с привлечением всех доступных людских ресурсов, то есть его самого и Маламута. Что тут говорить, оба перенесли сильный стресс...
– Ты это, не спрашивай, а накладывай, – Маламут, убедившись, что в его распоряжении находится достаточное количество печенья, рискнул вставить свое слово.
– Без сопливых разберусь.
– Антон, пошли отсюда, а то мы сейчас еще и процессу воспитания помешаем, – подмигнув девочке, парень утащил товарища с кухни.
Оказавшись в комнате Антона, Маламут тяжело вздохнул, с непривычной для него горестной интонацией.
– Извини, – произнес Антон, на всякий случай.
– Смысл извиняться, – отмахнулся тот, и зачем-то очень внимательно осмотрел комнату. – Я сейчас вернусь.
Покинув комнату Антона, он и правда вернулся через пять минут, неся подмышкой два одеяла и подушку.
– Если ты еще не понял: я сегодня у тебя ночую. Ты ведь никого не собирался к себе привести (шутка)?
– Нет... Может, лучше я на полу?
– Отставить стремление пойти на жертвы ради друга – наша (моя и Хоро) сегодняшняя ночь уже накрылась медным тазом. В качестве компенсации будешь меня до рассвета анекдотами развлекать, Казанова...
– Я не знал, что Настя придет, – насупился Антон. – Тем более с сестрой.
– Ладно, не принимай близко к сердцу, – Маламут уже расстилал одеяло в облюбованном для себя углу. – А вообще меня на неделю от секса отлучили – я случайно съел последний кусочек ее шоколадки.
– Новую купи...
– Потому и на неделю, что купил еще одну.
– Тяжко тебе, – искренне посочувствовал Антон.
Еще один тяжелый вздох стал ему ответом. Впрочем, в то, что Маламут так уж сильно страдает из-за заскоков своей любимой, верилось слабо. Он вообще не создавал впечатление человека, подверженного унынию, а если таковое на него и накатывало, то не более чем на пятнадцать секунд – жизнелюбие было отличительной чертой его характера.
– Слышишь? – спросил он у Антона спустя полчаса молчания ни о чем.
– Что именно? – парень, сосредоточившись на окружавших его звуках, отметил про себя много чего, но что именно имел ввиду сосед, так и не понял.
– Хоро мелкой сказку на ночь рассказывает.
– Не слышу... – честно признался Антон.
Маламут перевернулся на другой бок.
– К стене подойди.
Антон, осторожно ступая в темноте по ковру, приблизился к стене, разделявшей его комнату и спальню своих порой не совсем нормальных соседей. А если точнее, необычных – слишком сильно они старались быть похожими на рядовых обывателей, и у них это даже получалось. Но не всегда.
– ...и жили они долго и счастливо, – приглушенный голос Хоро стал слышен довольно отчетливо, вот только он, судя по всему, уже опоздал.
– Я такой еще не слышала, – голос Кристины был едва различим. – Расскажи еще.
– Ты же спать только что хотела!
– Ну пожалуйста...
– У меня осталась одна, и она очень страшная.
– Вы говорили только что, что много сказок знаете.
– Для каждой сказки есть свое время. Время одной уже случилось, а похожую я рассказывать не хочу.
– Поэтому хотите рассказать страшную? Как она называется?
– Сердце Николетты.
Скрип половиц над головой Антона отвлек на секунду от диалога за стеной – кто-то из соседей сверху то ли страдал бессонницей, то ли только собирался отойти ко сну. А после пришло понимание того, что кроме своего собственного дыхания не слышно больше ни единого звука, кроме тех, что должны донестись из комнаты, в которой происходит своего рода священнодейство. Сказка на ночь – у нее свое, особое время...
– Мне нравится!
– Ну тогда слушай, – интонации в голосе Хоро изменились, неуловимо, но камень, дерево, пластик и бумага не могли помешать заметить эту крохотную метаморфозу. Всего три коротких слова, и слушатели, вольные и невольные, ощутили себя на пороге чего-то волнующего и завораживающего, и вот-вот мир по ту сторону реальности примет их в себя, чтобы показать... все, что доступно воображению.
– Давным-давно, в одной далекой стране, совсем небольшой, крохотной даже, в которой были одни только высокие горы, зеленые долины и дремучие-дремучие леса, жил молодой охотник по имени Клаус. Каждый день он отправлялся в лес у подножия горного хребта, чтобы обойти свои охотничьи угодия: проверял силки для кроликов, искал следы оленей и косуль. Добыча его редко была богатой, но для сытой жизни хватало, да и на продажу в город всегда что-то было. Одним словом, жил Клаус без особых забот, хранил как зеницу ока дедовский мушкет и славился среди прочих охотников меткостью и отвагой. И так уж случилось, что забрел он однажды в одну темную чащу, в которую до этого дня еще не ступала нога охотника. И повстречал там волчицу с необыкновенной, серебряной шерстью.
Недолго раздумывал молодой человек перед тем, как нажать курок, и свинцовая пуля поразила дивного зверя в самое сердце. Серебряная волчица погибла, даже не успев обнаружить убийцу, и Клаус похвалил себя за первоклассный выстрел. Приблизившись к своей добыче, извлек из ножен охотничий нож – чтобы снять со зверя чудесную шкуру. Но едва сталь коснулась тела волчицы, как страшная, дикая боль пронзила тело охотника, и он, не сумев с ней справиться, завыл, словно дикий зверь.
Причины была проста: серебряная волчица была дочерью Луны, свет которой наделил зверя особыми, волшебными свойствами. Клауса, осмелившегося к ней прикоснуться, поразило страшное проклятие, и суждено ему было отныне самому стать зверем, только безумным и кровожадным, чтобы сеять боль и отчаяние среди людей.
В своем новом обличье черного полуволка-получеловека Клаус вернулся в родной город – днем, при солнечном свете. И залил его кровью родных, друзей и знакомых. Люди гибли один за одним, не в силах остановить чудовище, потому что огонь и сталь были против него бессильны. Истребив всех, он вернулся в рощу, где лежало тело серебряной волчицы, и выл подле него, утратив все человеческое.
После Клаус выходил на охоту лишь ночью, и каждый раз его клыки и когти уносили жизни десятков людей.
Король той страны, узнав о напасти, сначала созывал сотни опытных охотников, чтобы они убили чудовище, но бесполезно – они гибли, не сумев его