- Пусти меня, - холодно сказала Лариса.
- Обиделась?
- Нет, просто противно слушать.
Георг несколько оскорбленно пожал плечами:
- Как хочешь... Учти: это не означает, что мы с тобой не сможем встречаться и дальше. Я только хотел придать нашим отношениям, ну - некий оттенок... Некий толчок, ну - чтобы они не выдохлись окончательно...
- А они выдыхаются? - настороженно спросила Лариса.
- Если ты полагаешь, что - нет, значит - нет.
- Но ты-то сам как считаешь?
- Я просто пытаюсь предвидеть будущее, - сказал Георг.
Он без какого-либо смущения плеснул в бокалы вина.
- Кстати, советую, обрати внимание на Марьяну. Она ценит тебя гораздо выше, чем ты можешь вообразить. И не надувай губы, пожалуйста, тебя никто принуждать не будет. Я тебе уже один раз объяснял: ты все решаешь сама. Просто тогда мы могли бы полностью доверять друг другу. У нас так принято, понимаешь?
Лариса подняла голову:
- Я поняла.
- Не расстроилась?
- Нет.
- Вот и отлично...
Георг взял свой бокал и повертел в жестких пальцах. Знакомый фиолетово-стеклянный отлив вдруг появился в его глазах.
- А Марьяна... Марьяна... Поверь, она - необыкновенная женщина...
Марьяна возникла буквально на следующий же день. Позвонила в редакцию и с темпераментом, которому невозможно не позавидовать, сообщила, что образовалось у неё по случаю некое бесподобное платье: скинули как знакомой и, хоть плачь над ним теперь, хоть выбрасывай, чувствую, понимаешь, что оно мне как-то не очень. Главное, дешево. Может, ты, Лара, посмотришь?
- Может, и посмотрю, - осторожно сказала Лариса.
- Сегодня тебя устраивает?
- Ну, вроде бы, никаких особых дел нет.
- Отлично. Тогда, значит, договорились...
В конце рабочего дня она заехала за ней на машине и пока пробивались, впрочем без лишних переживаний, сквозь пробки транспорта от переулка Гривцова на Малый проспект, где, оказывается, имелась у Марьяны квартирка на третьем этаже симпатичного здания, произнесла целую речь - какие нынешние мужики все ж таки тупые и бесчувственные существа: никакой интуиции, никакого, пусть слабого представления о личности женщины, не любовь, а весеннее спаривание самцов и самок, стоит раз уступить, и будто бы уже обязана посвятить ему жизнь. Отвратительное биологическое неравенство, правда? Только берут, взамен ничего предложить не могут. Ну какие-то там, весьма сомнительные удовольствия. Вот разве Георг, который, кстати, ещё много лучше других, что-нибудь тебе предложил?
- А он мне, по-моему, ничем не обязан, - сказала Лариса.
- Да? Не слишком высоко, значит, ты себя ставишь. Ты ему дала то, что мало кто мог бы дать.
- Интересно, что именно?
- Нет, ты, кажется, действительно не понимаешь.
- Ну и что? А если он мне понравился? - с вызовом сказала Лариса.
- Это, знаешь, ещё не причина, чтобы делиться.
- Он не получил ничего - чего бы я сама не хотела...
Марьяна бросила на неё быстрый взгляд.
- Боже мой! Так ты ещё этого и хотела? Извини, Лара, конечно, по-моему, ты - просто чокнутая.
- Иногда надо быть чокнутой, иначе скучно.
- Боже мой!..
- А что?
- Да нет, это я так, к слову...
Марьяна потрясла головой, словно чтобы избавиться от наваждения, вцепилась в баранку, обогнала по встречным рельсам еле ползущий трамвай и всем правилам вопреки свернула поперек главной улицы.
Видимо, она была чем-то сильно удивлена.
- Ладно-ладно, ты ещё научишься понимать свою цену... - Вдруг, как крыска, ощерилась, выставив великолепные крепкие зубы. - А этот-то наш каков? Ну - Жора, ну - хищник интеллигентный...
Лариса, кажется, уже поняла, в чем смысл этого приглашения. И действительно, когда они поднялись в квартиру, обставленную кстати, не хуже, чем у Георга, когда выпили кофе (Марьяна предложила вина, но Лариса категорически отказалась), и когда, наконец, было продемонстрировано то самое платье, - без обмана, в высшей степени простое, но элегантное, Лариса прикинула его на себя и замерла от восторга, - и когда она с сожалением опустила его на спинку стула: дешево - не дешево, а очевидно, что таких денег у неё просто нет, это для Марьяны, может быть, дешево, а для неё все, что выше зарплаты, уже запредельно, Марьяна, до этого как бы невзначай прикасавшаяся то к бедрам Ларисы, то к рукам, то к плечам, уже достаточно откровенно, однако и не слишком пока выходя за рамки дружеских отношений, задержала её у зеркала, мягко полуобняв, и спокойно заглянула в глаза, будто через зрачки - до самого сердца.
- Ну что, берешь? - участливо спросила она.
- Боюсь, что не выйдет. А сколько это, если по-настоящему, стоит?
- Для тебя - нисколько, - ещё участливее сказала Марьяна. Повела рукой по спине, и Лариса вдруг ощутила, какие у неё горячие и чуткие пальцы. Полыхнуло вдоль позвоночника телесным жаром. - Примерь, если хочешь. Я помогу...
Вывернулись вперед малиновые упругие губы.
Лариса отступила на шаг и, точно девочка, высвободилась из объятий.
- Не надо... Прошу тебя... У меня не получится...
Ей было очень неловко.
А у Марьяны лицо сразу же стало высокомерным. Прорезалась вертикальная складка между бровями. Глаза превратились в два темно-прозрачных камня.
Она медленно опустила и снова подняла веки.
Будто зарубку сделала.
- Жаль, - искренне сказала она.
Больше ничего особенного, вроде бы, не произошло, но через день, в дождливую, типично петербургскую среду, позвонил на работу Георг, к чему Лариса, честно говоря, была не готова, и, против обыкновения не осведомившись, как у неё дела, как настроение и чем она вообще сейчас занимается, очень вежливо, так что не придерешься, но вместе с тем и с суховатой отстраненностью предупредил, что ему по работе надо уехать недели на две, на три, от силы - на месяц. Очень перспективная командировка, чрезвычайно ответственная. Так что до сентября, пожалуй, встретиться не удастся. Впрочем, я могу попросить Земекиса, если хочешь. Он тебя куда-нибудь сводит, поговорите друг с другом...
- Не надо, - после крохотной паузы отказалась Лариса. - Лучше прямо скажи: ты меня "сливаешь", я правильно понимаю?
- Кто знает, - так же прямо ответил Георг. - Может быть, когда-нибудь ещё и увидимся...
Все завершилось как-то очень бесповоротно. Еще вчера она с увлечением строила обширные планы на август. Георг говорил что-то насчет поездки на озеро Селигер. Было бы здорово дня три-четыре пожить в палатках, половить рыбу, посидеть у костра, побродить по опушкам, наткнуться в листве на россыпь рдеющих подосиновиков, полюбоваться закатами, вдохнуть вместо выхлопов чистый прохладный воздух. Теперь ничего этого, конечно, не будет. Мурзик, Земекис, Марьяна также бесповоротно исчезли. Водомерки промчались по глади и - прыснули в укромные заводи. Праздник закончился. Она, как Золушка после бала, вернулась к себе на кухню. Отзвучал громоподобный бой последней секунды. Карета превратилась в тыкву, лошади - в крыс, сказочный волшебный наряд - в дешевое платье, годное лишь для того, чтобы в нем чистить картошку. Труднее всего, конечно, было переносить победное лицо Серафимы. Белела проседь в фиолетовых буклях, на щеках, как в лихорадке, горели искусственные румяна. Серафима была преисполнена сознанием собственной правоты и теперь, как стервятник, жаждала разлагающихся подробностей. А не получив их, поскольку Ларисе не то что там говорить, даже думать о случившемся было тягостно, поджала губы и при встречах теперь едва снисходила, чтобы здороваться. Она была оскорблена в своих лучших чувствах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});