Рутенберг решил ехать за границу вместе с Гапоном. У него самого были документы, но необходимо было обеспечить ими Гапона. Через несколько дней он взял билет на поезд и выехал из Санкт-Петербурга. В Москве он встретился с Савинковым, который передал ему для Гапона два паспорта, один российский, а другой заграничный. Рутенберг переслал ему их в деревню и указал места встречи с ним. Увы, в имении Хвостова его уже не было. Он оставил убежище, не дождавшись вестей от Рутенберга. По дороге Гапон разминулся с ожидавшими его лицами. Прибыв в Таурогген, он заключил сделку с контрабандистами и в конце января один без документов, перешёл русско-германскую границу на день раньше Рутенберга. В него стрелял пограничник, но промахнулся. Гапон ушёл невредимым.
Глава II. Страсти по Гапону
Первая эмиграция
1
Рутенберг прибыл в Женеву в начале февраля и остановился на квартире, ожидая прибытие Гапона. Но священник туда не явился, и он принялся сразу же расспрашивать знакомых о нём. На следующее утро он отыскался у Плеханова. Чувствующий свою ответственность за Гапона Рутенберг сразу отправился к нему.
Георгий Валентинович радушно поздоровался с Рутенбергом.
— Друг моего друга и мой друг, — сказал он, пожимая Пинхасу руку. — Вы послушайте, как он нашёл меня.
Гапон поднялся с кресла и подошёл к Рутенбергу. Они по-мужски обнялись, трепля друг друга по спине.
— Георгий Аполлонович, почему Вы не пришли по адресу, который я вам дал? — спросил Пинхас.
— Я не смог его найти. Я не знаю языка и два дня ходил по городу беспомощный и измученный. А до этого пересёк всю Европу, опасаясь быть узнанным и арестованным, — начал свой рассказ Гапон.
— А как ты оказался здесь?
— Шатаясь по Женеве, я случайно увидел надпись на русском языке и зашёл внутрь. Оказалось, что это русская библиотека. Я подошёл к библиотекарю и назвал своё имя. Он вдруг обрадовался и, закрыв библиотеку, проводил меня сюда. А Георгий Валентинович встретил меня очень тепло и обо всём расспросил.
— Он рассказал, что своим спасением и бегством из России обязан Вам, Пётр Моисеевич, — сказал Плеханов.
— Отец Георгий создал первый профсоюз «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», объединивший десятки тысяч членов, а потом повёл сотни тысяч к Зимнему дворцу, — произнёс Рутенберг. — Он стал истинным вождём будущей революции. Разве я мог его оставить у Нарвских ворот среди раненых и убитых?
Гапон улыбнулся и коснулся рукой его плеча.
— Я обязан Петру Моисеевичу своей жизнью. Он помогал мне организовать людей. Он шёл со мною в первом ряду в тот кровавый день. Он настоящий друг.
Они сидели и беседовали в гостиной, когда в комнату вошла высокая миловидная женщина лет пятидесяти в длинном шёлковом платье и пригласила всех на обед. Они сели в столовой вокруг покрытого льняной скатертью стола, на котором уже были поставлены тарелки.
— Познакомьтесь, товарищи. Моя жена Розалия Марковна. Она родом из еврейской земледельческой колонии Добренькая Херсонской губернии. Училась в этом благословенном городе Женеве в университете на медицинском факультете, а потом вернулась в Россию. Познакомились мы однажды в компании народовольцев в Санкт-Петербурге, где она работала в больнице. Теперь мне не о чем беспокоиться — у меня дома свой врач.
Жена Плеханова, сдержанно улыбаясь и орудуя половником, наполнила тарелки борщом.
— Спасибо, уважаемая Розалия Марковна, — произнёс Гапон. — Вы просто кудесница. Я помню, как моя матушка по воскресеньям варила борщ с мясом. Это было объеденье.
— Так мы почти все за этим столом родились и жили на Украине, — парировала она. — И с молоком матери впитали борщ и не только его.
— Скажи, батюшка, ты ведь уехал из России не прогуляться по Европе? — спросил Рутенберг. — Когда там всё всколыхнулось и ждёт продолжения, что ты думаешь делать?
Гапон посмотрел на него пытливым взглядом, ожидая подвох. Он помнил, что они, добираясь на дрогах из Петербурга в деревню, принадлежащую Хвостову, говорили и о действиях, которые предстояло предпринять в Европе.
— Я хочу заняться подготовкой восстания. Мои рабочие горят желанием отомстить царю за пролитую кровь. Но для этого народ нужно вооружить.
— Прекрасно, Георгий Аполлонович, — воскликнул Плеханов. — Кстати, Пётр Моисеевич, сегодня вечером у меня соберётся цвет социал-демократической партии. Будем чествовать нашего друга.
— Только Вы, пожалуйста, его не перехвалите, уважаемый Георгий Валентинович, — с некоторой долей сарказма произнёс Рутенберг.
— Не беспокойтесь, мы знаем меру, Пётр Моисеевич.
Потом Розалия Марковна подала на большом блюде утку с рисом и грибами и мужчины принялись вновь наслаждаться едой и расхваливать её достоинства.
Вечером, когда в квартиру Плеханова стали приходить его коллеги меньшевики, Рутенберг попрощался с Гапоном и гостеприимными хозяевами. Плеханов предложил ему остаться и принять участие в приёме, но он отказался, понимая, что его присутствие, как активного члена партии эсеров, будет весьма двусмысленно. На пороге дома он столкнулся с давними приятелями по Санкт-Петербургу Дейчем и Аксельродом в период его увлечения идеями социал-демократии.