Читать интересную книгу Шлейф сандала (СИ) - Лерн Анна

Покачавшись несколько секунд, мужик рухнул в крапиву, а второй медленно поднял на меня растерянный взгляд. В нем появилась тупая ненависть, предвестник нападения.

- Ты что, ведьмища??? Да я тебя!

Он бросился к окну и, заскочив на бревно, лежащее под ним, упер руки в раму.

- Рвать тебя сейчас буду, шваль… - процедил «крысиная морда», обдавая меня запахом лука.

Я даже улыбнулась, глядя на то, как шикарно мужик раскрылся передо мной. Ну, молодец, чё… “А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк…”

Одно удовольствие бить таких придурков. Размахнувшись, я ударила его кулаком в область подмышки, не забыв при этом с присвистом орануть:

- Са-а-а!

Вообще, Са - звук убийства. Я читала о нем такое: «Он насильственен, жесток и хладнокровен. Он может испугать противника. Когда сила проявляется со звуком “са”, он резок и пронзителен. Это злой и недружественный звук, и его можно применять только в случае крайней необходимости.».

Короче, мне была по душе такая фигня.

Пришлось представить, что я Сунь Фуцуань, по прозвищу Лутан*, победившим шестерых дзюдоистов. Мне всегда нравилось ушу, но по телосложению я, увы, больше подходила для борьбы. Тренер так и сказал. Мол, таких здоровенных ушуистов мир еще не видывал, и лучше мне не травмировать психику фанатов этого боевого искусства. Или борьба, или начинать жрать - и в сумо.

Удар в область подмышки очень болезненный и опасный, так как там находится меньше всего мышечной массы. В связи с этим слишком хорошо открыт один из нервных узлов. От боли противник может даже потерять сознание, а еще можно повредить сустав, соединяющий плечо с ключицей и лопаткой.

«Маугли», заскочившее на окно, тоненько взвыло, а потом рухнуло вниз к своему «порванному» дружку.

- Ху-у-у… - выдохнула я, поклонилась окну и закрыла его. На сегодня хватит.

Все это время Прошка стоял за моей спиной. Глаза мальчишки были как блюдца, но в них плескался восторг, от которого он даже подпрыгивал на месте.

- Еленочка Федоровна, он «ху» и есть, я вам истинно говорю! Научите меня, прошу! Хотите, в ножки упаду!

- Научу как-нибудь, - пообещала я, снова поворачиваясь к окну. Мужики уже поднялись с земли и, скрутившись, ковыляли прочь. Значит, нормально ударила, живы будут и даже без инвалидности. – Как устроимся здесь, так и научу. А ты не знаешь, кто это?

- Да как же не знаю! Это Егор и Терентий, они у купца Жлобина служат! – ответил Прошка, почесывая живот. – Наш Тимофей Яковлевич у него денег занял на анструменты и помады. Вот он их и подсылает, чтобы должок назад забрали.

- Что ж он не отдает им должок? – удивилась я. – Отдал бы и спал спокойно!

- Чево он отдаст? – Прошка оглянулся и приблизился ко мне. – Не хотел вам говорить, да куды ж деваться… Вы думаете, куда Тимофей Яковлевич сегодня майнул, аж пыль под ногами завеялась?

- Куда? – я с любопытством ждала ответа.

- Сначала он к вдовице одной заходит, а опосля в трактир, где в карты режутся! – прошептал мальчик. – До утра его не будет. Потом приползет пьяненький, щей кислых похлебает да в кровать! Храпит до вечера, после чего ругается!

- А ругается почему?

- Дак денежки-то тю-тю! – Прошка развел руками. – Всегда просадит последнее, а потом беснуется!

Ага! В-о-о-от оно что!.. Дядюшка у нас игроман! Ах ты ж, старый картежник!

- Еленочка Федоровна, что делать-то будете? – мальчишка взволнованно наблюдал за мной.

- Пусть он явится сначала, а там решим, - ответила я, понимая, что проблемы только набирают обороты. – Лечить, наверное, станем.

- Чем? – Прошка хлопнул глазами.

- Чем придется. Может, веником, а может, и чем потяжелее… Ладно, пойдем, посмотрим, что там с Тузом.

- Елена Федоровна, погодите! – Евдокия оставила свои котелки и пошла за нами. – Я слышала голоса мужские. Приходил кто?

- Мужики приходили, хотели бороды да усы подстричь, - сказала я, чтобы она зря не нервничала. – Ничего, в другой раз придут.

- А можно мне с вами? – вдруг попросилась повариха. – На дитенка посмотреть, да и вообще с вашими обзнакомиться…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Закрывай дверь, и пойдем, - позволила я. – Нечего самой сидеть.

Евдокия заперла двери, а потом растерянно огляделась.

- А Туз где? Сбежал, что ли?!

- Я его забрала. Иначе с голода пес помрет, - ответила я. – Неужели объедков жалко?

- Каких объедков? – удивилась женщина. – Тимофей Яковлевич все до последней крошки съедает. Чтобы ничего не оставалось!

М-да… Ну что тут скажешь?

Пес лежал у крыльца перед пустой миской. В ней еще оставались какие-то крошки, а это значило, что животное покормили.

- Елена Федоровна, кто ж так животину замучил? – из-за угла дома показался Селиван. – У него голоса нет даже… Бедняга.

- Кто, кто… Тимофей Яковлевич, - я присела рядом с псом и погладила его по голове. – Ничего, все хорошо будет…

Туз открыл слезящиеся глаза и уставился на меня пронзительным взглядом. Он словно пытался понять, когда его снова начнут морить голодом или, еще чего лучше, прогонят со двора.

- Спи, набирайся сил, - прошептала я и поднялась, заметив, что в окне мелькнула голова Акулины в светлом платочке.

- Вы есть-то думаете сегодня? – она высунула свой нос на улицу. – Али голодом сидеть станете? У нас тут и капустняк, и яишенка на сале, и пирог с грибами!

- Еленочка Федоровна, давайте уже пойдем, - взмолился Прошка. – У меня, как у Туза, голос пропадает. Чую, онемею скоро…

- Да кто ж тебе позволит? – засмеялась я. – Беги уже! Помоги Акулине на стол накрыть!

Мальчишку как ветром сдуло, а Евдокия вдруг сказала:

- Хорошая вы, Елена Федоровна, тяжело вам будет с Тимофеем Яковлевичем.

- Ты за меня не переживай. А вот за дядюшку пора и побеспокоиться, - я хитро взглянула на нее. – Жизнь у него веселая начинается. Это я тебе обещаю.

* Сунь Лутан (Фуцюань) - один из величайших мастеров за всю историю китайского Ушу.

Глава 20

Проснулась я оттого, что кто-то пьяно распевал прямо под окнами. Я громко зевнула, глядя на треснутое стекло, за которым начинало сереть ночное небо. Кому это не спится в такое время? Надрать бы задницу, чтобы народ не будил! Стоп, так это, наверное, дядюшка!

Я быстренько накинула халат и, взяв свечу, спустилась вниз.

- Барышня, вы куды?

Я вздрогнула от неожиданности и, тихо выругавшись, подняла голову. Акулина стояла на верхней ступеньке в ночной сорочке, кутаясь в большую шаль. В ее руке тоже была зажата свеча, свет которой делал ее образ немного мистическим.

- Куды, куды… Закудыкала! – раздраженно прошептала я. – Иди спать!

- Я вас саму не брошу! – упрямо заявила девушка, спускаясь ко мне. – Думаете, дядюшка приползли?

- Скорее всего, - я открыла входную дверь, и пение стало еще громче. Надрывным голосом, в котором звучала пьяная мука, Тимофей Яковлевич тянул что есть мочи:

- Умру-у-у ли я-я-я…

И над могилою-ю-ю

Гори-и-и, сия-я-яй, моя звезда-а-а!

Туз даже ни разу не гавкнул, видимо, уже привык к таким сольным концертам за всю свою несчастливую жизнь.

- Ну, Малежик, ты у меня попляшешь… Я тебе устрою! - прошептала я, выходя на крыльцо. – Праздник у него… Ничего, завтра для тебя начнутся ужасные будни.

- Что вы говорите? – любопытная и вездесущая Акулина заглянула мне в лицо. – Чево валежник будет?

- Тимофей Яковлевич, говорю валежник. Нажрался, что на ногах не держится, - приподняв свечу, я осторожно спустилась вниз. – Пойдем искать его, наверное, в кустах наш певец валяется… И замолчал же как назло!

Мы с Акулиной начали обходить парикмахерскую, и вскоре она позвала меня:

- Здесь он! В крапиве закуёвдился!

- Это хорошо, что в крапиве, - довольно произнесла я. – Маленькое, но наказание.

Тимофей Яковлевич лежал в зарослях, сложив на груди руки. Ворот его рубахи был залит вином, рукав оторван, а жилет расстегнут. Одного сапога вообще не наблюдалось, и он нервно дергал ногой, касаясь голыми пальцами жгучих стеблей. Картина маслом.