Читать интересную книгу Fuck’ты - Мария Свешникова

Мы заехали на территорию Первой градской, он провел меня через какой-то служебный вход, возле дверей которого курило несколько санитаров. Мы шли около двух минут по темным узким коридорам, пахло сыростью и чем-то анатомическим, вроде пролежней.

— Мы в подвале?

— Да. Идем в лабораторию.

Он снял шубу и положил меня на коричневую кожаную кушетку. Пахло спиртом. Или это от меня воняло? Его руки были холодными, как ветер в начале февраля, он подул на них, пытаясь согреть дыханием.

Я сняла свитер и рубашку. Осталась в одном лифчике перед соседом, которого все равно не могла воспринимать как врача. Он был ниже меня ростом, коренастый и смуглый, русый и накачанный.

Его речь стала мягкой и стройной, куда-то ушла манера ставить ударения сильным понижением тембра — слова лились ровной тонкой струей. Все хирурги так говорят, когда сообщают о перспективе хождения в гипсе. Как с ребенком. Нужно иногда так говорить и с женщинами — спокойно, гипнотизируя, внушая уверенность, мягко вливая слово за словом. Ненавижу эту манеру.

Жгут пережал левую руку, я решила впервые посмотреть на собственную вену. Рука побледнела, и кровяная река разделилась на несколько русел.

Он надел перчатки и спиртовой ваткой очистил место укола, достал шприц, полминуты прицеливался и всадил в тот момент, когда я меньше всего ожидала. Вот она, мужская сущность — вечно пытаются что-то в тебя впихнуть. Темно-багрово-фиолетовая жидкость начала наполнять сосуд… Он не отрываясь смотрел мне в глаза, удручающе, с негласным пониманием моего поступка.

— Меня сейчас вырвет.

— Дать судно? Ты не смотри на руку.

Я закрыла глаза. Был вертолет. Я улетала в какие-то неведомые пространства.

Очнулась от того, что холодная ватка снова прикоснулась в моей вене. Он сжал мне руку в локте и показал, где туалет.

— Да нет, мне уже лучше, только голова кружится.

Теми же коридорами мы вышли на воздух, я села прямо на снег. Меня выворачивало наизнанку.

Через полчаса Вова сделал мне какой-то укол, нейтрализующий рвотный рефлекс, и отвез домой. И сказал, что он гей. Результаты должны были быть вечером. Именно до этого времени я и посплю.

Мне приснился старый знакомый, Игорь, он учился на курс старше. Как будто он работал гардеробщиком в кинотеатре «Горизонт». Еще у него был пропеллер, как у Карлсона, только он не задавал глупых вопросов вроде «Малыш, а ты боишься жуликов?», а потом я разговаривала с фламинго. Наркотики определенно не идут мне на пользу.

Я проснулась от звонка в дверь, Вова пришел с какой-то кипой бумаг и упаковкой «Кетанов».

— Голова болит?

— Еще как.

— На, выпей, — он протянул мне таблетку и стакан воды.

Он еще с полминуты изучал мои результаты, прослушивая записанную на диктофон историю болезни Карины. Мы сверили числа — разница в промилле.

— С завидной вероятностью, это оно, — констатировал мой сосед, перебирая свои полукартонные бумажки. — Что делать будешь?

— Не знаю, — ответила я, садясь на кафельный пол моей мрачной зимой кухни.

Еще Вова сказал пить по пять таблеток активированного угля три раза в день, чтоб вся эта дрянь из меня вышла. Но как вывести из себя мысли?

Весь вечер я пролежала на диване, игнорируя постоянные вызовы Макса и продюсера съемочной группы. Надо было сдавать бриф для «Бриты».

В чем принципиальное отличие правды от обмана? В том, что вранье всегда обоснованно, оно имеет причину и следствия, а правда есть вне зависимости от желания, лжи может быть много, а правда одна. Реальность продолжает существовать, даже если ты перестаешь верить.

Жутко хотелось приехать к Карине, схватить ее за темные кудрявые волосы и бить головой о грязную замасленную стену подъезда в ожидании ответа, чтобы ее бледные сухие губы дрожали. Мне было противно оттого, что я в семнадцать лет чуть не поседела из-за ее лжи, взламывала компьютер под натиском родителей и майора Кирпичникова, полрайона под обыски попали, родители на девять тысяч. Я чувствовала себя ребенком, которому только что сказали, что Деда Мороза нет, а в руках у меня огромная красочная коробка с подарком и пол-литра надежды. Кстати, о литрах…

В каком-то истерическом душевном хаосе доехала до «На лестнице», заказав «Дайкири», позвонила Гоше, рассказала ему про морфий, после «Лонг-айленда» поведала о странном знакомстве с Максом. А еще Гоша сегодня случайным образом познакомился с Романовичем. Мир тесен. А спустя три «Маргариты» приехал пахнущий Armani и отвез меня домой. К себе. Жутко хотелось ему все рассказать — на мое счастье, вырубилась.

А наутро был самый ужасный секс в жизни, когда не чувствуешь мужчину, а тебе просто щекотно! И как Гарнидзе с ним живет? И что вообще происходит в этом мире?

Мы разъехались, договорившись пересечься ближе к ужину, он сказал, что у него ко мне серьезный разговор.

Может, о члене размером с палец, может, о жене размером с черную дыру, а может, о Шпенглере.

Снусмумрики

Подъехав к ресторану, где мы договорились встретиться с Марецким, я заметила в парковочной зоне машину Романовича. Эти номера я отличу среди сотен и тысяч других — то были первые, которые я запомнила — м099кс, ведь буквы — мои инициалы.

Я набрала семь цифр Макса и тут же увидела его лицо сквозь тонированное стекло здания, лишь по ночам открывающее своих обитателей взорам простых смертных. Он сидел в темно-коричневом кожаном кресле, в котором даже тяжеловес показался бы гномом. Макс был в свитере крупной вязки и светлых джинсах, ему не хватало лишь очков, чтобы показаться доктором наук, и более мягкого взгляда, чтобы представить его стоящим за кафедрой и учащим уму-разуму студентов. Через стекло и расстояние я ощущала аромат Cartier, это модифицированный Armani для меня.

Но, войдя внутрь, я вынюхивала Романовича, догадываясь, что он рядом. Его я чувствую кожей сквозь кирпичные стены и других женщин. Потому что я его…

На этой секунде, расслабившись от собственных почти высказанных в мыслях откровений, я едва заметила как прямо перед моим носом нарисовались Романович с Жанной. Хрен сотрешь.

Макс поднялся из кресла и протянул Романовичу руку в знак знакомства. Вспомнила, как Бриджит Джонс училась представлять людей друг другу:

— Это Алек, это Жанна.

А дальше что сказать?

— Фотограф.

Пусть будет так.

Господи, а Макса как представить? Арт-дилер?

И тут оно само собой сорвалось с губ:

— А это Макс, бывший мужчина моей бывшей преподавательницы по живописи, — представила я его Алеку. На всех шести метрах высоты повисло молчание, последовало рукопожатие и перекресный взгляд. «А ты чего ожидал?» — вопрос так и срывался с губ. Но я вовремя прикусила язык.

Макс взял меня за руку и потянул к столу.

— А вы уже уходите? — спросила я сладкую парочку «Твикс».

— Не, мы твоего друга встретить.

— Какого еще друга?

Романович усмехнулся. Но ответил:

— Георгия!

Швабра посмотрела на меня так, как будто я была одета в майку Benneton. И это после всего, что между нами было? Неприятно встретить компанию мужчин, когда ты спала с двумя или больше, но вот встретить пару, с каждым из которых ты занималась сексом по отдельности и в течение двадцати четырех часов — это верх апокалипсиса. Эпицентр лжи.

Маленькое черное платье, и сапоги на огромном каблуке. Я чувствовала себя восковой фигурой в Музее мадам Тюссо. Но если я там окажусь, то в одном комплекте с Романовичем и шваброй.

Жанне было двадцать пять, и она постоянно лечилась то от анорексии, то от булимии, то от ожирения. Homo erectus в стандартной комплектации и без климат-контроля мозга.

Она снова стала черной, подстриглась под каре и начала напоминать Гарнидзе. На ней были джинсы Cavalli трехлетней давности, в одиннадцатом классе я в таких же ходила. Когда не к чему придраться, мы начинаем опускать одежду — это чисто женское. Просто она совершила поступок сильной женщины, на который моей смелости никогда не хватит, это была видимая причина ее превосходства.

— Кто это был? — спросил меня Макс так, как будто мы только что встретили снусмумриков, хотя где-то он был прав…

— Да так, старые знакомые.

И вот она жизнь. Двое счастливых снусмумриков идут встречать моего вечно несчастного друга, а мы с Максом сидим, как две пафосные статуи, и дико хотим поменяться местами со снусмумриками, потому как тогда у меня был бы Романович, а у него возможность спать со мной на полную катушку.

Гоша подошел сзади и растрепал волосы. Представляться не стал. И на ухо сказал:

— Морфиеманка.

Мысли неслись у меня в голове со скоростью сто километров в секунду.

Спустя пару минут и один общий заказ мы начали говорить.

— Маш. Вопрос серьезный. Пойми, я в тебя влюблен. Это все осложняет.

— Что усложняет? — сказала я, закурив первую за день сигарету.