Читать интересную книгу Шлейф сандала (СИ) - Лерн Анна

- Гори-и-и, гори-и-и, моя-я-я звезда-а-а-а.

Звезда-а-а любви-и-и-и приветная-я-я-я!

Снова «грянул» дядюшка, и где-то рядом завыли собаки.

- Последняя гастроль артиста-солиста императорского театра драмы и комедии…* - я пихнула его ногой. – А ну, замолчи, Шаляпин! Перебудишь всех!

- Так и есть! Всю рубаху обляпил! – зашептала Акулина. – Надобно бы и на портки посветить, может, и там оконфузился?

- Отста-а-ань… - Тимофей Яковлевич отмахнулся от нее. – Уйди-и-и, дура…

- Акулина, разбуди-ка Селивана, - попросила я, брезгливо разглядывая родственничка. – Нужно его отнести в кровать.

- Одна нога тут, другая там! – девушка помчалась к дому. – Сейчас доставим его прямо в постели!

Дверь, которую совсем недавно охранял Туз, открылась и я услышала испуганный голос Евдокии:

- Чево туточки? А?

- Хозяин твой вернулся, лыка не вяжет, - усмехнулась я. – Паликмахер…

Вскоре пришел Селиван и молча взвалил на плечо слабо сопротивляющегося дядюшку.

- Куды его?

- Я покажу! – Евдокия суетливо забегала вокруг. – На второй этаж по лесенке!

Поднявшись по скрипучей лестнице, мы оказались в покоях Тимофея Яковлевича. Проснувшийся от всех этих движений Прошка быстро зажег свечи, и я огляделась. В комнате дядюшки в отличие от рабочего места царил порядок: все вещи лежали на своих местах, кровать аккуратно застелена, даже пыли не наблюдалось. Но это скорее было заслугой Евдокии.

Селиван положил дядюшку прямо на покрывало, а я спросила у поварихи:

- Как часто он вот так гуляет?

- Три дня проходит и по новой, - женщина с горечью взглянула на Тимофея Яковлевича и покачала головой. – Чево и делать-то, не знаем…

- Ключ есть от комнаты?

- Ключ? – Евдокия как будто испугалась. – А зачем это?

- Есть! – Прошка подпрыгнул и снял с гвоздя связку ключей. – Здесь и от комнаты и от остальных дверей!

- Вы что задумали? – повариха прижала ладошку к щеке. – Ой, божечки…

- Ведро ему принесите и воды, - распорядилась я. – Посидит взаперти, подумает над своим поведением, а там видно будет.

- Да как же это?! – воскликнула Евдокия. – А кто же в паликмахерской работать станет?!

- Кто-нибудь да станет! Неси, что я сказала! – мне вдруг в голову пришла мысль, что я ведь тоже могу мужиков стричь. Элементарные навыки у меня были. Тем более, что вряд ли здесь требовалось какое-то особое умение. Прически примитивные, а бороду Махмуду я сама и стригла… Он никогда не посещал барбершопы.

- Ежели Елена Федоровна сказала несть! Значит, несть! – выступила Акулина. – Незачем дурные вопросы задавать!

Вздыхая и охая, Евдокия принесла все, что требовалось. Поставив ведро у кровати, а графин с водой на стол, я закрыла комнату дядюшки на ключ. Все слуги столпились в коридоре, ожидая моих распоряжений.

- Чтобы никто не подходил к дверям без моего особого разрешения. Понятно? – я обвела их грозным взглядом. – Я спрашиваю: понятно?

- А ежели Тимофей Яковлевич бесноваться станет? – Прошке казалось, совсем не было страшно, а скорее любопытно.

- Ничего, побеснуется и успокоится, - я, конечно, понимала, что дядюшка начнет устраивать концерты, но со мной никакие трюки не пройдут. Моего терпения хватит на десять таких алкашей.

- Кормить-то его как? – Евдокию беспокоила эта сторона вопроса. – Голодом, что ль, морить?

- Завтра сухарик пожует, а потом посмотрим на его поведение, - я повернулась к Селивану. – Как только рассветет, забей-ка окно.

- Как скажете, Елена Федоровна, - он улыбался в бороду, в то время как повариха хваталась за сердце. – Еще чего изволите?

- Нет. Спать идите, - я подтолкнула Прошку. – Давай, дуй досыпать.

- И не жалко вам его? Человек ведь пожилой! – не выдержала Евдокия. – Будто злодея какого в казематы!

Я не успела ей ответить, потому что меня опередила Акулина:

- Жаль, жаль, да пособить нечем! Пьянь эдакую уму разуму учить нужно, иначе он и вас, как Туза загнобит! Правильно Елена Федоровна делает! Пущай знает, как оно жадничать да глотку заливать! Ишь, ты! Жалельщица нашлась! Ничего, наша хозяйка питуха вашего быстро вразумит!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Евдокия ничего не ответила, лишь громко всхлипнула.

Мне даже удалось немного задремать, но мой сон длился недолго. Крики и вопли разорвали утреннюю тишину, заставив меня резко сесть в кровати. Какого черта?!

А-а-а-а… дядюшка…

В дверь постучали, после чего в комнату заглянула Акулина. Ее глаза возбужденно блестели, а в голосе звучало веселье:

- Божечки! Чево происходит-то! Дядюшка очухался, криком кричит, такими словами всех называет, что даже Селиван краснеет!

- Ничего, пусть прокричится, устанет, а потом и я подойду, - мне доставляли истинное наслаждение гневные вопли, залетающие в открытое окно. – Пять стадий принятия неизбежного…

- Это чево такое? – девушка с любопытством присела на стул у кровати. – Пять стадов… тьфу!

- Сначала Тимофей Яковлевич не мог поверить, что его заперли в собственной комнате . Стадия первая – отрицание. Сейчас он уже понял, что выйти у него не получится. Это стадия вторая – гнев. Потом он станет клянчить, чтобы его выпустили, обещать все что угодно. Стадия третья – торг. После всего этого начнется очищение. Дядюшка перестанет с нами говорить, возможно, будет отказываться от еды. Стадия четвертая – уныние. Самая хорошая стадия, пятая. Тимофей Яковлевич примет все, что с ним происходит и вот тогда можно будет договариваться, - я улыбнулась Акулине. – Вот так!

- Ишь, ты… - она задумчиво нахмурила брови. – Я вот думаю, барышня… Может, и мне обо што головой приложиться? Совет не дадите, так чтоб не больно, а в мозгах просветление наступило?

- Я сейчас сама тебя приложу! – я потянулась к ней, но девушка увернулась и со смехом выскочила из комнаты.

- Я сейчас водички тепленькой принесу! Умываться будем!

*цитата из фильма “Неуловимые мстители”

Глава 21

Я привела себя в порядок под гневные крики Тимофея Яковлевича, не спеша позавтракала, немножко поиграла с Танечкой и только потом пошла проводить беседу.

Евдокия сидела на крыльце, а рядом возвышалась гора закопченной посуды.. Повариха чистила котелки песком и испуганно всхлипывала, как только дядюшка начинал кричать громче.

Селиван забил окно, оставив довольно приличные щели, чтобы в комнату попадал свет. В этих щелях мелькало припухшее лицо Тимофея Яковлевича, который тщетно пытался оторвать какую-нибудь из досок.

- Это ж позор, какой… что люди скажут? – Евдокия поднялась, когда я подошла ближе. – Небось, вся улица слышит, как хозяин кричит. Может, вообще думают, что убиваем мы его!

- А то, что твой хозяин в кустах валяется, не позор? Что долгов куча, за которыми сюда головорезы приходят, не позор? – я хмуро смотрела на нее, пока женщина не опустила глаза. – Нечего меня стыдить. Я тебе не дитя неразумное. Поняла?

Повариха кивнула. Но я видела, что она все равно осталась при своем мнении. Тоже мне, защитница прав обиженных и угнетенных!

- Тимофей Яковлевич грозился мне уши оторвать, - возле меня, как всегда, будто из воздуха, появился Прошка. – Вы уж поспособствуйте, Еленочка Федоровна, чтобы они на голове остались.

- Останутся! Никто твои уши не тронет, - засмеялась я, глядя на окно, за которым бесновался дядюшка. – Глотка луженая! И не надоело ведь орать.

- Вы у меня все попляшите! Выберусь отсюда, всех накажу! На улицу вышвырну! Продались сатрапихе приезжей! Приблуде поганой! Забыли, кто вас кормит! За руку дающую цапнуть норовите?! Изничтожу!

- Ишь, как грозится, - к нам подошла Акулина. – Всем бы чертей раздал, да руки коротки.

Я поднялась на второй этаж и постучала в дверь.

- Тимофей Яковлевич, хорош орать. Соседей, небось напугал уже.

В комнате воцарилась тишина, а потом послышались крадущиеся шаги. Дядюшка подошел к двери.

- А ну, выпусти меня, зараза! Тебе кто право дал порядки в моем доме устанавливать?!