– Рикки, – сказал майор.
Бородач обернулся.
– Рикки, хочу представить вам съера Гюстава Форе. С сегодняшнего дня он служит Поммерну.
– Мы уже знакомы, – мрачно сказал Рикки.
Майор Неедлы приподнял бровь.
– Давно?
– Около двенадцати часов. Съер Форе, я должен вернуть вам пистолет.
– Это все? – усмехнулся Гюстав.
Рикки побагровел.
– Нет, – выдавил он. – Примите мои извинения.
Майор усмехнулся.
– Господа! Что бы там между вами ни произошло, уверяю, вы оба – достойные люди. Будет досадно и глупо, если ложные чувства помешают вам в этом убедиться.
Гюстав протянул руку.
– Вы хорошо фехтуете, – сказал он.
– Благодарю, – сказал Рикки. – Вы тоже… не промах.
Удерживая штурвал левой рукой, правую он протянул для пожатия.
– Курс меняется, – сказал фон Бистриц. – Мы должны зайти в бухту Фьюго, капитан. Желательно – ночью.
– Это не проблема, – отозвался Рикки. – Проблема в том, как выйти из бухты Монсазо. Там, впереди, – имперский корвет «Чейро». После бегства каких-то преступников из тюрьмы эпикифора он проверяет все выходящие из гавани суда.
– Пора спускаться в трюм?
– Думаю, что да. Джованни, помоги.
К ним приблизилась еще одна личность, знакомая Гюставу по трактиру Портобелло.
– Идемте, господа, – глядя в палубу, сказал кривоносый Джованни.
– Что, придется лезть в бочки для солонины? – спросил Неедлы.
– Их-то и выстукивают в первую очередь, сэр. Нет, почтенные. Никуда прятать мы вас не будем вообще. Вместо этого займемся вашей внешностью. Должен вам сказать, что десять лет я проработал старшим гримером в королевском оперном театре Кингстауна. До тех пор, пока ко мне не пришел этот сорви-голова Рикки со своими деньжищами… Мистер Неедлы, разрешите вопрос?
– Да, пожалуйста.
– Кто вас, простите, столь безобразно подстриг в последний раз? Право слово, такое впечатление, будто вы в руках у бубудусков побывали.
Майор Неедлы неожиданно рассмеялся. А Гюстав внимательно прислушался к тому, как он смеется: человека легко понять по его смеху. Померанский шпион смеялся совершенно непринужденно и с большим удовольствием. Но было похоже, что смеялся он не только над своей прической. Возможно, еще и над бубудусками. Во всяком случае, такое право у него имелось.
АДМИРАЛ-АНШЕФУ ФЛОТА ОТКРЫТОГО МОРЯ АНДРОКОНУ ВАСИЛИУ ЛИЧНО Обрат адмирал!
Великий Сострадарий Робер весьма грустно опечален прискорбными событиями в бухте Пихтовой. Эпикифор выражает смиренную надежду на то, что предерзкие померанцы все же будут отысканы для Упокоения независимо от того, в какой удаленный уголок океана они забьются. Ибо иначе трудно рассчитывать на благожелательность Святой Бубусиды и Санация. А также, разумеется, и на благожелательность базилевса нашего императора.
Эпикифор также пребывает в некотором недоумении по поводу того, сколько еще надо послать кораблей Флоту Открытого моря, чтобы их наконец оказалось достаточно. Правильно ли Он понял, что 27 единиц мало? Верно ли при этом, что вся эскадра курфюрста по-прежнему имеет всего 7 боевых кораблей? Или после не совсем обычного сражения в Пихтовой их стало несколько больше?
По поручению Его Люминесценция — Коншесс Глувилл, Последний Секретарь Писано июля 19-го дня 839 года от Наказания Сострадариум, Ситэ-Ройяль 16. Аборавары
Как и предсказывал адмирал Метример, эскадра Мак-Магона поставила все паруса и несколькими часами позже, имея скорость одиннадцать узлов, проскочила сначала мимо борющихся с противным ветром кораблей Андрокона Василиу, а затем благополучно разминулась и с Атрегоном. В досадных пределах видимости. Но за пределами дальности огня. Имперские корабли спешно развернулись, однако уже в последующие сутки безнадежно отстали, поскольку и «Мегион», и «Гримальд», получившие наиболее серьезные повреждения, все же сохраняли превосходство в скорости над широкими и высокобортными линкорами Василиу.
Чтобы совсем не терять противника из виду, аншеф-адмирал отрядил в погоню три самых быстроходных фрегата. В ответ Мак-Магон повернул на юг и один из фрегатов тут же отправился назад с донесением о перемене курса. Через несколько часов эскадра повернула на запад, чем избавилась от второго соглядатая.
Вскоре после этого, огибая недружественные магрибские берега, корабли Поммерна спустились к широтам, на которых ночь уже являлась настоящей ночью. Воспользовавшись темнотой и небольшим штормом, померанцы отделались и от последнего соглядатая – фрегата «Дюбрикано». Утром двадцать второго июля горизонт за кормой «Магденау» вновь оказался чистым. А перед слегка укоротившимся в бою бушпритом «Денхорна» открылись безбрежная синь. Ничто уже не мешало экспедиции затеряться, исчезнуть в просторах самого великого из океанов Терраниса.
И тут гросс-адмирал Мак-Магон издал самый неожиданный из всех своих приказов:
– Всем кораблям и судам эскадры! Последовательный поворот на девяносто градусов. Курс – вест.
Пройдя на запад несколько десятков миль, адмирал приказал повернуть еще раз. Теперь – на север.
Курсом норд они шли много суток. Постепенно ветер из свежего превратился в пронизывающий, а впереди показались первые льдины. Экипажам выдали теплую одежду. В неотапливаемых каютах люди спали не раздеваясь. Но так продолжалось только две ночи. На третью гросс-адмирал выдал еще один странный приказ:
– Всем кораблям эскадры! Последовательный поворот на девяносто градусов. Курс – ост!
Члены штаба в очередной раз недоуменно переглянулись. Вице-адмирал Додерлейн взглянул на карту и сказал:
– Но так мы упремся в Абораварский архипелаг, Уолтер.
– Верно, – кивнул Мак-Магон.
– Зачем нам заходить на эти пустынные острова? Кроме тюрьмы там ничего нет.
– Так должен думать и адмирал Василиу.
– А я об этом не подумал, – сказал Додерлейн, склоняя голову.
* * *
Аборапарский архипелаг лежал под семьдесят девятым градусом северной широты и находился в девятистах милях северо-западнее Ситэ-Ройяля. Свое имя эта группа пустынных островов унаследовала от некоего обрата Аборавара из Пампаса, решившего подвигом отшельничества еще больше прославить земляка своего, Корзина из Бубудусы. Святой Аборавар прославлял святого Корзина всего несколько месяцев, пока не отбыл в мир иной от милосердной цинги.
Однако после смерти отшельника архипелаг оставался необитаемым не слишком долго, изощренные умы Ордена сострадариев нашли ему достойное применение. Скопище угрюмых скал, на две трети покрытых вечными льдами, как нельзя более подходило для воспитательной работы высшего уровня. Усмотрев в этом перст Пресветлого, практичные и находчивые обратья из Санация удумали превратить Аборавары в самую страшную тюрьму Пресветлой Покаяны. Или, как ее именуют на многословном и лицемерном лексиконе ордена, – в Блаженные Врата Ускоренного Упокоения по сверхчетвертому разряду.
Упомянутое Упокоение заблудшие души обретали здесь на протяжении без малого восьмидесяти последних лет. И делали это совершенно беспрепятственно вплоть до самого июля двадцать девятого дня года 839-го от Наказания. В этот день с запада, розовея в лучах незаходящего в эту пору Эпса, показались многочисленные паруса.
* * *
Все «вольное» население острова Большой Аборавар, а именно охрана лагеря и несколько офицерских жен, – высыпало на берег бухты. Начальство во главе с комендантом пошло еще дальше – на свайный пирс. Такого количества кораблей – целых двенадцать вымпелов, – здесь отродясь не видели. Во-первых, потому, что такому количеству кораблей делать в столь пустынных и отдаленных местах абсолютно нечего. А во-вторых, на Абораварах никто и никогда не рождался. Помереть – это запросто, это – сплошь и рядом, а вот родиться ни у кого еще не получалось.