Читать интересную книгу Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в. - Михаил Кром

Видимо, в конце того же года перешел на сторону Ивана III и кн. Иван Васильевич Белевский: в тексте посольства к Казимиру, с которым выехал из Москвы 1 января 1488 г. Михаил Яропкин, Иван III называет Ивана Белевского «наш слуга»[373]. Затем на несколько лет переходы прекратились, а в декабре 1489 г. из Москвы к королю отправилось посольство с известием, что кн. Дмитрий Федорович Воротынский «нынечя нам (Ивану III. — М. К.) бил челом служити», однако Казимир ответил, что «тот князь Дмитрия нам и великому князьству Литовскому присягнул и записался и докончяние вчинил, про то мы с тое присяги его не выпускаем»[374]. Переход под власть Ивана III Дмитрия Воротынского имел важное значение для судьбы верховских княжеств и для развития русско-литовских отношений. Не случайно в ряде московских летописей под декабрем 1489 г. помещена специальная статья о приезде «на Москву» кн. Д. Ф. Воротынского «с своею отчиною», а следом говорится о переходе «того же лета» на службу к Ивану III кн. Ивана Михайловича Перемышльского (Воротынского) и Ивана Васильевича Белевского «в своею братиею»[375], — хотя, как мы уже знаем, оба князя Ивана, Воротынский и Белевский, перешли на московскую службу на пару лет раньше, а братья последнего попали под власть Москвы позднее, в начале 90-х гг. По-видимому, при последующем переосмыслении этих событий все княжеские «отъезды» той поры были приурочены к дате наиболее значительного из них — «отъезда» Дмитрия Воротынского[376].

В 1483 г. братья Дмитрий и Семен Федоровичи заключили с королем докончание, о котором не раз уже говорилось выше. Оба брата, совместно владея Воротынском[377], до конца 1489 г. верно служили Казимиру, совершая опустошительные набеги на соседние московские территории. Они несомненно обладали значительными военными силами: так, в нападении на Медынские волости участвовал их отряд (его можно назвать полком) «с знамяны и с трубами» (конец 1488 года)[378], а весной следующего года князья Дмитрий и Семен выдержали в своем Воротынске серьезную осаду и приступ одиннадцати московских воевод, хотя и понесли немалые потери: был сожжен посад, «люди» Ивана III «бояр и боярынь много поймали и всих головами семь тысячь (!) повели»[379].

К тому же кн. Дмитрий Воротынский 12 марта 1488 г. получил от короля в держание г. Козельск, по случаю чего князь дал присяжную запись о верности Казимиру и Великому княжеству Литовскому[380]. Вероятно, эта запись повторяла присягу его отца кн. Федора Львовича, который также в феврале 1448 г. получил этот город в наместничество от литовского господаря[381]. И вот теперь, в конце 1489 г., Дмитрий Федорович Воротынский бил челом Ивану III «в службу со всею своею отчиною» и с захваченной им «долницею» своего брата Семена, «и казну всю князя Семенову собе взял, и бояр всих и слуг княжих Семеновых поймал и к присязе их сильно привел, велел им собе служити»[382]. Кроме того, кн. Дмитрий захватил ряд городов и волостей у подданных короля и посадил там своих наместников: городки Серенск и Бышковичи, волости Лычино и Недоходов[383]; г. Козельск также оказался под властью Ивана III[384]. Брат же кн. Дмитрия, Семен Федорович Воротынский, сохранял верность Казимиру до смерти короля.

Наконец, в начале 1492 г. кн. Иван Васильевич Белевский, служивший Ивану III, неожиданно напал на вотчину своих братьев, оставшихся верными королю, «и брата его князя Василия поймав, и крестному целованию сильно привел… а князя Андрееву Васильевичя отчину… за себе взял и бояр его и слуг и чорных людей поймал и крестному целованью привел»[385]. Так шла эта, по выражению А. А. Зимина, «странная война»[386], во время которой Иван III, формально не расторгая мира с королем и почти не прибегая к собственной военной силе, с помощью самих «украинных» князей распространил свою власть на многие порубежные территории. Чем же была вызвана серия «отъездов» верховских князей к московскому государю в конце 80-х гг. — «отъездов», радикально изменивших ситуацию на русско-литовской границе?

Несомненно, здесь сказался рост могущества Москвы, ее влияния в Восточной Европе после окончательного присоединения Великого Новгорода и Твери, победы над Ахматом. Спор с Литвой из-за порубежных территорий был решен теперь в пользу Московского государства: в частности, в 80-х гг. король уже не получал дани со Ржевских волостей, а его наместники были изгнаны оттуда[387]. Международная обстановка также благоприятствовала Москве: с юга владениям Казимира угрожали турки; Ивану III удалось создать антиягеллонскую коалицию из Венгрии, Молдавии, Крыма[388]; 1 сентября 1482 г. союзник Ивана III крымский хан Менгли-Гирей сжег Киев[389]. В этой связи переход части «украинных» княжат к более могущественному государю выглядит вполне естественным, тем более что до 1494 г. в отношениях между Москвой и Литвой не существовало запрета принимать к себе служилых князей.

Нельзя, однако, сводить все дело к возросшему давлению Москвы на пограничные с Литвой земли, как это делают некоторые историки[390]. Многое зависело от самих «украинных» князей. Так, кн. Семен Одоевский перешел на московскую службу еще в начале 70-х гг. (если не раньше), когда Москва не обладала еще перевесом на границе с Литвой. И в 80-х гг. эти переходы оставались добровольными; несмотря на постоянные нападения московских «слуг», часть князей продолжала служить Литве, в то время как их братья уже служили Ивану III.

Если присмотреться к составу князей, «отъехавших» к московскому государю до 1492 г. (когда началась открытая русско-литовская война), можно заметить, что все они (без исключения!) принадлежали к разным ветвям одного и того же княжеского рода — Новосильских. Едва ли это случайное совпадение: в первой главе было показано, что именно Новосильские (Одоевские, Воротынские, Белевские) имели наиболее высокий статус среди верховских князей и пользовались значительной внутри- и внешнеполитической самостоятельностью. Напрасно некоторые исследователи называли «отъезды» Ивана и Дмитрия Воротынских «изменой»[391] — на ошибочность такой оценки их поведения указал уже С. Кучиньский: поскольку названные князья служили господарю на основе докончаний, в случае нарушения последним своих обязательств они могли «отъехать» от великого князя, не совершая при этом измены[392]. Действительно, хотя Казимир протестовал против приема Иваном III Ивана Белевского, Ивана и Дмитрия Воротынских (примечательно, что о детях Семена Одоевского здесь нет речи: возможно, как мы предположили выше, потому, что с их отцом у короля не было договора), обвинял их в нарушении докончаний, но при этом ни разу не назвал этих «отъезчиков» изменниками[393]. Между тем, как мы увидим, по отношению к более мелким княжатам (Мезецким, Вяземским и др.) литовский господарь в подобных случаях охотно использовал эпитет «зрадца» (изменник).

Ситуация, сложившаяся на русско-литовском пограничье в 80-х — начале 90-х гг., усилила раскол в среде новосильских князей. В предыдущей главе мы выяснили, что разные линии этого княжеского рода обособились уже в первой половине XV в. и заключали докончания с великим князем раздельно. Теперь же раскол произошел внутри каждой из ветвей рода Новосильских: одни из братьев Белевских, Одоевских, Воротынских служили московскому государю, другие — литовскому. Вопрос, кому служить, стал проблемой личного выбора. Разобщенность новосильских князей проявилась и в том, что переходы на московскую службу происходили не группами, а по одному, с интервалами в несколько лет. Поэтому видеть в этих князьях какую-то «партию» (например, промосковскую) нет никаких оснований.

Конкретные мотивы, которыми руководствовался тот или иной князь в выборе между Москвой и Вильно, нам в большинстве случаев неизвестны. Можно, однако, сделать ряд наблюдений, относящихся ко всей указанной категории князей. Анализируя докончания новосильских князей с литовскими великими князьями, мы отметили их явный консерватизм: содержание договора 1483 г. копировало условия предыдущих докончаний со времен Витовта. Вряд ли поэтому мы погрешим против истины, если предположим, что и в конце столетия новосильские князья стремились сохранить свои права и владения (а при случае — и расширить их). Только одни из них продолжали считать, что это им гарантирует литовский господарь, а другие решили попытать счастья на службе государю московскому. Чем же Иван III мог их привлечь к себе?

К. В. Базилевичу принадлежит важное наблюдение: «Иван III, — пишет он, — последовательно уничтожавший остатки феодально-удельной системы в своей стране, горячо поддерживал ее в пограничной литовской территории…»[394]. Действительно, Иван III — горячий приверженец идеи единодержавия — советовал в 1496 г. своей дочери Елене, великой княгине литовской, не давать брату Александра, королевичу Сигизмунду, Киева или иных городов («в удел»); «слыхал яз, — писал великий князь, — каково было нестроенье в Литовской земле, коли было государей много; айв нашей земле слыхала еси, каково было нестроенье при моем отце, а опосле отца моего каковы были дела и мне с братьею, надеюся, слыхала еси…»[395]. Однако в отношении «украинных» уделов великий князь проявлял удивительную щепетильность. Вот, например, «отъехал» к московскому государю кн. Дмитрий Воротынский — тут же Иван III отправляет к Казимиру специального гонца с известием об этом, причем гонцу дается специальная инструкция: «как будет блиско того места, где король… наперед себя отпустити княжа Дмитреева человека Воротынского, который с ним поехал от князя от Дмитрея целованье сложите королю»[396]. Как видим, Иван III всячески старался подчеркнуть (особенно перед литовской стороной) самостоятельность, «суверенность» новосильских княжат. Если Казимир настаивал на том, что эти князья по докончаниям должны пожизненно служить ему, то московский государь ссылкой на службу предков этих князей «на обе стороны» обосновывал их, так сказать, межгосударственный статус, их право самим выбирать себе место службы[397]. Весьма ловко Иван III вмешивался в конфликты между самими верховскими князьями. Так, когда служившие ему Семеновичи Одоевские заспорили о «большом княженье» со своим двоюродным братом Федором Ивановичем Одоевским («слугой» короля), Иван III предложил Казимиру, чтобы тот велел кн. Федору «смолву» со своими братьями «учинить» — кому быть «на болшом княженье», «а которому на уделе»; а если сами князья не договорятся, то выслать московского и литовского представителя для решения спора в качестве арбитров[398].