Читать интересную книгу Медвежий ключ - Андрей Буровский

Каждый тетерев, падая с высоты в пять и в десять метров, уходил глубоко в снег своими полутора килограммами, и там, под снегом, сворачивался и совал себе голову под крыло. Снег смыкался над ним, не оставляя запахов, и если не мела поземка, то на поверхности оставалась только лишь маленькая, мало заметная лунка. А если мело хоть немного, никакими силами нельзя было бы понять, что именно здесь вонзился в сугроб жирный тетерев.

Но Толстолапый-то смотрел и делал выводы! Он прекрасно понял, что в сугробы падает еда. Он отлично сообразил, что по лункам на снегу легко найдет место, куда вонзилась в сугроб птица, и очень скоро в пасти у него уже забился, захрустел на зубах первый тетерев. Слопав пятую птицу, Толстолапый понял, что уже сыт, и что пора отдохнуть. И лег, прикрываясь от ветра стволом дерева.

Наутро тетерева поднялись; прямо из сугроба, поднимая фонтаны снега, с громом вылетали птицы, рассаживались по осинкам. Птицы опять стали недоступны для Толстолапого, но он превосходно понял главное — вечером они опять будут его. Так, почти случайно, Толстолапый сделал важное открытие; даже не научившись ничему другому, он мог бы, при благоприятном раскладе, дожить до весны.

Тут сказалось одно важное преимущество Толстолапого — он еще не был научен всему, что должен знать взрослый медведь. Взрослый зверь, как правило, уже не умеет учиться. Поднятый из берлоги медведь, так называемый шатун, жестоко страдает от непривычного мороза, но ведь у него есть теплейшая шуба. Бывают случаи, спящий в берлоге медведь порой даже выскакивает из теплой ямы, услышав что-то подозрительное, и пробежав по снегу в самый лютый мороз, не мерзнет и не заболевает. Такой зверь просто ложиться досыпать.

Шатун страшно страдает от голода, потому что пока он спит в берлоге, вокруг холодно, все процессы в организме замедляются, и не надо расходовать много энергии. А если медведь встал, надо бороться с морозом, да еще двигаться по холоду. Надо много еды, гораздо больше, чем летом, а зверь не знает, где ее достать зимой. Смертельно голодный и такой же смертельно опасный, шатается он по лесу, ищет понятной ему поживы. Найдет человека — сожрет. Выйдет в деревню — вломится в коровник, в конюшню, и как правило, даже не успеет убежать. Редко доживает до весны шатун, разве что как исключение.

А притом в зимнем лесу он мог бы и найти добычу! Только он не знает, где и как ее искать, а учиться взрослый зверь уже не умеет… Преимущество Толстолапого состояло в том, что он умел и хотел учиться. Он не знал, что сугробов на свете не бывает, и что тетеревов из сугробов есть нельзя. Он был вынужден учиться на ходу, и он учился, спасая этим свою жизнь.

Толстолапый кормился возле стаи тетеревов, пока не слопал почти что всю стаю, и пошел искать другую еду. В самые жестокие морозы, под сорок градусов, ему нужно было особенно много пищи, но в такие дни труднее всего было охотиться. И Толстолапый наедался заранее, укладывался спать, где потеплее. Ветер заметал его снегом, и медведь спал по нескольку суток. Но в настоящую спячку не впадал — он понимал, что ему не хватит жира дожить до весны. И едва спадали морозы, так же легко, как укладывался спать, он снова поднимался, шел добывать тетеревов.

Раз за ним погнались волки, но он полез на дерево и волки отстали от него. Это была совсем небольшая стая, всего несколько взрослых зверей, но для Толстолапого хватило бы. Только один молодой волк не послушался вожака, и остался под деревом караулить Толстолапого. Волки ушли, и тогда Толстолапый слез и довольно легко убил волка. Волк это был молодой, он занимал в обществе своего вида такое же место, как и Толстолапый. Вот и урок — волк побежал взять Толстолапого, и Толстолапый его подманил самим собой и убил. Толстолапый ел волка два дня, и хотя мясо ему не понравилось, это тоже была еда, дававшая шансы на жизнь.

Другим уроком стал для Толстолапого марал… Как-то Толстолапый забрел на тропинку лосей, и сразу понял, что с лосями ему не справиться; будь он медведем, вошедшим в полную силу, Толстолапый не задумался бы бросить на лосей все свои триста килограммов. Но тут ему оставалось одно — смотреть, как передвигаются по снегу целые горы мяса и жира, сопят и фыркают, обдирают кору деревьев своими могучими зубами.

А вот марал оказался беспомощнее — и потому, что меньше, и потому, что не такой решительный. Толстолапый гнал марала двое суток, загоняя в самый глубокий снег. Он сам измучился так, что еле держался на ногах, а рев получался скорее жалобный, чем страшный. Но марал пугался и такого медвежьего рева. Взрослый лось, услыхав такой рык, скорее пошел бы навстречу, потряхивая рогами-лопатами… А марал пугался, судорожно метался и все сильнее увязал в снегу.

Толстолапый оставался больше недели возле туши марала: и для того, чтобы все съесть, и потому, что на следующую же ночь вызвездило, прояснилось, и морозы упали такие, что птицы замерзали на лету. Счастье, что у Толстолапого было достаточно еды.

Дела людей и зверей.

За недели и месяцы скитаний Толстолапый много раз встречал следы охотничьих лыж. Обычно это были старые следы, и около полоски таких следов тянулась серия ямок — это бежала собака. Толстолапый старался не пересекать такие следы, особенно свежие. Услышав собачий лай и выстрелы, он тут же уходил как можно дальше. Но уйдя от владений одного охотника, Толстолапый неизбежно попадал на участок другого, и тут скоро опять слышались выстрелы, лай, а то и человеческий голос.

Толстолапый боялся людей, всячески шарахался от них, и ему казалось, что люди захватили весь лес, что они везде, и от них нет никакого спасения. Наверное, этот страх и выручил его — Толстолапый так и не попался никому из охотников, а ведь если бы охотники узнали о его существовании, они непременно стали бы охотиться на него, и скорее всего, убили бы. Ведь все они считали — шатун смертельно опасен, и его необходимо истребить.

Говоря между нами, Никита Станиславович поступил совершенно по-свински, не организовав охоту на подранка и даже не предупредив охотников — в лесу появился шатун! Свинство объясняется тем, что Никита Станиславович организовывал охоту для очень серьезных людей (вы понимаете?! Для очень серьезных людей! Если вы не понимаете — значит, вы не советский человек!). И конечно же, он был совершенно не обязан думать о всяких там охотниках, проходивших по совсем другому, гораздо более низкому ведомству.

Но для Толстолапого его подлость обернулась величайшим благом. Только раза два за весь декабрь и ноябрь собаки почуяли медведя, и охотники не могли придти в себя от изумления — чего это вдруг сбесились безотказные рабочие псы, стали вести себя, как будто тут где-то рядом медведь… Ведь не может тут быть никакого медведя!

Даже если охотник начинал вести себя нервно, начинал подозревать присутствие шатуна, это не кончалось ничем — ведь страшный шатун так и не налетал на охотника, не таскал добычу из его ловушек, не преследовал его никак и ничем. А значит, и шатуна тут никакого не было; охотник постепенно успокаивался.

Только однажды охотники набрели на цепочку следов Толстолапого, но это были старые следы, полузаметенные поземкой, и нашедшие их никак не могли сообразить, чьи же это следы. Они даже заподозрили, что видели следы «снежного человека», шагавшего тут по сугробам, но никому не стали об этом рассказывать — все равно же никто не поверит. И одной охотничьей тайной в Сибири сделалось больше.

А Толстолапый приобрел ценнейший опыт скрытной жизни под боком у вооруженных людей. Он даже слышал как-то бешеный лай собак, пальбу и медвежий рев. Он правильно понял то, что слышал, и через два дня прошел в том направлении. Толстолапый нашел примерно то, что и ожидал — развороченную, уже совсем холодную берлогу, множество следов людей и собак на затоптанном, смешанном с кровью снегу, и еще нашел что-то странное: растасканные лисицами внутренности, изуродованную топором медвежью голову.

Толстолапый, конечно, не знал, что охотники взяли медвежью берлогу, завалили медведя не для красивых трофеев, а ради мяса и шкуры. Тащить в деревню, за десятки километров еще и голову им совершенно не хотелось, но они вырубили язык и клыки, чтобы продать их в виде сувениров.

Толстолапый заскулил, заплакал было… Но плакать почему-то хотелось уже меньше, чем хотелось два месяца назад, и только мышцы живота сократились так, так сокращаются они в момент броска.

Потому что Толстолапый мысленно увидел, как он бросается вперед, вцепляется в горло человеку. Лают собаки, рвут тело пули, как рвали они бабушку и маму. Но горло человека — вот оно, и кровь стекает по нижней челюсти, груди — сладкая кровь человека, жизнь его смертельного врага.

Что сказать о звериных мечтах? Вот еврейский мальчик, прибившийся к польским партизанам, увидел еще место расстрела, разорванные пулями тела детей — таких, как его младшая сестренка, и ему перехватило было горло… Но что проку в детских слезах? И парень, выплюнув бычок, попросил командира отряда — не позволит ли он собственноручно расстрелять вот этого пленного немца? Не виноватого ни в чем? Может быть… Но зато в такой же точно форме, как у давешнего пулеметчика, и говорящего на том же языке.