– В смысле? – сощурилась Ника. «Порше», управляемый твердой рукой водителя с наколкой на фалангах пальцев, потихоньку добирался до Троице-Лыкова. Близилось три часа, страшно хотелось есть. И пить. И выпить. Ника уже жалела, что села в «Порше» и не перенесла этот разговор на потом. С другой стороны, чего было тянуть. Перед смертью не надышишься. Значит, они собираются все у нее отобрать. Как несправедлива жизнь! Где права человека? Впрочем, можно ли жаловаться на права, получая наследство от криминального мужа? Вопрос!
– Мы всегда содержим вдов, ты должна была бы это знать, – удивился он. Ника вспомнила, что слышала о чем-то таком от Лиды. Она рассказывала, что девчонкам, чьи молодые мужья лежат сейчас в дальнем уголке Ваганьковского кладбища, платят деньги по сей день, хотя после смерти некоторых прошло уже чуть ли не двадцать лет.
– Что вы вкладываете в слово «содержать»? – вдруг спросила Ника совершенно другим тоном. По-деловому.
– Вот это хороший вопрос, – обрадовался Лемешев. – Значит, условия такие. Ты наследуешь все, что у него в собственности, то есть дом, машину, землю и квартиру. Единственное, на него оформлена одна хатка представительская, ее придется отдать.
– Какая? – заинтересовалась Ника.
– Не нужно тебе этого, – сощурился он. – Подпишешь бумаги и спи спокойно.
– Ладно.
– Так. Кроме этого, тебе ежемесячно будут давать деньги на содержание дома и достаточно комфортную жизнь. Так что работать тебе не придется. По крайней мере, пока ты будешь хранить верность памяти нашего дорогого Степанова. И поверь, куколка, это просто шикарные, царские условия. Устроит тебя такой расклад?
– Устроит, – хмуро кивнула Ника.
Хрустальная мечта о Мальдивах рассыпалась на глазах, но дом в «озерах» стоил не меньше полутора миллионов. И в остальном все звучало не так уж плохо. О чем мы говорим, не тягаться же ей со Свитским. Это исключено, если она, конечно, хочет еще походить по земле на своих красивых длинных ногах.
– Вот и молодец. Мы, кстати, приехали, – хлопнул в ладоши весьма довольный такой сговорчивостью Лемешев.
– Можно вопрос? – спросила Ника, выходя из машины.
– Валяй.
– А Лидке? Лидке вы тоже будете платить?
– А тебе зачем? – удивился он.
– Просто так, – пожала плечами Ника. – Интересно, насколько у нас налажена социальная, так сказать, поддержка.
– Просто так только кошки плодятся. Давай-ка все-таки, красавица, каждый будет заниматься своим делом, – сощурился он.
Утверждение 8
Уверена, что я правильно понимаю все происходящие события
(_____баллов)
Лиде платить никто не собирался. По крайней мере, до тех пор, пока Павел оставался живым. А что бы было, случись и ему перекочевать в мир иной, – трудно сказать. Во-первых, мафия вам не собес, тут нет единого закона, все делается по понятиям, сильно видоизменившимся после окончания безумных девяностых. И вообще – кто сможет предъявить претензии и куда? В межрайонный суд? Не смешите. А во-вторых, все же Павел Светлов не чета Степанову, он не был до конца своим на этом празднике жизни, наоборот, он всегда для всей этой братии оставался чужаком, чистоплюем, слюнтяем, который только и мог, что стучать по клавишам компьютера. Он так и не научился толком стрелять, хотя Степанов регулярно таскал его на стрельбища. Павел ездил и бил по банкам, на охоту тоже выбирался, особенно с крупными мордами из госструктур, когда охота не была собственно развлечением, а являлась декорацией к переговорам. Но никогда на него не нападал тот чисто животный азарт, та жажда крови, которая заставляет убивать какого-нибудь мелкого и серого, совершенно загнанного зайца.
– Я как-то предпочитаю, чтобы мне если и зайца подавали, то в упаковке и в разделанном виде, – объяснял он Лиде потом.
– Ты считаешь, что зайцу от этого легче? – удивлялась Лида.
– Я считаю, что в этом случае я категорически не имею никакого отношения к его смерти, – пояснял он.
– Удобная позиция, – качала головой она.
Лида ненавидела лицемерие вообще и вот это вечное желание Павла, сидя в корыте с грязью, пытаться быть или хотя бы казаться чистым – в частности. Назвался членом организованной преступной группы – полезай делать татуировки. А чего стесняться? И говори, как положено, по фене. Не надо ходить в Большой на премьеру, тебе там не положено. Так или примерно так она подкалывала его, а Павел злился, обижался, заявлял, что он-то сам ничего такого не делает.
– Какого «такого»? – хмыкала она.
– Я что, виноват, что родился в такой стране и в такой момент, где деньги можно зарабатывать только подобным образом? Или ты бы стала жить со мной в Солнечногорске? И считать копейки от зарплаты до зарплаты?
– Я бы стала жить с тобой где угодно, – не раз пыталась заверить его она, но Павел не верил.
– Ты бы меня бросила, – убежденно говорил он, притягивая ее к себе.
Это работало всегда, с самого первого дня, когда он прижал ее к себе, поцеловал, не отрывая внимательных глаз от ее лица. Павел никогда не закрывал глаза, когда целовался. И взгляд этот был жадным, ищущим, полным страсти, темным. Он всегда стремился к Лиде, искал к ней какие-то особые подходы, старался ее поразить, влюбить в себя, поработить – все, что угодно, лишь бы приковать к себе свою насмешливую, иногда даже грубую, прямолинейную женщину. Даже когда она была еще девочкой – еще даже не блондинкой, а темно-русой кареглазой девчушкой-сорванцом, за которой он бегал по всей школе. Блондинкой она стала, когда он впервые заставил ее идти на прием в ресторан к своему Степанову – отмечать сделку. Они тогда купили какой-то разорившийся (не без их помощи) кооператив, от которого им была нужна только земля. Лида не хотела идти. Павел не счел это уважительной причиной.
– Нравится тебе или нет, а я с этими людьми работаю, и ты будешь им улыбаться.
– Я могу еще и попой повертеть, – предложила она. Но когда они пришли, Лида увидела, насколько не вяжется ее простая бессиликоновая внешность с этой пестрой пошлой женской толпой, увешанной бриллиантами.
– Здесь что, цирк? Это же цирковые костюмы, да? – ехидничала она. Павел злился, потому что понимал и сам, до какой степени они тут чужие.
– Можно же потерпеть! – ругался он, когда Лида, с ее высшим гуманитарным, переспрашивала какую-то куклу с ярко-красными губами:
– Реально крутое золото в Турции? Никогда не задумывалась. – И пьяная, шумная, подходила к Паше, обхватывая его за шею, шептала:
– Почему ты не возишь меня в Турцию? Я тоже хочу быть как елка! И сиськи мне сделай.
– Поехали домой! – рявкнул он и запихнул ее тогда в машину. Но на следующий же день Лида, проснувшись, деловито спросила, действительно ли он уверен, что это хорошая мысль – делать дела с этими вчерашними людьми? И нравится ли ему та жизнь, которую они собираются вести.