Титов Ростислав
И все-таки море
Ростислав Титов
И все-таки море
Оглавление
I
"Начнем с начала, начнем с нуля..."
Эпоха
Как мы жили
Учителя
"Че-пе" городского масштаба
Дезертиры
II
Первое море
Какое оно?
"Братья-капитаны"
Дело воображения
III
Дальние страны
Камни и люди (Италия)
Морская драма (Англия)
На земле Тиля
Улыбки Марианны
Всего одна испанская страничка
Тишина времени
IV
Друзей моих прекрасные черты
Боль воспоминаний
О смерти и жизни
"О хмелю..."
V
Когда дорога пройдена
Дорога впереди
Море жизни. (Эпилог)
Приказ - жить! (Приложение)
Посвящается всем, чьи дороги
лежали или лежат в морях
* I *
"На заре туманной юности..."
Старинный романс
"НАЧНЕМ С НАЧАЛА, НАЧНЕМ С НУЛЯ"
"Начнем с начала, начнем с нуля"
В апреле 1978 года мы задержались в Англии, и я понял, что свой "золотой" юбилей придется отмечать в море. Раньше не раз отмечал обычный день рождения в море, но тут - все же круглая дата.
Отчетливо понимал, что радостного в этом мало. А получилось очень здорово и вовсе не печально. Были у меня на этом судне и давние знакомые. Но большинству я был неизвестен. А в обед по радиотрансляции объявили о столь знаменательном событии, и морячки мне подарок сварганили: сварили из стали парусник, укрепили на каррарском мраморе, тонкие золотистые латунные паруса приделали с латунным же, лихо завернутым вымпелом.
Собрались у "деда", он сказал хорошую речь, подчеркнул мои достоинства и одним из главных отметил то, что я море не оставляю и даже юбилей в нем встречаю - и с ними. Потом песни пели, танцевали. Танцевальной музыки не хватало, и раз десять заводили пластинку "Начни с начала, начни с нуля..." Очень подходящая оказалась пластинка и песенка на ней...
Начинать с начала жить всем бы хотелось. И это возможно. Но лишь в воспоминаниях. Однако еще раньше надо определиться: а что у тебя сегодня есть?
Сейчас, когда мне брезжит семь десятков лет, у меня есть друг.
Мой пес. Собака. Собак я любил всегда. Но, конечно, в предшествующие годы жизни они не становились главными в моем существовании. Жизнь и люди занимали все мое существо. На собак я смотрел с улыбкой, и всегда хотелось подозвать встречного пса и спросить его: "Ну, что надо, бродяга?" И протянуть открытую ладонь. Открытую ладонь почти всякая собака воспринимает как жест дружелюбия...
Прошли годы. Десятилетия. Друзья-люди куда-то ушли, пропали. Испарились. Нагрянули тут еще глобальные перемены - и я оказался за рубежом родной земли. Прервались даже почтовые связи, которые я, по крайней мере перед Новым годом, старался поддерживать. Теперь даже если и шлешь письма, ответов нет. И остался у меня один реальный друг.
Пес Гаврила приходит в мою комнату в 7 - 8 часов и садится у кровати. Деликатно ждет. Я просыпаюсь и еще несколько минут тоже жду. Потом шевелюсь. Пес готовно оживает, кладет тяжелую лапу на край кровати. У нас уже выработался ритуал: я чешу ему под мышкой две-три минуты, глажу уши, и тогда он довольно урчит, бухается на пол. Досыпать. Рядом не с хозяином (не терплю этого слова!) - рядом с отцом-другом.
Один друг - собака?
Нет! Неправда. Живут друзья, с которыми провел самые прекрасные годы. Не все, но многие живут. Некоторых увидел недавно. Четыре месяца назад - это недавно, если вспомнить, что встретились мы впервые сорок лет назад.
Изумляют цифры: 30-40-50 лет, которые уже прошли в моей сознательной жизни...
О дружбе много сказано и написано. А где ее границы? Кого можно назвать другом?
В далекой юности я об этом не задумывался. Получалось само собой: Вовка Дегтярь стал другом, хотя мы были абсолютно разные. Валера Бондаренко тоже, но с ним у нас было много общего. Стаська Стриженюк сам напросился в друзья, он меня выбрал из тридцати мужиков нашего пестрого конгломерата в Литинституте, и я не протестовал, он мне тоже пришелся по душе. ПРИШЕЛСЯ ПО ДУШЕ! В этом все дело.
...Но все это - былое. Прошло 30 - 40 лет. И я вспомнил своих друзей. ВСЕХ. Хотя - опять не точно. Я их всех всегда вспоминал и раньше, хоть изредка. Но сейчас они возникли как-то все сразу - без выбора, без расчета. И о них хочу рассказать.
Два импульса были, пришли.
Первый толчок... Я только что вернулся с моря и в какой-то газете нашел случайную цитату - ссылку на стихи неизвестного мне поэта. Я вырезал тот газетный клочок и вложил под стекло стола. Автор - хороший поэт. Старый, потому что вспоминает в основном ушедших друзей своих. Сейчас, в начале рассказа, не стану приводить стих полностью. Когда вспомню об ушедших приведу. А пока:
Спокойно ль вам, товарищи мои?
Легко ли вам? И все ли вы забыли?
Стоп! Остальное - позже.
А второй импульс прозвучал, когда вдруг услышал давнюю кассету, заправил ее в магнитофон, и молодая еще Алла Пугачева тихим голосом (если бы она всегда так пела!) выдала потрясающие стихи Беллы Ахмадулиной: "И вот тогда из слез, из темноты, из бедного невежества былого друзей моих прекрасные черты появятся и растворятся снова..."
Но была еще одна, главная причина, по которой взялся за эту непростую и радостную работу. Я приехал в город своей юности, который сегодня - в другой стране. Странно это, несправедливо, не принимает душа.
Но и город мой прекрасный стал иным. Хотя основа осталась - Нева, Невский, родные улицы и переулки, с которыми связаны смех и слезы прошлого.
Уже несколько месяцев пытаюсь найти тональность, стиль, манеру рассказа о своих друзьях. Уверен, что они не признают сентиментальности. Слюни и сопли пускать не стоит. А ведь тянет!
Все они достойно прожили свою жизнь. На разных должностях и в разных конторах - они РАБОТАЛИ. Сразу признаюсь: мне ближе и понятнее те, кто ходил по морям и океанам, пусть не обижаются избравшие сухопутную дорогу. Я ведь и сам "полуморяк", всегда это понимал и переживал от понимания этого. Утешал себя сознанием: когда бывал в море, становился другим. Лучше, чище, светлее. В этом - главная прелесть морского существования...
У нас была лишь одна общая встреча, сбор, не ставший "традиционным". Собрались через двадцать лет после окончания "альма-матер" - в мае 1972 года. Все было чудесно, но теперь, задним числом, понимаю: на некоторых, тогда еще живших, лежала печать ранней смерти.
Боб Лавров, "Лавруха", "Паганель"... Почти десять лет назад он мне явился. В июне 1985 года, в Ленинграде.
Иду Приморским парком на стадион. Густые березы задевают ветками лицо, напоминая о себе. Эти березки - тогда они были тоненькими нежными саженцами - мы вкапывали в землю тут в сорок седьмом, на субботнике, в октябре, кажется, - поздней уже осенью. Много смеялись, веселились. Борьке Лаврову по прозвищу Пага (от "Паганеля") кричали: "Пага, хватай вагу!" Вагой называлась длиная палка, используемая как рычаг.
Нет уже Борьки-Лаврухи-Паганеля, в земле он, сам стал деревом, березкой...
Еще один Борис... не буду называть его фамилию, потому что прославил ее сын Бориса на рынке рок-музыки, активно мне не близкой.
Борис-отец занимал тогда хорошую должность, придворного фотографа привел, который нас снимал на "традиционном сборе". Но и он, Борис-старший, уже назначил себе путь к скорому концу.
Ося Эльпорт малость на меня обиделся, когда я читал стишки "по поводу", в которых высказал мысль, что мне особенно дороги "водоплавающие". И его нет, трагично и страшно умирал.
Мишаня Вершинкин приехал из Москвы, когда мы собрались в ленинградском "Метрополе". И тоже на меня обиделся, так как "Поздравительную поэму" прислал ему из-под четвертой копирки, слабая получилась печать. Нет уже и Мишани.
Еще один Миша - Павлов. "Балтфлот", по нашей терминологии. С ним виделся в 60 -70-е годы неоднократно. Училище окончил с блеском, редких способностей был парень. Языки изучал за два-три месяца. Вознесся поначалу до представителя министерства (или Совфрахта?) в Амстердаме. А потом покатился по наклонной. Недавно прошел слух: покончил с собой.
И Кирилл - один из моих "выбранных" друзей в 50-е годы. О нем не хочу много говорить, пытался его образ "увековечить" в своей книге. Конец его был тот же - распад личности.
...Но надо ли вспоминать вот так, с самого начала тех, кого уже нет с нами? Леню Масленцина, Боба Федотова, Адика Новикова, Вовку Ананьина, Диму Данилова. Валю Бондаренко, Леву Морозова, Игоря Дегтярева...
Нехорошо, сваливаю всех в кучу, а ведь они были личностями. Дальше о них скажу еще.
А пока - окончание того стихотворения, что лежит под стеклом моего письменного стола:
Теперь вам братья - корни, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сестры - цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята...
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там, наверху, оставленного брата...
Ага! Должен вспомнить мой язык "оставленных братьев"! Независимо от того, как бывало раньше, как к ним относился и чем они согрешили против нашего разнокалиберного сообщества.