Читать интересную книгу Утро ночи любви - Наталья Андреева

Поэтому он сдержался и ласково сказал:

– А я тебе подарочек приготовил.

– Какой? – мгновенно отреагировала она.

– А давай встретимся! У меня. Увидишь.

– Опять гора грязной посуды в раковине скопилась? – ехидно спросила Оля. – Котяев, свин, ты меня хочешь кинуть!

– Я хочу тебя любить.

– Посуду мыть не буду, – отрезала Оля.

– Нет никакой посуды, – заверил он. И соврал: – Мама была дома. Ну, так как? Сегодня, а?

– Ладно, – сдалась она после минутного колебания. Он с наслаждением слушал тишину в трубке. – Поверю тебе в последний раз.

– Во сколько ты освободишься?

– Ну, я не знаю...

– Давай в семь?

– Чего так поздно? Давай в пять!

– А как же работа? – слегка подколол он.

– Да чихала я на нее! Подружка прикроет. Забегу в парикмахерскую, сделаю маникюр-педикюр...

– В пять я тебя жду, – торопливо сказал он, чтобы не выслушивать весь прейскурант услуг. – И, пересилив себя, добавил: – Целую, любимая.

Она что-то прочирикала в ответ.

Глянув на часы, он понял, что времени мало. Надо хотя бы посуду помыть, а то получается, что Оленька в самую точку попала. Мысленно составил список дел: прибраться, сходить в магазин, купить Оле подарок. Поскольку сама она всегда дарила туалетную воду, в крайнем случае, одеколон, то это будут духи, однозначно.

* * *

Звонок раздался в половине шестого. Она стояла за дверью, благоухающая как роза. Ну просто цвела! В коротком платье с рукавами-фонариками, на плече сумочка из золотой соломки. Его взгляд уперся в золотые босоножки, все из тоненьких ремешков, пальчики на ногах крохотные, а на ногти словно розовые лепестки наклеены. И он дал волю инстинктам.

– Проходи!

В комнате, в хрустальной вазе стояли все те же розы. Она развалилась на диване, взяв в руки яркую коробку, которую он предварительно положил рядом с вазой.

– Это мне?

– Все тебе.

Она алым ногтем ковырнула упаковку. Вскоре из коробки были извлечены французские духи. Капризничать Оля не стала, чмокнула губами, изображая поцелуй, и тут же брызнула на себя из флакона. У нее была милая привычка тут же вскрывать подарки и намазывать на себя содержимое, если это намазывается, брызгать, если брызгается, и уж конечно, пить, если пьется. Точно так же она начала бы примерять и трусики, если бы он их подарил. Это нетерпение было поистине детским, и в ней самой было много от ребенка, но только не так, как в Эдике Мотало. Тот пугался своих догадок об окружающих его взрослых людях и замыкался в себе, Оля же пыталась вызвать на их лицах улыбку: ах, какое милое дитя! Она всегда была открыта для общения, ее любили, ее баловали. Тем не менее, никто не доверял ей своих секретов. Ребенок же! Все равно проболтается! Поэтому у нее были не подруги, а подружки.

Начали с шампанского. Как все дети, она любила сладкое, которого ей все время было мало, она и десертное вино закусывала шоколадными конфетами с ликером. Быстро пьянела и начинала дурачиться. Так же быстро ложилась в постель, словно хотела поскорее от этого отделаться. Ей было приятно, когда ее ласкали, еще приятнее, когда занимались с ней любовью, но она никогда не испытывала оргазма и даже не пыталась его симулировать. Она была уверена, что так и должно быть, и считала себя роковой женщиной, из-за которой мужчины сходят с ума и которой жаждут обладать. Ее никто в этом не разуверял, напротив, подыгрывали. Так было проще. Она так и не созрела для плотской любви, ребенок во всем, и непонятно было, как собирается рожать. А может, это заставило бы ее, наконец, повзрослеть.

Мужчинам с ней было легко и приятно. Она не напрягала, не затрагивала души, не вызывала глубоких ее чувств, которые и привязывают к женщине накрепко. На ней можно было жениться лишь по одной причине: из желания покровительствовать и вести по жизни, опекать и наставлять.

Возможно, они бы к этому и пришли, не появись в его жизни Алина Вальман. Впрочем, в объятьях Оли он быстро о ней забыл, это и в самом деле было отличное лекарство.

Несколько мгновений ему было так хорошо, ну просто сил нет! Захотелось сказать лежащей рядом женщине что-то такое, что сблизило бы с ней навеки. Какое-то такое слово...

– Ссать хочу! – она откинула одеяло и вскочила.

– Ну иди.

Он перевел дух. Пронесло! Чуть в третий раз не женился!

Оля убежала в туалет, потом хлопнула дверь в ванной комнате, а он машинально потянулся к тумбочке за сигаретами. Понятно, почему после этого люди курят: чтобы лишнего не сболтнуть в порыве чувств. Жаль, что Оля не курит. Он со злостью захлопнул ящик, так и не достав из него сигареты. Не дождетесь!

– Что случилось? – заглянула она в комнату, прикрываясь полотенцем.

– Ничего.

– Слон! – и Оля исчезла.

Он встал и вылил в бокал остатки шампанского. Глотнул и поморщился: какая же гадость!

– А мне?

Она стояла на пороге, закутанная в банное полотенце.

– Пей все, – великодушно сказал он, протянув Оле бокал.

Та схватила со стола коробку с конфетами и вместе с ними и бокалом шампанского плюхнулась на софу. Похлопала одеяло рядом с собой:

– Ложись!

Он лег.

– А что за дело? – спросила Оля, отхлебнув шампанского. – Которое ты расследуешь? Ты сказал: интересно.

Он обрадовался. Заговорил горячо:

– Понимаешь, я не доверяю результатам экспертизы, хотя Мотало мне и друг. Но я думаю...

– Придурок он, – оборвала Оля. – Просто урод!

– Да не в этом дело! Согласно результатам экспертизы...

– Я решила шубу купить, – опять оборвала его Оля. – У Светки, блин, норка! Прикинь, а? У Светки! У этой выдры – норка! Я говорю: где бабла надыбала? А она: «спонсор подарил». Прикинь: у этой мымры облезлой – спонсор! Да кому она нужна?!

Он не выдержал и опять полез в тумбочку за сигаретами. Пока она тараторила без умолку, курил и вспоминал одного своего приятеля. Тот был ходок, мало того, ловкач и врун. Каждый год возил на курорт новую женщину, и там, на курорте, попутно охмурял другую. А по возвращении на родину взахлеб рассказывал об этом всем встречным и поперечным. Бабы, мол, дуры, верят во всякую чушь. К примеру, что мужчина может жить в одном номере с женой друга, и между ними ничего нет, только дружба! Ха-ха! В одном номере! Кровати рядом стоят! И ночью тоже дружба! Прикинь, верят ведь, дуры! Именно так приятель умудрялся иметь секс и с одной, и с другой, и с третьей, всем дуя в уши о доверии и дружбе. Но дело было не в этом. Причина, по которой приятель так поступал. Приехав на юг с очередной женщиной, он просто не знал, что делать! «Ну переспали, а дальше что? Все друг про друга узнали, обстановку разведали, все бары-бассейны обошли, второй раз переспали. И начинается ругань. Скучно! Просто сил нет! Все сказано за день, и больше не о чем поговорить! Возвращаются два чужих человека, которые друг на друга смотреть не могут. Приходится там же, на курорте, искать другой вариант».

Он покосился на Олю. Аналогично. Ей же наплевать на все, что его так волнует! А сделать вид, что это не так, ума не хватает.

– ...Ну так как?

– Что? – он невольно вздрогнул.

– Будешь моим спонсором?

– Я подумаю.

– Ты не долго думай: зима, блин на носу!

– Зайка, на дворе лето.

– Это называется лето?! Не звезди!

– Но для шубы все равно слишком гм-м-м... тепло.

– Зато скидки.

– Зайка, ну давай об этом попозже?

– Ах, попозже... – она надулась.

Он притворно зевнул:

– Устал я. Заработался.

– Все время твоя работа! – вскипела Оля. – И этот твой Мотало! Будто вы голубые! Ты его любишь больше, чем меня!

– Вот дура!

– Сам дурак!

Она вскочила. Он вяло подумал: «Слава Богу».

– Ты еще мне позвонишь! Но фиг ты меня больше обманешь!

И все из-за какой-то шубы! Да купил бы он ей эту шубу, черт ее возьми! Но не горит же! Зачем об этом сейчас, летом?

Оля меж тем натянула платье, застегнула ремешки босоножек и схватила со стола коробку с духами. Потом вытащила из вазы букет роз. Стряхнула воду со стеблей, так, что брызги долетели до него, и зашагала в двери, отпечатывая каждый шаг, того и гляди, в ковре останутся дырки от ее каблуков.

– Дверь за собой закрой! – крикнул он Оле в спину и невольно вздрогнул, когда в ответ она бухнула дверью так, что посыпалась штукатурка. И все из-за какой-то шубы! И чего ей так прикипело?

* * *

На следующий день позвонила секретарь Игоря Михайловича Копейко.

... Встречу ему назначили в ресторане, в центре Москвы. Он долго колесил по тесным улочкам, в поисках этого питейного заведения, потом долго не мог припарковаться. Центр был похож на муравейник, в нем так же шла непрерывная деятельность, которая не меняла его структуры, освобождавшееся местечко тут же заполнялось. С виду ресторан был неказист, но подле припарковались машины марок, наиболее часто упоминающихся в газетах после фамилий самых богатых в стране людей.

Он притулился с краю, и под напряженным взглядом охранника прошел метров двадцать. Сказал, смущаясь: