Это Толедо. Очень много людей, очень много свобод и привилегий. Пока. А сохранить эти привилегии и свободы можно только, если не уступать. Ничего. Никому. Никогда. Противоречия разрешаются за счет жизней.
Пока это рядом, под рукой, привычно, пока тебя не считают соперником в споре — такая решимость даже удобна. Никаких сомнений, полное доверие, готовность выполнить любой приказ. Любой. Настоящий — а заодно и мнимый. Померещившийся в словах, в тоне, во взгляде…
Так что удобство — относительное. Подумаешь вслух, а это примут даже не за завуалированный приказ, а за прямой.
Четыре года назад из этого вышло дело, о котором даже не расскажешь в хорошей компании. Посторонние не оценят. Герцог Ангулемский, наверное, просто не понял бы подобного «своеволия» свиты — или подобного «неумения» четко определять границы полномочий. Свои не поймут, что в истории смешного — все же получилось так хорошо. Лихо, точно и ко всеобщему благу.
Про Лодовико Мавра, фактического правителя Флоренции, Чезаре слышал много — все больше неприятного. Когда встретился и присмотрелся поближе, понял, что слухи сильно Мавру льстили. Не циничный и жесткий политик. Не человек, стремящийся в качающемся мире любой ценой обеспечить безопасность своим. Не хищник, берущий силой то, что все равно невозможно взять по праву — а притворяться ниже достоинства. А просто мелкий предатель. Тупой, слепой и бессмысленный. К тому же трус. Угодливый льстивый трус, пытающийся выдавать эти свои качества за хитрость, силу и прозорливость. Рядом — нет, не рядом, при Людовике Аурелианском, том самом, теперь уже покойнике, чей призрак и ныне витает по галереям дворца, по орлеанским переулкам — флорентиец смотрелся как-то особенно нелепо. Нет, не так. Гармонично он смотрелся. Если есть эталон красоты, должен быть и эталон несуразности. Вот его иль Моро и воплощал.
Зрелище было настолько несообразным, что уже после бегства из королевского лагеря Чезаре удивился — в узком кругу, вслух. Три ошибки. Удивление само по себе, близкий круг — будь вопрос задан на людях, его еще могли бы понять правильно. И то, что сказано было его голосом.
«Зачем он?» — всего-то выражение предельного недоумения. Зачем это нелепое, нескладное, бессмысленное вообще существует? Что оно тут делает? Во Флоренции, на полуострове, на земле? На что оно годится — в чем его смысл для других и даже для себя? Чезаре не понимал, и — редкий случай — Гай ему ничем помочь не мог. Сталкиваться с таким ему приходилось, а разобраться, к чему оно, он не сумел ни при жизни, ни после смерти.
Но зато Гай — старый интриган — прекрасно знал, что произойдет потом. Потому что вопрос задавал не мальчик. Вопрос задавал один из высших сановников церкви, третий по старшинству в семействе Корво… человек только что мастерски оставивший с носом одного из самых страшных правителей континента.
Уго де Монкада, кузен и дядин любимец, Рамиро де Лорка — кондотьер с репутацией умного и дельного военного, Мигель, разумеется… еще пара родственников из семейства Монкада, дядин секретарь. Толедо и еще раз Толедо. Все поголовно. Они даже с удовольствием обсудили, что непонятно, как и зачем земля такое носит. И, кажется, забыли разговор.
Через месяц Мигель даже без особого торжества среди прочих новостей сообщил — «Ваш приказ выполнен». Какой? Да касательно Лодовико. И… что Лодовико? Лодовико уже ничего. Племянник его, Джан-Галеаццо Сфорца говорит, что похороны будут очень пышные… И выражает всяческую признательность и готовность к сотрудничеству — что понятно, поскольку законным правителем Флоренции является именно он, и вряд ли дядя позволил бы ему жить долго. Но из-за того, что оный дядя в свое время подмял под себя все, Джан-Галеаццо пока сидит некрепко и долго еще будет нуждаться в сильных союзниках. Неудивительно, что он выбрал в союзники тех, кто мог отправить его следом за дядей, но того не сделал. В общем, вы, Ваше Высокопреосвященство, в который раз оказались правы. Ни за чем он не был нужен, этот Мавр. Чистый выигрыш.
Видимо, любезное и верное окружение решило поставить опыт. Изменится ли что-то в мире к худшему без Мавра? Не изменилось. К лучшему — пожалуй, кое-что. И аурелианский король попритих, и те, кто смотрел в его сторону — призадумались, и Джан-Галеаццо оказался в кресле правителя, которое принадлежало ему по праву… идиллия. Натуралисты были очень довольны результатами.
Недоволен был только кардинал Корво. Который не отдавал приказа. И не желал вслух. А всего лишь задал отвлеченный вопрос. Каковой навсегда остался неразрешенным, ибо в нынешнем своем виде Лодовико Мавр годился лишь на то, чтобы толкать вверх маргаритки — или что там скорбящие родичи посадили на его могиле…
Родственники и приближенные — опрометчиво приближенные, как думал тогда кардинал, ну а родственников, увы, не выбирают — некоторое время не понимали, чем же это Чезаре недоволен. Ну чем бы это? Он выразил недоумение по поводу бытия Лодовико — бытие и пресекли. Да еще ловко как — вот послушайте подробности. И что ты вообще дуешься, любезный брат, право слово — изумлялся Уго, — ну до чего ж красиво вышло! А что не отдавал — ой, ну братец, о чем ты, все свои. Семья, близкий круг. Конечно, не отдавал никакого приказа, конечно.
Когда бы в конце каждой фразы Уго не подмигивал, звучало бы значительно лучше.
Так и не добился ничего — разве что родичи-Монкада начали считать его настоящим церковником, скользким типом. Скажет — и потом в глаза отопрется, даже если особой надобности в том нет.
Но вот свиту все же удалось приучить, что выполнять нужно только распоряжения. Высказанные вслух, прямо и недвусмысленно.
Впрочем, в заработанной у толедской родни репутации обнаружилось множество выгод и преимуществ — жаль только, что болтливыми родичи не были. А свита запомнила принятые к ней меры. Может быть, именно в этом и был смысл существования Мавра?..
Пути Господни, как известно, неисповедимы.
А по существу Мигель прав. Ошибиться — жалко, а если мы не ошибаемся, значит перед нами очень способный молодой человек, который заслуживает большего, чем тихо умереть в каком-нибудь переулке из-за глупости своей Минервой обиженной семейки.
— Мигель, займись им сам. Ланте делла Ровере можешь поручить кому-то еще, а Орсини… я хочу понять все и быстро, до отъезда. Мне придется решать, что с ним делать. — Пусть знает, что я не решил. Я думаю.
— Да, мой герцог. — Опять рад и даже счастлив.
Так просто делать людей счастливыми…
3.
Говорят «посеешь привычку, пожнешь судьбу». Кит глядел на хорошо выскобленный деревянный стол и думал — где, когда и, главное, как он умудрился завести новую привычку: только соберешься сделать что-нибудь приятное, тут же на месте будущего происшествия появляются люди герцога Беневентского, и все идет кувырком. Ведь третий раз уже, если не четвертый. Точно привычка. И какая же из нее может воспоследовать судьба?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});