я.
— Господин Олле, вы, наверное, неправильно поняли меня, — я показательно вздохнул. — Мной двигало лишь желание помочь администрации школы, чтобы вам не попасть в затруднительную ситуацию. На лицо законодательный казус.
— Казус? — удивился Олле.
— Да, — кивнул я — не знаю, как так случилось, но неодарённые дети оказались в школе, где не должны были быть. Но ведь законы Империи ещё никто не отменял, а наше с вами законодательство различно для одарённых и простых граждан Империи. Мы, ученики класса, действительно благодарны администрации вашей школы за то, что вы предоставили возможность учиться в вашем заведении. Но, как вы знаете, о нас сейчас снимают документальный фильм, и по школе, стаей шакалов, рыскают журналюги. Только представьте себе, что они могут накопать. Я вот представил, и мне сразу как-то стало не по себе. — Я сокрушенно покачал головой. — Как это скажется на имидже школы?
Олле долго изучал меня. «Смотри, смотри, дыру не просверлишь,» — подумал я. — «Неужели он действительно считает, что можно вот так внаглую обворовывать детей? Они тут бюджет пилят, понимаешь, а у меня лишь 100 евро в кармане. Не хотел я доводить до такого, но вот не люблю жлобства. Можно было бы и поторговаться — я готов был идти на уступки. Но зарубить всё, что по закону мне положено, я считаю полным хамством и неуважением.»
Все эти мысли проносились у меня в голове, пока я изучал потолок.
— Шантаж, значит, — наконец заключил он. — А ты не много на себя берёшь, Патрик? А не хочешь ли ты попасть под отчисление за неуспеваемость?
— «Пустышку» — сироту каждый может обидеть, — равнодушно ответил я, — тут встаёт другой вопрос: А как это воспримет общественность?
При слове «пустышка» его лицо дернулось.
«Ага, знаешь, как нас тут называют.» — злорадно подумал я.
Тем временем, выражение его лица постепенно менялось с злого на задумчивое. Видимо, он начинал понимать, какие проблемы могут ему доставить журналисты, а затем Морозовы и Министерство образования впридачу.
— Хорошо, что ты хочешь? — наконец спросил он. — Только давай без этих вот бумажек.
— Господин Олле, прежде всего, я хочу вас уверить, что никоим образом не собирался вас шантажировать. Наоборот, я хотел предостеречь и помочь в сложившейся ситуации. А то, что наш класс получит небольшой гешефт, так это оплата за титанические усилия, которые мне придётся приложить. — Я произнес это с уверенностью и попытался выглядеть при этом максимально искренне.
— Помочь, — хмыкнул он. — Чем ты можешь тут помочь? Спровадишь из школы репортёров?
— Нет, но я не пропущу материалы, которые могут навредить школе.
— И как ты это сделаешь? — удивился Олле.
— Очень просто. Вы не можете повлиять на свободную прессу, но можете издать указ: «Чтобы не мешать учёбе всего класса, журналисты должны согласовывать свои интервью со старостой класса», а я уже со своей стороны не допущу неподготовленных интервью.
— И что же ты хочешь за это? — спросил Олле.
— Так вот же, господин Олле, — кивнул я на стол.
— Ты просишь слишком много, а гарантий никаких дать не можешь, — покачал головой Олле.
— Предлагаю оплату по факту, — легко согласился я. — Если фильм выйдет удачным, то и администрация пойдёт нам навстречу.
— Мда, высоко взлетишь, парень, если только крылья не обломают, — усмехнулся завуч.
****
К встрече с журналистами я готовился досконально, и Инга помогла мне в этом. По своим только ей известным каналам, она достала полное досье на журналистов. Главную звали Вероника, и она работала в «Вена Тудей», где публиковались светские новости из жизни знаменитостей и аристократов. Я почитал, о чём они пишут, скукота да и только, но ведь кто-то их читает. Зачем и почему они выбрали снимать фильм о жизни неодарённых — загадка. Полужёлтое издание, но мне же лучше, больше пространства для манёвров. Олле договорился с Вероникой о том, что все съёмки будут проходить через меня, чтобы никто просто так не бродил по школе и не мешал учебному процессу. Журналистка даже обрадовалась, ведь облопошить подростка гораздо легче, чем каждый раз договариваться с администрацией школы. Захватив съёмочную группу, она отправилась искать меня. Однако каково же было её удивление, когда до конца дня она так и не смогла встретиться со мной. В классы её не пустили, а на переменах я буквально ускользал из-под её носа. Для менталиста это было сущий пустяк. Мы умеем настраиваться на так называемую ауру человека. Что такое аура? Это прежде всего запах. У каждого человека запах уникален, нужно только уметь его распознавать. Кроме запаха есть ещё несколько параметров, которые способны считывать менталисты. Например, энергетический фон. Энергетический фон — это степень твоего подавления.
Приведу пример: в помещении, где полно людей, входит один человек, и все инстинктивно поворачивают в его сторону голову, это значит, что его энергетический фон сильнее, чем у остальных людей. Это и есть степень подавления. Так вот, у каждого человека энергетический фон уникален, и менталист способен настроиться на «волну» этого фона, это называется поставить маячок. С помощью такого маячка менталист способен засекать передвижение данного субъекта. Это очень энергозатратная техника, но она давала мне преимущество: я заранее узнавал о всех передвижениях журналистки. Мой радар, на сегодняшний день, работал в пределах 50 метров, что мне хватало с лихвой. Я умудрялся раз за разом исчезать прямо из-под её носа. В итоге, побегав так пару дней и доведя бедную журналистку до состояния бешенства, я уселся в сквере с одолженным у Тома планшетом. Пациент готов, теперь можно проводить операцию. И вот я, такой красавчик, сижу под сенью ясеня и жду Веронику. Сегодня пятница, а это значит последний день на этой неделе, когда она может начать снимать свой фильм.
Веронику я почувствовал задолго до того, как она показалась в моём поле зрения. Когда человек раздражён, он вырабатывает особые ферменты, их нельзя спутать ни с чем другим, волна раздражения идёт впереди тебя. Ох, девушка на грани срыва, видимо, я срывал ей все сроки, что же, тем лучше для меня.
— Ты староста? — спросила она, подойдя вплотную.
«Фи, какая невоспитанность.»
— Простите, — я поднял на неё глаза.
— Я спрашиваю, ты староста восьмого класса? — процедила она сквозь зубы.
— Ммм, ну допустим, а с кем имею честь разговаривать?
— Вот, подпиши, — она сунула мне в руки какую-то бумагу.
— Простите, а что это? — спросил я.
— Подписывай, а не задавай дурацкие вопросы.
— Извините, — сказал я, прочитав бумагу, — но я это подписывать не буду.
«Ну вообще наглость — принести мне бумагу, чтобы я дал ей разрешение свободно передвигаться