Читать интересную книгу И все-таки море - Ростислав Титов

- Я вам хочу п о с т а в и т ь! - сказал Данте.- Когда в России был, мне ваши ребята каждый день с т а в и л и. Спал под столом.

Я задумался. Вообще-то нам не рекомендуется угощаться за рубежом. Тем более - принимать угощение от малознакомых лиц да еще на голодный желудок.

- А ты не сомневайся, - угадал мои мысли Данте. - Я хороший. В партизанах был, с "бошами" воевал. Вот их автограф.

И задирает рубаху. На голом загорелом животе я вижу три шрама-дырочки.

- И живой? - не удержался я.

Он опять захохотал:

- Еще как! Двух римских пап пережил. И двух "бамбин" сотворил.

Поставил он нам по стопочке виски. А я на часы взглянул. Он заметил и говорит:

- Слушай, не торопись. У меня машина, я вас на судно отвезу. Только сначала приглашаю отобедать.

Если б не его улыбка и не три дырки в животе, я бы отказался. И если б не было у него таких честных, веселых и ясных глаз.

И мы отобедали. Запихал он нас четверых в свою старенькую "ланчию", отвез в ресторан. Хозяин, узнав, что мы советские, тоже заулыбался и обслужил нас собственноручно, быстро-быстро.

Мальчики мои лопали - дай боже, по два макаронных пудинга метанули, не считая мясного и десерта. Вино какое-то особенное марочное притащил хозяин, в маленьких графинчиках с оплеткой из соломки. Закончили ликером и кофе. Осоловели мы, конечно.

Тут Данте извинился и побежал к телефону. Стыдно признаться, но я насторожился: а вдруг рванет отсюда или в полицию позвонит, не платят, мол. Но он вернулся и говорит:

- Слушай, поехали к моим друзьям по партии. Я их предупредил, ждут в районном управлении. Вы у нас будете первыми советскими гостями.

- Какая партия? - рубанул я с плеча. - А то я у вас на предвыборных плакатах насчитал их штук сорок.

- ПСИУП, - отвечает он. - Партия пролетарского единства. Мы еще молодые, пять лет, как организовались. А вообще - голосуем за коммунистов.

- Поехали! - согласился я, и это был, вероятно, самый решительный поступок в моей жизни.

Встретили нас как самых дорогих гостей. За полированный стол усадили, бренди "Сток" выставили, девушек симпатичных пригласили. Председатель партийного комитета речи и тосты говорил - за мир и дружбу, а Данте мне все это переводил. В заключение нам подарили по значочку псиупскому (земной шар и серп с молотом - все в ажуре), по красной книжечке, где история ПСИУП описана. А мне еще вручили партийный билет, куда мою фамилию вписали, и объяснили, что теперь я почетный член ПСИУП с правом совещательного голоса и они меня приглашают на ежегодную конференцию, которая состоится через две недели во Флоренции. К тому моменту я уже не сомневался, но грустно ответил, что через две недели буду, вероятней всего, в Атлантическом океане.

Потом нас повезли на двух машинах к судну, и Данте говорит:

- А знаешь, поехали ко мне в Римини. Близко, шестьдесят километров. Переночуем, жена рада будет. А утром я вас обратно - мигом. А?

Но не мог я сказать "Б". Я сказал:

- Рад бы, да нельзя. Служба, дружище!

Он вздохнул, и я вздохнул, и мои мальчики - тоже.

У ворот завода стояла охрана, и своих она внутрь не пропустила. Мы долго прощались у фонаря, обнимались и целовались так шумно и весело, что даже суровые карабинеры заулыбались, но все равно своих на завод не пустили.

А я разделся в каюте и пошел рассказывать капитану про наши похождения. Капитан был лихой мужик, но и то крякнул: "Ладно, завтра узнаем, что это за ПСИУП".

Все обошлось, местные ребята-коммунисты похвалили псиупцев, а значок, красную книжку и свой партийный билет я сдал в судовой музей, где разные подарки судну коллекционировались.

Я и сейчас не сомневаюсь, что Данте - хороший человек, и вспоминаю его гораздо чаще, чем того неаполитанского красавца с дубинкой.

Что еще я могу рассказать об Италии?

Про Флоренцию хорошо бы поведать, про то, как там много старины, нигде, вероятно, нет такого, чтобы на столь ограниченном пространстве было собрано столько великолепных, красивейших, непревзойденных, уникальных, разноцветных, бронзовых, мраморных, кирпичных памятников старины. Но разве сумею я передать впечатление ошарашенности от всего тамошнего великолепия так точно и кратко, как это сделал К.Чапек, который остановился там у афишной тумбы и долго думал, какой гений архитектуры - Брунеллески или Камбио - ее соорудил? Или как замирает душа, когда смотришь с вершин холмов Боболи на море красных черепичных крыш, золотистых куполов, розовеющего под сентябрьским солнцем мрамора палаццо?

И как рассказать про Венецию - мартовскую, пустынную, отдыхающую от галдящих бесцеремонных туристских толп, про ее каналы, тихие, темно-зеленые, а под мостами - таинственно черные, про мавританскую причудливую красоту собора Святого Марка и строгую стройность Дворца Прокураций, про редкие уже гондолы с иззябшими, съежившимися, несчастными гондольерами? Или про то, как много тут делалось когда-то для удобства отправки людей в мир иной, например, про узкие дырки-щели в стенах домов и в каменных оградах, через которые тыкали шпагой неугодных правителям граждан республики и сталкивали их в каналы?

Разве хватит мне изобразительных сил, чтобы описать прекрасную дорогу от Савоны до Сан-Ремо, ведущую через старинные городки со звучными названиями - Аллассио, Империа, где масса солнца, ветра, римские галеры и амфоры в музеях?

А может, вспомнить огромный и пышный монумент погибшим морякам в Бриндизи, воздвигнутый по приказу Муссолини, - он, как и все фашистские диктаторы, любил огромность и помпезность, будто таким путем утверждали себя в собственном величии? Или старичка-пенсионера на лавочке в том же Бриндизи, который шепотом, озираясь, признался, что сочувствует коммунистам, но вынужден скрывать это, так как в их городе засилье монархо-фашистских организаций?

Про то, как мы веселились в клубе равеннских коммунистов - плясали и пели, и пили "Мартини", терпкое и душистое, - как рассказать? Или про золотушных тощих юнцов с нарисованной на фанерке свастикой, которые разбежались, как только мы сделали шаг в их сторону?

Обо всем этом можно было бы попытаться написать, но вряд ли я смогу добавить что-либо существенное к многочисленным литотчетам творцов-туристов.

И потому я кончу с Италией, хотя никогда не забуду эту прекрасную страну, лежащую у теплого моря, под невероятно синим небом.

МОРСКАЯ ДРАМА

(АНГЛИЯ)

...Итак, Англия - зеленая, как свежая трава.

Про английские газоны тоже насочинена уйма интересного. Для меня удивительней всего оказалось то, что в лондонском Гайд-парке ходить по газонам и лежать на них можно просто так, а за сидение на скамейках взимается плата: подходит дядя с деревянным ящичком и просит туда положить сколько-то пенсов.

Когда я впервые попал в Англию, там еще существовала старинная путаная денежная система: пенни, пенсы, шиллинги, кроны, полукроны, соверены, фунты, гинеи и еще какая-то деньга была, не вспомню. Потом британцы проявили здравый смысл и установили стопенсовый фунт. Иностранцам стало полегче.

Но вот типичные английские улицы, состоящие из длинных шеренг одинаковых красных двухэтажных домов, нумеруются до сих пор не по зданиям, а по квартирам (квартиры расположены по вертикали, на два этажа). Поэтому не надо удивляться, увидав на подъезде цифры "2325". В таком длинном доме может быть 10 подъездов, а на улице 300 одинаковых домов - все понятно?

Есть там и многоэтажные, "коммунальные", выражаясь по-нашему, дома, но они уже не нумеруются, а носят собственные имена-названия. Как морские корабли: "Нельсон", "Альберт", "Виктория". Вообще-то вполне обоснованно: британцы привыкли ко всему морскому.

Кроме того, английсие кошки не откликаются на наше "ксс", а их надо звать "псс" или "кэтти".

Собак в Англии, кажется, больше, чем людей, и на некоторые газончики человека без собаки не пустят. Это точно, сам видел табличку: "вход только с собаками".

В пивных, "пабах", пиво бывает не менее пяти сортов, наши предпочитают сорт "лайт", то есть "светлое". Наливают его в высокие и узкие кружки.

Создается впечатление, что английские мальчишки хулиганисты и плохо воспитаны. Когда мы ходили по улицам в морской форме, они сопровождали нас улюлюканьем и свистом и норовили угодить в глаз камнем. Потом я понял, что вид любого мундира вызывает у юного свободолюбивого британца чувство активного протеста. Зато взрослые здесь, наоборот, относятся к мундирам с заметным почтением.

Про английских докеров все уже написал В. Конецкий. А про англичан вообще - журналист В. Овчинников. После него надо категорически запретить писать о Великобритании и ее жителях, поскольку Овчинников сумел объять необъятное.

Поэтому я лучше расскажу, как впервые в жизни высадился на берег Британии и что из этого получилось.

Сначала приведу перевод заметки из газеты "Дейли мейл", озаглавленной так же, как и эта моя "английская" главка - "Русская морская драма":