Читать интересную книгу Добрая, злая - Вера Колочкова

Сердито последнюю фразу произнесла, будто в лицо ему обидой за маму плеснула. И акцент на слове «совсем» довольно болезненный сделала, чтоб хоть немного отец прочувствовал. А то развел, понимаешь ли, оправдательную философию… Лучше бы вообще на эту тему помалкивал! И ел бы свою непрожаренную картошку, если ему так нравится! И вообще… Как-то не вписываются в нынешние семейные обстоятельства эти рассуждения о сермяжной вольнице, потому что душком дешевого подсолнечного масла отдают!

– Ладно, пап, пойду я. Спасибо за угощение, все было очень вкусно.

– Да погоди, Сань… – торопливо потянул он ее за локоть, пытаясь усадить обратно на хлипкий табуретец. – Ты что, обиделась, да?

– Нет. Ничего я не обиделась. Просто мне и в самом деле пора.

– Ну… Если так…

В прихожей он принялся суетливо подавать ей ветровку, и пришлось неловко прогнуться в спине, чтобы попасть в рукава. Из комнаты выглянула Катя, встала в проеме двери, прошелестела тихо, неуклюже стараясь прикрыть сожалением явное облегчение:

– Уже уходите, Санечка?

– Да, Катя. Ухожу. Счастливой вам дороги, и Тимоше там привет передавайте…

– Да, конечно. Спасибо вам за все, Санечка.

– Да не за что…

Вышла в синие июньские сумерки и только тогда расслабилась, вздохнула грустно. И тут же почувствовала, как рядом пристроилось одиночество, будто поджидало ее за углом соседнего дома. Сразу захотелось плакать – от обиды на всех. Особенно на отца. Ишь разговорился про гордую и трудную самостоятельность, философ доморощенный! А откуда она двести тысяч для него добыла, так и не спросил…

Так. А вот плакать на улице совсем даже не обязательно. Хоть и папа у тебя идеалист, и мама наивно-истово тянет «шагать в ногу со временем» – все равно не обязательно. И вообще, сиротская печаль ей не к лицу, слишком его выражение упрощает. Подвяжи такое лицо белым платочком с узлом на макушке – чистая выйдет доярка из села Кочкино, как мама давеча выразилась. То есть простая, как парное молоко. И поступки так же просты – маму обманула, зато папу выручила. Такая вот получилась добрая злая доярка. А если еще косу доярке в руки дать… Вжик-вжик, росная утренняя трава к ногам падает…

Ладно, хватит всякие глупости о себе воображать. Скорее домой и спать, спать, отсыпаться за вчерашнюю обиженную бессонницу… Интересно, а Кирюша уже доехал до своей «Стройки любви» или нет?

Всю ночь она проспала как убитая. Правда, убитость эту растревожило-таки сонное утреннее видение – будто Кирюша стоит за дверью и не решается надавить пальцем на кнопку звонка. И она будто бы ободряет его ласковым маминым голосом: ну же, давай, я все прощу… Я готова сунуть свое самолюбие куда подальше, до лучших времен…

Проснулась, подняла голову от подушки, глянула на часы – ого, уже половина десятого! И вздрогнула от разлетевшегося по квартире звука дверного звонка. Подскочила с постели, рванула к двери, ведомая еще не улетевшей сонной мыслью – решился-таки раскаявшийся Кирюша надавить на кнопку звонка!

Даже в глазок не посмотрела. Распахнула… И ткнулась взглядом в недовольное лицо Поль.

– Привет! Дома, слава богу. Я тебе пятнадцать раз позвонила, а ты трубку не берешь! Пятнадцать раз испугаться успела!

– А чего тебе вздумалось пугаться? Утро же, я еще сплю…

– Ну как это «чего пугаться»! Все-таки тебя парень бросил… Мало ли что!

– То есть ты решила, что я с горя могу сигануть вниз с шестого этажа?

– Ну, можно и не вниз… У нас в доме, например, одна такая горемычная недавно таблеток наглоталась. Да всякие могут быть варианты!

– Ой, да иди ты со своими вариантами знаешь куда! Я что, похожа на убитую горем неврастеничку?

– Что значит «иди»! Я места себе с утра не нахожу, через весь город к ней еду, а она – иди! Я, между прочим, даже кофе не успела попить! Вот сейчас обижусь и вообще уйду!

– Да ладно, заходи, не выпендривайся. Ставь на кухне чайник, а я в душ… Посмотри там в холодильнике чего-нибудь на завтрак…

– Да уж посмотрю, конечно, в моих аппетитах можешь не сомневаться.

Аппетиты у Поль оказались действительно из тех, которые сомнениям не подвержены. Пока она полоскалась под душем, успела и яичницу сварганить, и салатик нарезать, и организовать порядочную горку бутербродов с сырокопченой колбасой, что давеча для Кирюши была куплена.

– Куда нам столько бутербродов, Поль? Мы ж не съедим.

– Кто не съест? Я не съем? Обижаешь, матушка… Я такой колбаской только по праздникам угощаюсь, так что пусть пузо лопнет, а съем!

– Да на здоровье. Повезло тебе с конституцией организма – ешь много, а не толстеешь…

– Да. Хоть в этом повезло. Садись давай, чего в дверях выстроилась? Яичницу тебе положить?

– Не-а. Я буду только кофе и йогурт.

– Ну и фиг с тобой. Бедным и голодающим больше достанется.

Поль удобно устроилась на стуле, сглотнула голодную слюну, потом на секунду застыла над своей тарелкой, держа в одной руке бутерброд, в другой вилку. Так на секунду дирижер застывает перед оркестром со своей палочкой – будто в предвкушении первых звуков музыки. Наверное, это и есть самая счастливая секунда – короткое, но яркое предвкушение. И не важно, чего предвкушение – музыки или еды… Каждому свое.

– Слушай, Сань, вообще-то у меня к тебе дело… – уже с набитым ртом невнятно проговорила Поль. – Можно, я у тебя поживу? Недолго, месяц всего, пока сессия идет?

– Ну… Можно, конечно… А что случилось, Поль?

– Да понимаешь, не могу я больше мать видеть! Она злая такая в последнее время стала, все нудит, нудит… Я вчера огрызнулась, а она меня дармоедкой обозвала.

– Да ты что?

– Ну да… А главное, знаешь чего самое обидное?

– Чего, Поль?

– А то, что она меня платной учебой попрекает. Все время орет: я тебя не вытяну, я тебя не вытяну! А как заикнешься про заочное – мол, на работу пойду и сама себе на учебу заработаю, – так еще больше орет! Вот как ее понять, скажи? Хотя, в общем и целом, все и так понятно… Всплеск властного материнского самоутверждения как компенсация безмужнего климакса…

– Поль! Эк ты о матери-то! Ничего себе загнула!

– Да ладно, молчи уж… И вот еще что… Если она тебе позвонит… Ну, чтобы проверить и все такое… В общем, ты извини, конечно, но я матери про тебя наплела с три короба! Что тебя парень бросил, что ты в жуткой депрессухе находишься и что у тебя и впрямь эти… Как их… Позывы…

– Не поняла… Какие позывы?

– Ну, что ты можешь вот-вот с шестого этажа сигануть! У меня мать женщина прямая, она без подходцев может спросить, прямо в лоб! Так что имей в виду…

– Что – спросить? Нормально ли проходит мой полет с шестого этажа?

– Ну ладно, не злись. Я же как есть говорю.