Юля говорила и говорила, но некоторые из присутствующих ее не слушали. Они думали о том, что молодой царь оказался с той же хваткой, что и его отец, с одной лишь разницей: Петр долбил провинившихся чем ни попадя, а Алексей прикажет казнить на площади перед Кремлем, и вся недолга.
Был недоволен и помощник министра финансов – Николай Волков. Царские указы коснулись «хлебного дела» отца. Отныне вводился запрет на ввоз кож, спирта и пеньки, и если производство последней к этому времени твердо встало на ноги, умудрившись при поддержке государства и его контроле захватить часть рынка сего бесценного для морской промышленности продукта, то с юфтью (кожей) проблемы обещали быть немаленькими. В России производство и выделка кож развиты слабо. Своим указом царь планировал устранить эту проблему: пошлины внутри страны отменены, и понимающие люди обязательно займут освободившуюся нишу производства кож. Со спиртом тоже все понятно: производство оного продукта – прерогатива государства.
Единственный указ, который, казалось, не вызвал отрицательной реакции ни у кого из присутствующих, это основание «Московских ведомостей» с печатанием на последней странице нового гражданского алфавита для ускоренного освоения азов грамотности населением.
Вопросов у советников много, очень много, а вот ответов у царицы или нет, или они не удовлетворяют пытливые умы зрелых мужей. Сложилась патовая ситуация, когда требуется присутствие царя, которого при всем желании здесь быть не может.
Война на юге перекинулась на христианские земли Османской империи, и уйти из них сейчас – значит бросить православных собратьев на произвол судьбы и расправу туркам. Пока идет война в Европе, у России есть шансы осуществить свои мечты по установлению на черноморском побережье надежного союзнического протектората…
Ночью, оставшись одна в спальне, царица уткнулась в подушку и зарыдала. Она рыдала так, как никогда в жизни: ни когда убегала из отчего дома от бандитов, ни когда видела затухающий взор деда, с улыбкой на губах уходящего за грань, ни когда хоронила кормилицу, заменившую ей родную мать. Юля плакала от обиды на любимого, оставившего ее одну против этих зубров, глядящих на нее так, словно она никто в этом мире – так, удачливая выскочка.
– Прекрати сейчас же! – внезапно скомандовала себе царица, растирая маленьким кулачком заплаканные глаза. – Ему нужна опора, а не рыдающая дура, пора понять это. И значит, я стану той, которая сможет стоять рядом с ним, не быть обузой среди этой своры…
Царица еще долго не могла успокоиться, лишь к утру забылась беспокойным сном.
А семь часов назад недалеко от дворца, в одном из домов в Охотничьем ряду, в полутемном кабинете сидели два человека. Они разговаривали о насущных делах, напрямую касающихся успехов царских начинаний.
– Нельзя дать ему продвинуться дальше, иначе житья добрым людям не станет, все худородцы прихватят, ничего не оставят.
Мужчина в летах, с гладким подбородком, смотрел на хозяина кабинета, нетерпеливо постукивая костяшками пальцев по ровной крышке стола из мореного дуба.
– А как ты хочешь не дать ему осуществить указы, которые нацарапаны на проклятой бумажке? Там сказано, что за каждым из нас будет вестись слежка. Ты понимаешь, боярин, что это значит?!
Ровная бородка хозяина кабинета встопорщилась, глаза опасно сузились, того и гляди сверкнет молния и в воздухе запахнет свежестью.
– Понимаю, – покачав головой, ответил собеседник. – Но это не значит, что надо опускать руки. Можно и по-хитрому дела делать, так даже лучше получиться может, только частью пожертвовать придется.
– Это чем ты жертвовать собираешься, Тихон? – тихо спросил хозяин кабинета.
– Ясно чем, князь. Что для царя важно? Видеть, что указы исполняются, доходы растут – ему на войну много требуется. Вот и пускай получит малую толику от того, что мог бы получить, если бы ведение дел поручил кому нужно, – усмехнулся боярин.
Желто-оранжевые блики света бесенятами прыгают по неровным каменным стенам, сложенным в середине прошлого века. Из четырех толстых церковных свечей горят три, да и те вот-вот погаснут, будут тлеть в медных чашах огарки, невидимые в июльской ночи. Но нет, бесшумный слуга скользнул внутрь комнаты, не беспокоя присутствием сильных мира сего, поменял свечи и незаметно скрылся за дверью в коридор.
– Допустим, что часть указов мы и впрямь выполним, тем более что банку государь дал много новых возможностей, при удачном стечении обстоятельств будет где развернуться, – сложив ладони в замок, согласился князь. – Но кто ручается в том, что царь не проследит за выполнением указов на должном уровне? Не только среди надзирателей, но и среди мелкой сошки? Надсмотрщиков подкупить можно, а вот хозяина не удастся – или ты забыл, что с канцлером стало? Пусть он против власти что-то темное затевал, но юнец быстро его укоротил – на голову укоротил.
– Так Алешка Курбатов, поставленный во главе ратуши, что делами торговыми при Министерстве финансов ведает, волей-неволей должен будет новые обязанности подчиненным раздать, вот тогда и нам не стоит теряться, вовремя кусок отхватить, ну а дальше как обычно…
– Вилами по воде написан твой план…
– Риск, конечно, имеется, но небольшой, – пожал плечами Тихон. – В крайнем случае концы завсегда обрубить успеем.
– Ладно, действуй, а я поговорю с добрыми людьми и с худородными дела решу. Про немцев забывать нам не следует, недавно государю письмо с именами и грешками доставили, глядишь, и полетят головушки иноземные, – хищно улыбнулся князь, поднимая кубок с заморским вином.
Боярин, сидящий напротив, немного скривил губы, пригубил напиток из виноградной лозы и поставил кубок обратно на стол. Предстоит решить много вопросов, не так часто удается обстоятельно поговорить. Когда такая возможность представится вновь?
* * *
13 августа 1711 года от Р. Х.
Территория Османской империи. София
Государь России
Мир меняется ежесекундно: кто-то рождается, кто-то умирает, кто-то мучается, а кто-то радуется. Один считает прибыль – другой рвет волосы от отчаяния и нехватки денег на погашение очередного займа. Умирают люди, животные, растения… Такова жизнь, и с этим ничего не поделаешь.
Но можно немного подкорректировать это утверждение на примере армии.
Возьмем вчерашнюю турецкую голытьбу: «воины» с трепетом сжимают в потных от волнения ладонях косы и вилы, старые копья, а если кому посчастливится, то и старенький мушкет, когда-то оставленный сипахами в оружейной комнате наместника. А с другой стороны поля боя поставим обученных правильному бою фузилеров, держащих оружие без трепета и восторга, ветеранов десятков сражений.
Думаю, спорить о том, кто выйдет победителем из сражения, не имеет смысла. Конечно, можно пуститься в рассуждения и представить самые разные ситуации, начиная с того, что с одной стороны командир – гений, а с другой – полный профан, и многое, многое другое в подобном роде. Но, думаю, не стоит. Принцип сохранения жизни в армии наглядно продемонстрирован…
Я в очередной раз наблюдаю за движением походных колонн, выстраивающихся по периметру полевого лагеря. Удивительно, но в целом кампания проходит удачно. Нет, я не хочу сказать, что турки бегут без оглядки, оставляя крепости, или сдаются толпами в плен, увидев русские стяги. Некоторые части врага сражаются с невиданной яростью, но таких мало, в большинстве они полегли под холмами Беркниша.
В тот памятный день, около двух месяцев назад, наша армия разбила турецкое скопище. Выучка российских полков сыграла огромную роль, а удачный рейд корпуса князя Григория Долгорукого довершил разгром великого визиря.
Но не стоит забывать об оплошности самого командующего турок.
Балтаджи совершил множество ошибок. Все началось с приказа на отступление правого фланга – половины степной кавалерии, сдерживающей едва ли не треть наших сил. Приказ отдали, а вот проследить за исполнением, видимо, забыли, да и весь фланг по глупости командования оказался открыт, слабые части турецкой пехоты оказались зажаты с двух сторон. Свои же конники задели часть толпы, безумно бьющейся с российскими солдатами за передовые редуты.