— Ты и вправду знаешь только то, что рассказал? — Сергею показалось, что Вадима вовсе не интересует это, а спрашивает он потому, что и ему неловко от обоюдного молчания.
— Можно считать, что я вовсе ничего не знаю.
— Все обижаешься на этого бездельника?
— Нет, конечно. Только я ведь и на самом деле знаю чуть-чуть. Больше домысливаю. Есть нож-самодел. И есть еще одна пластмассовая штуковина. Ты-то веришь, что я видел ее?
— Верю, конечно.
— И резонно предположить, что если клейма на них одинаковые, то их изготовили в одном месте, разве нет?
— Естественно. Только было бы лучше, если бы ты эту подставку, или что там, принес.
— Я же объясняю тебе: человек, у которого я ее видел, на черноморском песочке валяется.
Врать Сергей не любил. Но и рассказать сейчас все Вадиму он не мог. Он никогда не называл Светкиного имени в разговорах: их отношения были только их отношениями, и он не хотел, чтобы хоть каким-то образом к ним прикасался кто-то еще. И он не мог вот так, запросто, пойти и рассказать в милиции о ее брате. Тем более, что тот скорее всего и ни при чем вовсе. Нормальный мальчишка. Нахальный немного. Вернее — самоуверенный. Но в шестнадцать лет, да еще имея сто восемьдесят два сантиметра роста, трудно не быть самоуверенным. Когда Сергею приходилось ждать Светку у них в квартире, он любил разговаривать с Андреем. Быть может, потому, что тот умел слушать. В отличие от сестры.
Сомнений нет, Андрей как-то соприкоснулся с шайкой, грабившей автомобили. Но знает ли он сам об этом соприкосновении?
Вначале надо поговорить с ним. А потом будет видно. Он бы и к участковому не пошел, если б не опасался, что ножи с буквой «аз» будут пущены в ход. Сколько их выточено? А если много? И для кого?
Пересиливая себя, он сказал:
— Как только тот человек вернется, я про все расспрошу.
Он хорошо для себя объяснил, почему должен врать, но от стыда эти логические редуты не спасали.
Вадим молчал. Он задумался о своем, и, выскользнув из-под контроля, маска комиссара Миклована сбежала. Он легко — одними глазами — улыбался, и нижняя челюсть не выдавалась вперед. Улица, по которой они шли, была закрыта для грузовиков, а легковые машины днем заезжали сюда редко, потому что здесь не было предприятий, а только жилой массив и парк. И они шагали прямо по мостовой. Идти было просторно, и солнце светило из-за макушек деревьев, не слепя, и в одних рубашках было тепло — а еще три дня назад приходилось надевать плащ. Память о позавчерашнем вечере отошла куда-то, как давно прочитанная книга. И Сергей удивился себе: на что тратит он не такие уж большие каникулы?
— Вадь, — придумал он наконец тему разговора, — а почему ты в университет не пошел? На юрфак?
— А ты что, считаешь, из меня не получится асупщик? — даже остановился Вадим.
— Вовсе нет. Но если тебе нравится заниматься всем этим… — Сергей не смог подобрать достаточно емкого слова, но Вадим понял его.
— Да, нравится. Только ведь мы в отряде пенки снимаем. Занимаемся интересным делом без всякой тягомотины. Я на инспекторов насмотрелся. У каждого тридцать дел, по каждому тонну бумаги исписать надо. Ты что, думаешь, они каждый день убийства и грабежи распутывают? Такие преступления редкость ведь. К счастью. Даже машины «раздевают» не каждый день. А квартирные или карманные кражи мотать мне не хочется. У меня и терпения ненадолго хватает.
— Вон оно как, — протянул Сергей. И стал думать, о чем бы еще поговорить.
* * *
Когда он вошел в квартиру, родители с работы уже пришли. Они всегда приходили вместе, хоть и работали не близко друг от друга.
— Тебе Альберт Сергеевич звонил, — встретила его мама. — Просил позвонить, когда придешь.
Альберт Сергеевич был руководителем его курсовой, и звонить ему сейчас, в каникулы, вовсе не хотелось. Он сам работал, не глядя на часы, и полагал, что студенты должны плакать от счастья, когда им дают позаниматься наукой. Он носил длинные волосы, хоть сквозь них и светилась уже лысина. Разговаривая со студентками, всегда расправлял свои сутулые плечи и улыбался многообещающе. Поэтому звали его студенты длинно: «Гордый наш орел дон Альберт».
— Сережа, хорошо, что ты позвонил, — сиплый голос гордого орла был не богат интонациями, и Сергей не понял, обрадует его сейчас шеф или скажет что-то печальное. — Я вчера из Новосибирска вернулся. Показывал там, между прочим, твою курсовую. Осенью они проводят всесоюзную студенческую конференцию. Ты будешь выступать с докладом. Но модель надо доработать. Приходи ко мне завтра к десяти утра. Обсудим план твоей работы на лето. Спокойной ночи. Отдыхай.
Сергей посмотрел на часы. Еще не было и семи, и пожелание спокойной ночи прозвучало нелепо. В трубке уже шли гудки. За весь разговор он сумел только поздороваться.
* * *
Во всех институтах Татищевска общежития именовались по-своему. В педагогическом — по названию улиц, на которых они стоят. В медицинском — по факультетам. В университете были распространены названия художественные, родившиеся чуть ли не в дореволюционные времена: «кочегарка», «воздушный шар»…
В политехническом все было функционально: «единичка», «двойка», «десятка». Сергей пришел в «восьмерку».
От дверей еще он закивал вахтерше:
— Тетя Лена, здравствуйте.
Он дружил почти со всеми вахтерами. Тетя Лена растормозила вертушку, но Сергей задержался у застекленной будки:
— У вашего внука зубы-то уже режутся?
— Вспомнил, — рассмеялась тетя Лена. — Уже четыре: тут, тут и тут, — она показала пальцем на своем потускневшем мостике.
— И не кричит теперь? — Сергей обрадовался, что не спутал ничего, и внучонок действительно у тети Лены, а тетю Аню, значит, надо спрашивать, не скандалит ли зять. Эти разговоры были платой за вход без пропуска. Наверное, старушки это понимали не хуже Сергея, но все-таки торопливо, чтоб не задерживать, выкладывали свои, никому другому не интересные радости.
— Хороший ребенок кричать обязательно должон. Чтобы горло развивалось и легкие. А своего-то скоро заведешь?
— Так вот к вам и хожу невесту искать, — привычно ответил Сергей. На лестнице он представил вдруг себя прогуливающимся с коляской или демонстрирующим друзьям первые резцы своего отпрыска. И это показалось совсем не таким нелепым, как раньше.
* * *
На кровати стояла книжная полка, и зеленое казенное одеяло было запорошено побелкой. Книги лежали на столе, на полу и на тумбочке с кастрюлями. На двух других кроватях расположились распахнутые чемоданы. Хозяев в комнате не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});