– А музыка? – обратил его внимание Нарцисс. – Конечно, если этот вой можно назвать музыкой.
– Даже мое безумное воображение отвергает подобную чушь! – с жаром возразил конструктор. – Согласен, мое подсознание слегка повернуто, но оно логично, пусть и по-своему. Оно ни за что не построило бы машину для превращения земли в музыку, даже если бы это было возможно.
– Но она же превращает, разве нет?
– Ничего подобного! Интересно, что заказал мне Хоппер? Он все время болтал что-то о заводах и зрительных залах.
– Он сейчас сам будет, – сказал Нарцисс. – У него и спросишь.
Гэллегер не ответил. Он прикинул, не потребовать ли еще пива, но передумал и вместо этого сел к органу, чтобы смешать себе путную выпивку. Потом уселся на генераторе, носившем многозначительное название "Чудовище". Разочарованный результатом, пересел на второй генератор, по-меньше, по прозвищу "Тарахтелка".
Обычно Гэллегеру лучше думалось на "Тарахтелке".
Выпивка смазала его мозг, уже довольно плотно затянутый парами алкоголя. Машина без конечного продукта… земля, превращающаяся в ничто. Гмм. Материя не может исчезать, как кролик в шляпе фокусника, она должна куда-то деваться. Превращаться в энергию?
Скорее всего, нет. Машина не производила энергии. Провода и штепсели доказывали, что для работы машине требовалось электричество.
Итак…
Что "итак"?
Попробуем с другой стороны. Подсознание Гэллегера Гэллегер Бис – построило это устройство по какой-то логически объяснимой причине, усиленной поступлением трех тысяч кредитов. Эту сумму он получил от трех разных людей, и должен был сделать, скорее всего, три разные вещи. Которая из них подходила к этой машине?
Составим уравнение. Назовем А, В и С. Примем назначение машины – разумеется, не ее саму, за х. Тогда А, или В, или С = х.
Нет, не совсем. Символ А представляет не Делла Хоппера, а лишь то, что ему нужно, и не определяет назначение машины.
Или, может, то, что нужно таинственному Дж. У. или не менее таинственному Толстячку.
Хотя Толстячок был чуть менее таинственным. У Гэллегера имелась тут подсказка, впрочем, непонятно, стоящая ли чего-либо. Если Дж. У. это В, в таком случае Толстячок будет С плюс жировая ткань. И что получим?
Жажду и шум в голове.
Гэллегер потребовал еще пива, оторвав Нарцисса от зеркала. Он постучал пятками по "Тарахтелке", скривился, прядь черных волос упала ему на глаза.
Тюрьма?
Нет, где-то должно быть другое решение. Например, акции "Любого Задания". Зачем Гэллегер Бис купил их на четыре тысячи, если они падали?
Если бы он мог найти ответ на это, возможно, он бы ему помог. Гэллегер Бис не делал ничего просто так. А кстати, что за фирма эти "Любые Задания"?
Он включил в видеофоне информатор Манхеттена. К счастью "Любые Задания" оказались корпорацией, зарегистрированной государством, и имели конторы на острове. На экране появилось трехмерное объявление:
ЛЮБЫЕ ЗАДАНИЯ
МЫ ДЕЛАЕМ ВСЕ
ВИД RED 4-1400-М
Итак, у него есть номер видеофона фирмы, это уже кое-что. Когда он начал набирать RED, в дверь позвонили. Нарцисс неохотно оторвался от зеркала и пошел открывать. Вернулся он в компании похожего на бизона мистера Хоппера.
– Прости за опоздание, – загремел Хоппер. – Мой шофер поехал на красный свет, и какой-то фараон нас остановил. Пришлось на него наорать.
– На шофера?
– На фараона, конечно. Ну и где оно у тебя?
Гэллегер облизнул зубы. Неужели Гэллегер Бис действительно пнул под зад этого огроменного типа? Это была неприятная мысль.
Он указал на машину.
– Вот…
Оставалось надеяться, что именно Хоппер заказывал машину, которая пожирает землю.
Глаза Хоппера округлились от удивления. Он искоса глянул на Гэллегера, потом подошел к машине и осмотрел ее со всех сторон. Он выглянул в окно, но, видимо, яма не очень его заинтересовала. Наконец повернулся к Гэллегеру.
– Это она и есть? Совершенно новый принцип?
И снова никаких подсказок. Гэллегер выдавил слабую улыбку. Хоппер продолжал таращиться на него.
– Ладно, – сказал он. – И как ею пользоваться?
Гэллегер ухватился за соломинку.
– Лучше я вам покажу, – предложил он, подошел к окну и передвинул рычажок. Машина тут же запела "Больницу Святого Джекоба", щупальца удлинились и начали пожирать землю. Дырка в трубке открылась, диск с канавкой закружился.
Хоппер ждал.
– Ну и что? – сказал он наконец.
– Вам не нравится?
– Откуда мне знать? Я даже не знаю, что она делает. Экрана нет?
– Разумеется, есть, – сказал Гэллегер, совершенно сбитый с толку. – Он в этом цилиндре.
– Где?! – Хоппер набычился. – В этом цилиндре?
– Угу.
– За… – похоже было, что Хоппер сейчас задохнется. За каким дьяволом он там? Ведь у человека нет рентгеновских глаз!
– А должны быть? – пробормотал Гэллегер, совершенно запутавшись. – Вы хотели экран для рентгеновских глаз?
– Ты все еще пьян! – рявкнул Хоппер. – Или совсем спятил.
– Подождите минутку. Может, я ошибся…
– Ошибся?!!
– Скажите мне только одно: что я должен был для вас сделать?
Хоппер трижды вдохнул и выдохнул.
– Я спросил тебя, – произнес он холодным, размеренным голосом, – можешь ли ты разработать метод проекции трехмерного изображения, которое будет видно под любым углом – спереди, сзади или сбоку – без искажения. Ты сказал, что сможешь, и я дал тебе тысячу кредитов аванса. Я уже присмотрел несколько фабрик, чтобы можно было сразу же начать производство, мои люди ищут подходящие зрительные залы, я планирую кампанию по продаже приставок к домашним телевизорам. А сейчас, мистер Гэллегер, я пойду к своему юрисконсульту и скажу ему, чтобы он прижал тебя как следует.
И он вышел, фыркая, как разъяренный кот. Робот тихо прикрыл дверь, вернулся и, не дожидаясь приказания, отправился за пивом. Гэллегер остановил его.
– Мне нужно покрепче, – простонал он, смешивая себе выпивку. – Нарцисс, выключи эту чертову машину. У меня уже сил нет.
– Во всяком случае, кое-что ты узнал, – утешил его робот, – эту машину ты сделал не для Хоппера.
– Точно. Я сделал ее для… гмм… или для для Дж.У., или для Толстячка. Еще бы узнать, кто они такие…
– Тебе нужно отдохнуть, – сказал робот. – Почему бы тебе не расслабиться, слушая мой пленительный мелодичный голос? Я могу почитать тебе.
– Он не мелодичный, – ответил Гэллегер. – Скрипишь, как несмазанная дверь.
– Это для твоих ушей. А у меня другие чувства. Для меня твой голос звучит кваканьем жабы-астматички. Ты не можешь видеть меня, как я себя вижу, и точно также не можешь меня слышать, как я себя слышу. Что ж, может, это и к лучшему. Ты бы упал в обморок от наслаждения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});