ударного отряда. Туда согнали уже сто двадцать вояк с кордонов. Всего теперь там немногим больше четырехсот человек. Завтра у тойона Коробейникова день рождения, и командующий хотел было приурочить к своему «юбилею» взятие Амги. Но передумал — перенес день штурма на одни сутки. Ничто не должно омрачить праздника. Одним днем раньше, одним позже…
Командующий пообещал отдать Амгу «братьям» на два дня, как только красные будут выбиты из слободы и уничтожены. Бери, что хочешь, тащи, забирай, присваивай! Насилуй девок и баб, пусть знают, как обхаживать красных, обстирывать их и обштопывать, варить им мясо да готовить строганину. А спустя два дня деревню сжечь, мужиков расстрелять, баб старых и брюхатых тоже расстрелять, остальных — в «солдатский бордель».
От пленных бандитов Владимировы узнали и пароль, действующий в ночное время. Пароли периодически менялись. На этой неделе для того, чтобы пройти кордоны и посты, на окрик: «Стой, кто идет?» — надо ответить: «Здравствуйте, братья мои! Низко кланяюсь вашим начальникам и вам, верные сыны свободной Якутии». На это постовой должен в свою очередь ответить: «Здравствуй, если ты и вправду наш брат». В ответ надо было произнести клятву. «Пусть разорвет меня медведь, а волки сглодают мои кости, если я не брат ваш!»
Выведали также, что по дороге в Чапчылган надо пройти еще два кордона. На каждом кордоне осталось по двадцать человек. Последний кордон расположен в четырех верстах от Чапчылгана.
У Федора и Семенчика тут же созрел дерзкий план: ночью, воспользовавшись паролем, пройти без шума кордоны, ворваться всем эскадроном в Чапчылган, поднять панику и в суматохе уничтожить банду.
Ночью эскадрон снялся. Вперед Федор послал сына, с ним троих бойцов и сиплого — того самого бандита, что был старшим на обезвреженном кордоне. Конон — так его звали — должен был предупреждать Семенчика о приближении к кордону.
Стояла темная ночь, мерцающие в вышине звезды, казалось, только сгущали сумрак. Дорога подмерзла. Под копытами лошадей трещал хрупкий ледок. «Брат» Конон ехал впереди с перекинутой через плечо незаряженной винтовкой. Семенчик не отставал от него ни на шаг, держа карабин наготове.
Справа призрачным силуэтом встал лес. Дорога пошла на подъем. Конон остановил лошадь.
— Здесь, — вполголоса просипел он.
И в этот момент тишину разорвал зычный окрик:
— Стой, кто идет?!
— Здравствуйте, братья мои! — чуть дрогнувшим голосом ответил Семенчик. — Низко кланяюсь вашим начальникам и вам, верные сыны свободной Якутии.
Остальные полагающиеся слова постовой произнес с безразличием, а Семенчик громко и весело.
Их подпустили поближе. Подошли пять бандитов, стали приглядываться к ликам. Кто-то из «братьев» узнал Конона и радушно с ним поздоровался.
— Кого это ты к нам ведешь? — спросил он Конона.
— Из Чурапчи мы, — ответил Семенчик, — от господина Куликовского. Везем господину Коробейникову ко дню рождения балычка на закуску, оленьи языки, пять бочонков спирта, ну и еще кое-что: винтовки, ружья… А самое главное — к вам идет подмога, господин Куликовский послал. Сейчас должны подъехать наши. — Семенчик прислушался к приближающемуся лошадиному топоту.
Бандиты оживились.
— Давно бы так!.. Теперь красным амба! Много едет?
— Сейчас, брат, сам увидишь.
— Отлили бы нам спиртику, — заискивающим тоном попросил один из постовых.
— Нельзя, — сухо ответил Семенчик. — Все, до капли, приказано доставить командующему.
— Бочонки-то меченые, — нашелся один из бойцов.
Когда из темноты выплыли силуэты приближающихся конников, Семенчик крикнул:
— Я здесь, брат Федор! Все в порядке. Можете проезжать!
У второй заставы получилась заминка. Старший здесь оказался грамотным и потребовал показать бумаги.
— Какие бумаги? — выражая крайнюю степень удивления, спросил Семенчик. — Ты что, спятил? Никаких бумаг у нас нет!
— Должны быть бумаги, должны, — твердил в ответ старший.
— Да брось ты, брат! Все заслоны проехали, никто о бумагах даже не заикнулся.
Бандит заколебался:
— Почему ночью едете, а не днем?
— Да мы, друг мой, опаздываем маленько. Еще вчера вечером должны быть на месте. Заждались нас там. Вот и торопимся. Сам знаешь — дорого яичко ко Христову дню… Балык к столу не успеет.
— Нас никто не предупреждал. Обычно предупреждают.
— Не велено предупреждать, понял? Господин Куликовский сам сказал: пусть это будет для нашего дорогого именинника приятной неожиданностью.
Бандит сдался. Чиркнул все же спичкой — убедиться, какой лоскут на головном уборе собеседника, и махнул рукой:
— Ладно, проезжайте…
Эскадрон зарысил по дороге. Ближе к деревне перешли на галоп. Скакавший впереди Семенчик обнажил шашку. Свистел ветер в ушах, гулкой дробью стучали копыта. Остервенело залаяли деревенские собаки.
Федор обогнал сына и вихрем помчался по улице.
— Кра-а-асные! Кра-а-асные! — взбудоражили деревню дикие вопли.
Поднялась стрельба. С криком и руганью выскакивали на улицу очумевшие от страха бандиты. Их тут же настигали пули. Красноармейцы, сея ужас и панику, носились по деревне, тускло поблескивали обнаженные клинки… Оглушительно ржали разгоряченные лошади.
Уцелевшие в этой суматохе «братья», отстреливаясь, стали сбегаться за околицу, туда, где темнел лес. Федор расслышал сердитый командирский окрик: видно, пытались организовать сопротивление.
— За мной! — бросил Федор своим и, пригнувшись к гриве коня, помчался на этот голос.
Конники врезались в гущу шарахающихся тел… Усталое эхо долго еще повторяло крики, ругань, стоны, лошадиное ржание, звон сабель…
Гудзинского разбудили среди ночи, доложили: со стороны Чапчылгана слышна стрельба. Похоже, что там идет бой.
— Какой бой? — недоуменно пожал плечами командир отряда.
Гудзинский взобрался на колокольню, приложил бинокль к глазам. Но что можно увидеть в темноте?
Отряд поднялся по тревоге, занял оборонительные рубежи. Стрельба в Чапчылгане не затихала.
К Гудзинскому в окоп пришел командир первого взвода. Погасив о каблук самокрутку, он сказал:
— По-моему, это наши там дают прикурить…
— Из чего ты заключил, что наши? А может, между собой разодрались после перепоя. Не исключена и провокация. Выманивают нас из слободы.
— Вряд ли, товарищ командир. Столько времени палить в воздух. Патроны переводить.
— Вот что, бери взвод и отправляйся на разведку, — приказал Гудзинский. — Если и вправду наши подошли, подмогни им и дай мне знать. Балку у дороги обойди. Вдруг — засада.
Стрельба прекратилась только на рассвете.
Гудзинский до рези в глазах вглядывался в сторону соседней деревни, скрывавшейся в предутренней дымке. Постепенно светало.
Из взвода, посланного на разведку, на взмыленной лошади примчался вестовой и доложил, что в Чапчылган ворвались красные конники и разгромили банду. Почти всех порубили, перестреляли. Среди убитых нет главаря Коробейникова. Сейчас его ищут, лес прочесывают. Командир конников приказал найти Коробейникова и доставить живым или мертвым.
— Как фамилия командира? — дрожащим от волнения голосом спросил Гудзинский.
— Владимиров.
— Федор!.. — вырвалось у Гудзинского. — Это он! Федор Владимиров!.. Федя!.. Брат мой!.. Ух, ты!.. Какой молодец!..