глазами. Помнится ему, как их семья впервые приехала на родину его мамы, в город Луцк. С родной бабушкой Мартой, маминой мамой, он пойдет в собор. Он знал: пионерам нельзя ходить в церковь, так учили в школе, потому что там всё выдумка и неправда. Но был некий христианский праздник, а у бабушки болели ноги, и она упросила внучка помочь ей дойти до храма. Раньше он и не догадывался, что в стране Ленина и Сталина есть нищие, голодные и бездомные. А они стояли с обеих сторон дорожки, ведущей к паперти. Ему отчего-то стало тревожно, обидно за людей, которые вынуждены побираться. И мысль остаться в ограде красивого собора, увенчанного старинной маковкой и христианским крестом, исчезла. То ли взяло верх любопытство, то ли настойчиво тянула его за собой бабушка, только Виссар простоял с ней всю службу. И, глядя на непонятные ему иконы, паренек внезапно увидел лик ТОГО, или очень на НЕГО похожий, кто встречал его у выхода из луча-туннеля в ту ночь, когда он впал в забытьё в больничной палате, и тогда решалось – уйти ему в мир иной, либо остаться на земле. На обратной дороге к дому бабушка спросила:

– Как тебе, Виссарик, в соборе? Не устал? А я ещё помолилась за душу твоего деда Александра.

– Все очень красиво, бабушка. Но почему скамеечки не поставят? Ведь молилось много пожилых и старых людей.

– Такой канон православной веры. А вера Христова – это душа народа. Если хочешь узнать ее, эту душу, то готовься поступить после школы в семинарию. Ты видел, какие красивые одежды у священников. Даже самых молодых из них зовут батюшками. Вот как любят верующие своих духовных водителей, пастырей.

– Да, бабушка, одежда у служителей замечательная. Мне она очень понравилась. Может быть, после десятилетки и пошел бы в семинарию, но я пионер.

– Думай внучок о вере. Я знаю нашего священника, могу тебя порекомендовать в семинарию. Да, где пионер, там и комсомолец. Ну и что же. Все, внук, течет, все изменяется. Вырастешь когда, сам все поймешь, что к чему.

На том и окончился тот разговор. Они в Луцке пробыли недолго, еще ездили по родным маминым местам, гостили у родичей в Ковеле и в Киеве. Этот разговор он вспомнит до мельчайших подробностей, когда превратится в пожилого человека, горько переживающего смерть своей мамы, когда будет листать мамины фотоальбомы, бережно переворачивая страницы. И вдруг одна фотография заставила его вздрогнуть. Он увидел на снимке своего родного отца, ушедшего из семьи, когда мальчишке не было и пяти лет от роду, а рядом с ним его родителей – Виссарионовых бабушку и дедушку и родного брата отца, ставшего офицером-подводником. Из писем бабушки он знал, что дед умер. На фото рядом с бабусей стоял его дедушка, тот самый пожилой человек в сером одеянии, которого мальчишка видел в ту ночь своего полета по матовому лучу – туннелю, когда хотел вынырнуть из него. Виссар не помнил деда, отец с матерью увезли его на Север совсем мальчонкой. Мама прятала от него это фото, никогда не показывала, чтобы не бередить раны своей далекой молодости. Он хранил семейную тайну о том, что давным-давно бабушка по отцу крестила его в войну в своём родном сибирском селе. Виссарион всегда считал себя верующим, христианином, хотя и не очень прилежным. Даже когда вырос и обзавелся семьёй, службы церковные посещал изредка, поскольку религия была не в почёте, преследовалась, и церкви имелись далеко не во всех городах и селах страны. Библию читал от случая к случаю. Но зато у себя дома, у православных икон, молился исправно. Некоторые молитвы знал наизусть. А самую первую коротенькую, неумело составленную молитву он услышал от Гали Галактиоловой утром того дня, когда вернулся к жизни. Она скоренько дошла до своей тумбочки и вернулась, протягивая ему какую-то красивую плитку в обертке из фольги.

– Ешь, это тебе. Очень вкусно и полезно. Господи, спаси его и сохрани.

– А что это? – засмущался он. – Я такое ни разу не ел.

– Вот как? – удивилась девушка. – Это же шоколад. Отламывай и ешь. – Она зачем-то отвернулась, достала платок из кармана халатика и как бы высморкалась.