Читать интересную книгу Черный Баламут. Трилогия - Генри Олди

Проснуться!

Немедленно!

Но сон длится.

Дрона протягивает руку и берет отрубленный палец.

— Я принимаю плату. Твое обучение закончено.

Брахман-из-Ларца поворачивается и походкой ворона ковыляет прочь. Царевич же задерживается, прирос к месту, смотрит на искалеченного горца.

— Экалавья… — выдавливает наконец Арджуна. Нишадец поднимает взгляд от четырехпалой руки на юного полубога.

Спокойно, без злобы и гнева.

— Я… я не хотел… так. Я не знал… Прости меня! — Арджуна неуклюже кланяется и бегом бросается вдогонку за уходящим Дроной.

Нишадец долго смотрит им вслед, потом переводит взгляд на лежащий у его ног лук и колчан со стрелами.

Жуткая, похожая на звериный оскал усмешка — и в следующее мгновение здоровая рука горца устремляется к луку.

Тетива остервенело визжит, натягиваясь, рука-коготь указательным и средним пальцами вцепляется в бамбуковое веретено с обточенными коленами, сминая оперение, и две стрелы, одна за другой, уже рвутся в полет.

Вторая сбивает первую у самой цели, как скопа-курара бьет верткую казарку, не дав вонзиться в лицо деревянного идола.

Ты видишь это.

* * *

Невероятным усилием Карне все же удается вырваться из вязкой глубины кошмара, и со звериным рычанием он выныривает на поверхность яви.

Но что это?!

Мара длится?!

Плетеная дверь хижины распахнута настежь. Экалавьи рядом нет, и, самое главное, никуда не исчез знакомый звон в ушах, а тело… тело тверже гранита, и кровь гулко бьется в естественные латы изнутри, словно пытаясь вырваться на волю.

Что происходит?!

Очертания предметов странно размазываются, когда Карна делает шаг к двери, он даже не успевает заметить, как оказывается снаружи.

Экалавья поднимает взгляд и застывает, восхищенно моргая заслезившимися глазами: к нему идет божество! Сверкающий гигант, на которого больно смотреть. От сына возницы исходит алое сияние, окутывая его мерцающим плащом поверх алмазного панциря, и кажется в тот миг нишадцу: ничто в Трехмирье не в силах сокрушить бешеного витязя! Вот сейчас, сейчас мститель бросится вслед за Наставником Дроной и беловолосым Арджуной, догонит, разорвет на части голыми руками — в отмщение за его, Экалавьи, отрубленный палец.

— Не надо, Карна! Пощади их! — шепчет горец, молитвенно складывая ладони передо лбом, и шепот его громовыми раскатами отзывается в воспаленном мозгу Карны.

Сутин сын останавливается. Кровавая пелена перед глазами мало-помалу редеет, мара превращается в деревья, вчерашнее кострище, кусты олеандра на краю поляны… и отступает комариный звон в ушах, забивается в нору под сводами черепа, чтобы вернуться в другой раз.

Со стороны Экалавья видит: исподволь гаснет ореол вокруг Карны, тускнеет и истончается, нитями татуировки втягиваясь в кожу, чудесный доспех, и неохотно унимается биение багрового пламени в серьгах друга.

— Покажи руку! — хрипло выдыхает Карна. — Покажи!

— Не надо…

— Так это был не сон?! Пишач сожри твою правильность, нишадец! Ведь ты же всю жизнь мечтал… Думаешь, ты всего лишь палец отрезал?! Ты мечту свою, веру свою — ножом! Надо было плюнуть в глаза этому…

— Ты заблуждаешься, друг мой, — тихо звенит металл в голосе нишадца, и

сын возницы осекается. — Я не резал свою мечту ножом. Я лишь исполнил волю Учителя. Да, в какой-то момент я, подобно тебе, едва не поддался гневу и возмущению, но вовремя понял, что Учитель прав. К тому же он ошибся.

— Как это: прав — и ошибся? — Боль и недоумение, недоумение и боль.

— Он был прав, требуя у меня плату за обучение. Ведь два года назад он дал мне один урок? Дал. Тогда Дрона велел мне уйти, но не сказал вслед: «Ты не мой ученик!» или «Я не твой Учитель!». Да и ты, Карна, делился со мной наукой именно Наставника Дроны, а не чьей-нибудь! Я сам назвал Дрону своим Гуру — никто меня за язык не тянул. И сам пообещал: «Я отдам тебе все, что ты пожелаешь!» Он пожелал мой палец. Имея на это полное право. А я как ученик должен был отдать ему требуемое. Я отдал.

— Зря, — буркнул Карна, остывая: рассуждения горца гасили пыл, словно ливень — лесной пожар. — Ох, зря… Но в чем тогда Дрона ошибся?

— А вот в чем!

Экалавья улыбнулся прежней улыбкой и вновь подхватил с земли лук. Залихватски присвистнула стрела, и взлетевший над травой мотылек исчез, словно склеванный невиданной птицей.

Увы, сутин сын видел, чего стоил нишадцу этот подвиг. Кого ты хочешь обмануть, друг мой… меня, ученика проклятого Брахмана-из-Ларца?!

— Мечту нельзя отрезать, друг мой. — Нишадец невольно поморщился от дергающей боли, что пронзила его руку во время выстрела. — Мечта, как и свобода, не снаружи, а внутри. Я свободный человек, и мой поступок — поступок свободного человека. Мы в свое время говорили с тобой об этом.

— Да уж, говорили! — вновь окрысился на упрямого горца сутин сын. — Теперь я вижу, в чем состоит твоя «внутренняя свобода»: разрезать себя на части в угоду этому… этому…

— Гуру. Этому великому Гуру. Ответь мне, Карна: ты бы на моем месте поступил иначе?

— Я?! Да я… я… я бы ему…

— Не торопись. Подумай как следует.

— Да что тут…

Но память извернулась, подобно умелому борцу, и лавиной обрушилась на юношу изнутри.

Вот сейчас полированный металл отзовется, из руки царственного махаратхи вырвется смертоносная булава — и ты упадешь на мягкую зеленую траву, ударишься оземь размозженной головой и не почувствуешь боли…

Ну и что?!

Удача… удача любит смелых!

Тогда он готов был пожертвовать не то что пальцем — жизнью! — лишь бы отец с царственным Слепцом выиграли состязания. Если вдуматься: зачем?! Ну, оказался бы раджа вторым или третьим, отослал бы отца обратно в Чампу — ничего бы с раджой не сделалось, а они с семьей жили бы себе спокойно и по сей день в родном городке. Рисковать жизнью — ради чего?!

Что двигало глупым мальчишкой?

Гордость?

Упрямство?

Долг, самое банальное и властное из чувств?

Все вместе?

Карна не сознавал, что уже стоит перед статуей Наставника Дроны, впившись взглядом в косо стесанные скулы Учителя. В ушах вновь звенели тучи комаров, серьги пульсировали кровавыми углями костра, а сквозь кожу проступали сверкающие латы.

Зато нишадец видел все.

— Онемей твой язык, Экалавья! Да, я поступил бы так же! И не Наставник Дрона, а мой внутренний сута заставил бы коней души ринуться в бешеной скачке по краю обрыва! Отрезать палец — дхик! Добровольно отсечь голову, ободрать с самого себя кожу острой раковиной… мало! Мало! Гони, возница! Хлещи упряжку бичом! Кто больший враг мне, нежели я сам! — словно в пророческом бреду, выкрикнул Карна.

И, размахнувшись, обрушил страшный удар кулака на Брахмана-из-Ларца.

Сухое дерево с треском раскололось, лицо идола разлетелось в щепки, и когда Карна наконец пришел в себя, он увидел лишь обломки статуи у своих ног.

Да еще две сломанные стрелы, так и не вонзившиеся в деревянный лик наставника.

— Свобода внутри, нишадец, — обернулся Карна к другу. — Ты сделал свой выбор. А я делаю свой. Я ухожу из Хастинапура. Мало мне внутренней свободы! Я боюсь, что мне захочется убить Дрону при всех раджатах, а назвать его Учителем я больше не смогу никогда. И, чтобы лишить его возможности потребовать подобной платы от меня, у меня есть только один путь…

Карна помолчал.

— Враг моего врага — не мой враг. Равно как и ученик моего учителя — не мой ученик. Я иду искать Раму-с-Топором.

* * *

Через три с лишним десятилетия, в тяжкий час Великой Бойни, Экалавья Беспалый будет сражаться плечом к плечу с Карной-Секачом и Наставником Дроной на правом фланге войска Кауравов — и погибнет, предательски убитый Черным Баламутом.

Умрет свободным.

4

ВСТРЕЧА

…Сегодня шел восьмой день с тех пор, как Карна покинул летний военный лагерь и отправился на юг в поисках легендарного Рамы-с-Топором. Выполняя его волю, нишадец передал Первому Колесничему весть от сына — прости, папа, поцелуй мать, я обязательно вернусь! — и когда сам Экалавья оставлял Город Слона, Карна был уже далеко.

Разумеется, следовало бы снарядиться в дальнюю дорогу и самому попрощаться с родней, но сутин сын не мог представить себя в Хастинапуре. Как ни старался — не мог. С души воротило. Внутренний сута гнал упряжку по краю пропасти, поступки выходили безрассудными, но грохот колес напрочь забивал голос разума.

Да и в конце концов, что есть разум? — так, самоуверенный краснобай, годный лишь на увещевания.

Свисти, бич!

Сейчас беглец двигался через земли ядавов, вдоль южного притока багряной Ямуны, обычно бурля и пенясь, река в эти дни была на удивление тиха и прозрачна.