Из всех «отьезчиков» только Семен Воротынский послал со своим «человеком» отказную грамоту литовскому господарю (положено по статусу!); эта грамота сохранилась и представляет для нас большой интерес, ибо излагает мотивы «отъезда». Первый упрек кн. Семена великому князю Александру: у его отца, короля Казимира, был он «у крестном целованьи на том, што было отцу твоему, осподарю нашему, за отчину за нашу стояти и боронити от всякого: оно, господине, ведомо тебе, что отчина моя отстала…». Действительно, как мы помним, его родной брат Дмитрий Воротынский, «отъезжая» в конце 1489 г. к Ивану III, «прихватил» с собой и «дольницу» Семена. «… И отец твой, господине, государь наш за отчину за мою не стоял и не боронил, а мне, господине, против отчины городов и волостей мне не измыслил»[416]. Однако до смерти Казимира Семен Воротынский хранил ему вассальную верность (это чувствуется и в самом «отказном» листе: «служил есми… государю своему великому королю Казимиру», «был есми… у отца твоего, государя моего…»). Также и Федор Одоевский и Андрей Белевский еще в начале 1492 г. жаловались покойному королю на насилия от своей «братии», служившей Ивану III[417], но до смерти Казимира присяги не нарушали. Впоследствии Федор Иванович Одоевский, как уже говорилось, получил от Александра в держание Дорогобуж (видимо, в качестве компенсации за потерянную «дольницу» в Одоеве), а вот братья Андрей и Василий Васильевичи Белевские, не дождавшись возмещения утраченных владений, перешли в конце 1492 г. вместе с С. Ф. Воротынским на службу к Ивану III. Так и кн. Семен Воротынский рассчитывал, по его собственным словам, на получение от нового господаря возмещения за потерянную вотчину («городом бы есь, господине, мне обмыслил, против моей отчины»); кроме того, он собирался возобновить докончание, которое было у князя Семена с покойным королем, — со всеми этими целями он послал к великому князю своего боярина, но — «твоя милость, господине, мене не жаловал, города не дал и в докончанья не принял, а за отчину за мою не стоял, а боярина моего… не жаловал, не чтил, как отец твой наших бояр жаловал, чтил» — и поэтому «крестное целованье с мене со князя Семена Федоровича долов»[418].
С учетом этого важного свидетельства мы можем дополнить и обобщить сделанные выше наблюдения о причинах постепенного перехода новосильских княжат на московскую службу в 80–90-х гг. XV в. Начнем с того, что о каких-то религиозных мотивах «отъезда» в «отказной» грамоте кн. Семена Воротынского нет и намека — это вполне согласуется с проведенным в первой главе анализом конфессионального аспекта положения «украинных» князей в Великом княжестве. Нет оснований говорить и о каких-то особых симпатиях этих княжат к Москве. По-видимому, главная причина их перехода на московскую службу связана с процессом изживания удельной старины в Великом княжестве Литовском. Уделы новосильских княжат как раз и представляли собой осколки такой старины, уцелевшие до 80-х гг. XV в. Но с этого времени политика литовских великих князей по отношению к ним начинает меняться: после 1483 г. новые докончания с Воротынскими или Одоевскими уже не заключаются (а с Белевскими — уже после 1459 г.), со второй половины 1480-х гг. слышны неоднократные заявления господаря о неотступной наследственной службе новосильских князей Великому княжеству Литовскому[419]. При этом, однако, Казимир не мог ни защитить вотчины своих «слуг», ни возместить им их потери (о чем прямо заявил кн. Семен в своем «отказе»). В свою очередь, искусная политика московского государя, всячески демонстрировавшего свою заботу о сохранении порядков старины в верховских княжествах, давала как будто возможность удержать свою вотчину, свою удельную «самостоятельность» и княжеские права. И вот в 1487–1489 гг. один за другим новосильские княжата со своими «дольницами» (а то и прихватив чужие) начинают переходить к Ивану III.
Смерть сюзерена, по средневековым представлениям, означала и прекращение вассальных обязательств. И когда Александр, продолжая политику отца, отказался заново заключить докончание по старине и при этом опять-таки не дал ни защиты, ни возмещения утраченных вотчин, — остававшиеся еще на литовской службе новосильские князья (за исключением бездетного Федора Одоевского, доживавшего последние годы) перешли под власть московского государя.
Сказанное относится только к Новосильским: остальные пограничные князья, как мы старались показать, не были в полном смысле слова удельными князьями, приближаясь (в разной степени) к статусу крупных вотчинников. Связь их с Литвой была настолько сильной, что понадобилось много лет непрерывных наездов московских удельных и вассальных князей (в 80-х — начале 90-х гг.), а затем совместный массированный натиск московских полков и отрядов служивших Ивану III князей, чтобы «оторвать» от Великого княжества одного мезецкого (Михаила Романовича) и одного вяземского князя (Андрея Юрьевича). Есть, однако, основания полагать, что и их переход на московскую службу стал возможен только благодаря поддержке (или давлению) более могущественных новосильских князей.
Обращает на себя внимание уже тот факт, что «отъезд» Белевских, Михаила Мезецкого и Андрея Вяземского произошел одновременно с переходом на московскую службу Семена Воротынского. Летописи сообщают, что «едучи, князь Семен на великого князя имя засел литовских городов Серпееск да Мезеческ»[420]. С. Кучиньский и К. В. Базилевич усматривают связь между занятием С. Воротынским этих городов и переходом кн. Михаила (у Базилевича ошибочно «Романа») Романовича Мезецкого на сторону Ивана III; польский ученый предполагает даже, что Мезецк кн. Семен занял «по соглашению с местными князьями»[421]. Связь между указанными событиями действительно была, но мне она представляется в ином виде: учитывая «удельный вес» Мезецких и Воротынских, можно предположить, что не Семен Воротынский был обязан поддержке Мезецких, а как раз наоборот. Постараемся это обосновать.
В особой летописной статье, помещенной после описания боевых действий зимы 1492/93 г., говорится о приезде на службу к Ивану III князя М. Р. Мезецкого: «приеде служити к великому князю князь Михайло Романовичь Мезецкой, да изымав приведе с собою дву братов, князя Семена да князя Петра, и князь велики их послал в заточение в Ярославль, а князя Михаила пожаловал его же отчиною и повелел ему себе служити»[422]. В этом тексте «приезд», видимо, нужно понимать буквально («приеде», «приведе с собою»): Михаил Мезецкий с захваченными им братьями (родным — Семеном Романовичем, и двоюродным — Петром Федоровичем) прибыл ко двору Ивана III. Причем не сказано, что он «отъехал» с вотчиной, однако говорится, что великий князь пожаловал кн. Михаила «его же отчиною». Все это можно объяснить, если учесть, что в то же самое время Мезецк и Серпейск «засел» на имя Ивана III Семен Воротынский: захваченный кн. Семеном город Иван III и передал Михаилу Мезецкому — «отчичу». Такое объяснение подтверждается и дальнейшим ходом событий.
Узнав о захвате названных выше городов, литовское правительство направило на выручку войска под командованием смоленского воеводы Юрия Глебовича, а также кн. Семена Ивановича Можайского и князей Друцких, которые, не встретив никакого сопротивления, заняли Мезецк и Серпейск[423]. Летом 1493 г. Иван III в ответе литовскому посольству привел любопытные подробности этих событий: кн. Семен Можайский и «Юрьи Глебов» «со многими людми», — по его словам, — «слуг» Ивана III «звоевали, городы их поймали и иззасели», «а слуги нашего княжу Михайлову (Мезецкого. — М. К.) казну взяли, а он сам одною головою из города ушол»[424]. Итак, как видим, М. Р. Мезецкий действительно был посажен в своей «отчине», Мезецке, — после того, очевидно, как Иван III принял этот город из рук своего нового слуги, кн. Семена Воротынского, — однако защитить свою «отчину» кн. Михаил собственными силами не мог. Помощь пришла от его нового повелителя: как объяснял позднее сам Иван III, «коли так над нашими слугами учинилося за нашею посылкою, и мы велели своих слуг боронити»[425]. В Москве была снаряжена большая рать: Иван III послал в поход своего «сестрича» кн. Федора Васильевича Рязанского с рязанскими воеводами, девять великокняжеских воевод во главе с кн. М. И. Колышком-Булгаковым и, кроме того, «в том же походе велел князь великий быть Воротынским князем и Одоевским, и Белевским, и князю Михаилу Мезецкому с своими полками»; из Москвы полки вышли 29 января 1493 г.[426] Мезецк сдался без сопротивления (не потому ли, что в войске находился их «отчич», князь Михаил Мезецкий?), а Серпейск и Опаков, пытавшиеся обороняться, были сожжены победителями[427].