возьмут какую-нибудь луковицу или пучок редиски, ты не обеднеешь. Накормишь человека, дашь ему незатейливый обед, а он за тебя в нужную минуту проголосует. А это поважнее, чем луковица или пучок редиски!
И вот уже шла слава о щедрости Кимона. Он приказал каждый день готовить обед – не слишком обильный! – для тех, кто придет и попросит поесть. Он распорядился снять изгороди со своих садов и огородов – пусть приходят и берут что хотят из плодов…
В доме Кимона часто собирались гости, друзья, приятели и просто знакомые. Легкая беседа, ласковое обхождение, хорошее вино… Вот и сегодня у него полно гостей в доме, беседа течет, как река, полная меда.
– Кимон, не забывай о том, что твой отец Мильтиад – герой Марафона. Надо и тебе совершить что-нибудь великое!
– Да, Кимон. Мы видели, как ты храбро сражался с персами. Суждения твои зрелы, хотя ты и молод. Тебе надо нести какую-нибудь общественную службу. Не все же отдавать в руки Фемистокла!
– Да-да! Не все же Фемистоклу возвышать до чрезмерности моряков и горшечников!
– Его грубость уже надоела.
– А его самохвальство? Мы все время должны выслушивать, сколько благ он доставил Афинам! Право, это становится утомительным!
– Да, я хотел бы занять какой-нибудь государственный пост, – сказал Кимон. – Персы еще сидят на Стримоне, на фракийском берегу. Если бы афиняне мне доверили…
– Афиняне доверят!
– Каких еще правителей нам надо, если отвергать Кимона?
Снова вспыхнул костром хор похвал Кимону, щедрому, доброму, знатному и богатому Кимону, который не жалеет своих богатств для бедных и к которому каждый может прийти за помощью, за советом, за содействием.
– Послушайте мои новые стихи в честь нашего гостеприимного хозяина! – возгласил поэт Иона.
Иона прочитал стихи, восхваляющие Кимона. Кимон, потупив свой голубой взор, принял смущенный вид:
– Стóю ли я таких похвал?
Гости заверили, что стóит. Еще и не таких похвал стóит.
С места поднялся поэт Меланфий:
– Разреши, Кимон, и мне прочитать то, что написал я сегодня ночью.
– Я переложил эти стихи на музыку, – сказал один из музыкантов, постоянно обитавших в просторном доме Кимона.
Так и длился пир, среди стихов, похвал, музыки, полный веселья…
Немного времени понадобилось Кимону, чтобы занять в Афинах видное место. С помощью Аристида и Спарты он стал получать государственные должности. Потом, назначенный стратегом, вывел афинские корабли к фракийским берегам, где еще сидели на Стримоне, в городе Эйно, персы. Кимон разбил персов и запер их в городе. Бут, наместник персидского царя, не желая сдаваться, поджег город и сгорел в нем сам. Кимон взял этот сгоревший город и отдал афинянам. Это было красивое место на берегу реки и плодородная земля.
– Кимон! Кимон!
Клики приветствий встретили Кимона в Афинах. И, наградив особой милостью, ему разрешили поставить на площади гермы – четырехгранные каменные столбы с головой Гермеса.
Кимон поставил три герма и на каждом сделал надписи. На первом было написано:
Были поистине твердыми духом и те, кои персов
Там, где, минув Эион, воды Стримона текут,
Голод, с огненным, страшным Ареем[154] вместе приведши,
Прежде других смогли всякой надежды лишить.
На втором Кимон написал так:
Это афиняне дали своим полководцам в награду
За добродетели их и за благие дела.
Герма же этого вид усилит в потомке желанье,
Кинувшись доблестно в бой, общее дело спасать.
На третьем он сделал еще более пышную надпись:
Некогда царь Манесфей отсюда с Атридами купно
Войско к троянской земле, трижды священной, повел.
Был он, как молвил Гомер, среди крепкооборонных данайцев
Славен искусством своим войско построить на бой.
Вот почему и теперь пристало афинянам зваться
Лучшими в деле войны, славными духом своим.
Фемистокл, увидев эти гермы, был поражен. Такая великая честь Кимону! Когда же это было, чтобы так щедро афиняне чествовали человека? Когда Мильтиад после марафонской победы хотел получить венок из оливковых ветвей, афиняне возмутились. Тогда на народном собрании выступил некий Сохор из Декелеи и так ответил Мильтиаду:
– Когда ты, Мильтиад, в одиночку побьешь варваров, тогда и требуй почестей для себя одного!
И народу эти слова понравились!
Однако, когда Павсаний после своей победы под Платеями написал свое имя на треножнике, поставленном в храме, имя его стерли, а написали названия городов, сражавшихся там!
А он, Фемистокл, за все заслуги, за все, что он сделал для Эллады, – а он ни много ни мало всего лишь спас Элладу от персов! – когда получал Фемистокл от афинян подобную честь? Никогда! И сознание этого наполняло горечью его душу.
«Не требуй благодарности за благодеяния, принесенные людям, – это невеликодушно. Не требуй и не проси любви – никто не может дать этого ни по требованию, ни по просьбе. Не напоминай о своих заслугах – это унижает тебя», – сколько раз он слышал эти слова от своих друзей!
Фемистокл понимал, что они правы. И все-таки на одном из народных собраний, когда афиняне не захотели слушать его, он не удержался, чтобы не упрекнуть их:
– Что же, разве устали вы получать благодеяния из моих рук?..
Ему ответили недовольным гулом, и он сошел с трибуны, прерванный на полуслове.
«Как же так? – думал Фемистокл, уходя с Собрания. – Уже никто не поддерживает меня… А ведь я хочу только одного – возвеличения Афин».
Замыслы у него были большие. Прежде всего надо ослабить Спарту. Надо поднять восстание илотов и уничтожить правление аристократии. Вот путь к могуществу афинян!
Но его уже не хотят слушать. Опять война… Опять раздоры… А речи Аристида, призывавшие к сближению со Спартой, сулили мир и спокойствие. Подвиги Кимона на море, который нападал на азиатские берега и воевал с персами уже не со щитом, а с мечом – не защищаясь, а нападая, – его смелые деяния восхищали афинян… Партия Аристида и Кимона, партия союза с аристократической Спартой, побеждала народную партию Фемистокла.
Дал о себе знать и поэт Тимокреонт. Он написал песню, которую распевали на пирах у Кимона, у его друзей и с удовольствием повторяли в Спарте:
Хвалишь ты верно Павсания, иль одобряешь Ксантиппа,
Иль, может быть, Леотихида, —
Я же пою Аристида. Средь многих пришедших
К нам из священных Афин лишь он был один наилучший.
А Фемистокла совсем ненавидит Лето