меня положиться.
Но тут зазвонил телефон, дядя Шура стремительно схватил трубку и начал восторженно кричать:
— Здесь такие события!.. Нам надо немедленно встретиться! — Повесил трубку, выскочил в коридор и вернулся в пальто. — Я скоро… Через полчаса!
Как он торопился! Едва попал в рукава пальто.
Он был так рад моему сообщению, он был так рад этому звонку! Если бы на самом деле было так, как я рассказал. Мне захотелось побыстрее убежать от Наташки.
— И я с вами, — сказал я. — Мне надо в город.
— Пошли, — сказал дядя Шура.
Он уже был на ходу, он готов был сбежать, чтобы «кому-то» (известно, кому!) сообщить сверхрадостную новость о том, что нашелся Малыш.
Но Наташка остановила его на этом пути.
— И я тоже с тобой, — сказала она.
— Как… со мной? — Дядя Шура смутился. — Я же вернусь через полчаса. — Несмотря на свою выдержку, он часто смущался.
— Ты обещал, — упрямо сказала Наташка.
А я, вдохновленный своим озарением, чувствуя, что́ именно надо делать, находчиво вставил:
— Пойдем все вместе.
— Ну что ж, — решительно произнес дядя Шура, — в самом деле, почему бы нам не пойти вместе?.. Одевайся! — А сам вышел на лестничную площадку и вызвал лифт.
И я вышел следом за ним, и мы стояли у лифта и ждали Наташку.
Один раз он в нетерпении открыл дверь и попросил Наташку поторопиться. А она уже была в пальто и натягивала ботики.
Пришел лифт, и дядя Шура крикнул:
— Наташа, быстрее!.. Что ты копаешься…
Он не успел закончить фразу, потому что на лестничную площадку вышла Наташка… без пальто и без ботиков.
— Чего же ты? — удивился дядя Шура.
— Я не пойду, — сказала Наташка. — Я передумала. Я буду ждать тебя дома. — И закрыла дверь квартиры.
Я чуть не заревел в голос. Мой план был так близок к осуществлению! И снова рухнул.
* * *
Сначала Петька ни за что не соглашался отдать Рэду. Я ему и про Надежду Васильевну все рассказал, и про дядю Шуру, и про Наташку, и про их семейную жизнь, и про то, что счастье этих троих в его руках.
А он мне на эту откровенность ответил:
— А если они будут не так ее кормить?.. Погубят собаку.
Тут я возмутился, даже хотел треснуть его по башке и уйти. Я снова сказал, что он не знает дяди Шуры, что тот известный детский хирург. Сердце оперирует. А он со своей жалкой собачонкой совсем потерял голову.
— Дети — это дети, — не сдавался Петька. — А собака — это собака.
Я бы давно ушел, плюнул на него и ушел, но положение было безвыходное. От волнения у меня закружилась голова, это у меня часто бывало и раньше. Дядя Шура сказал, что в медицине этот факт широко изучен и не представляет никакой опасности.
— Конечно, собака — это друг человека, — примирительно сказал я, — но ты в этом не знаешь меры.
— Может, ей что-нибудь другое отдать? — предложил Петька. — Железную дорогу. Ценная вещь. Ее можно разбирать и собирать.
— Послушай, — закричал я, — неужели ты не понимаешь — нам нужна собака!
И я снова стал ему выкладывать подробности нашей истории.
Так мы беседовали битых два часа. Он и плакал, и стонал, и жаловался, что Рэда пропадет без него, а он без Рэды… Потом повел меня к себе домой, чтобы познакомить поближе с Рэдой, показывал, где она спит, из какой миски ест. Я совершенно осатанел от него.
В довершение он пожелал, чтобы я дождался его родителей, а когда они пришли, то он, представляя меня, сказал, что я тот самый «типус», который обозвал его вором. При этом он стал хохотать. И его родители не ругались, а тоже поддержали его в этом хохоте. Только в конце, провожая меня к двери, он еле слышно выдавил:
— Согласен, — и быстро добавил: — Если, конечно, Рэда не откажется.
* * *
Наташка вооружилась полностью: в руке у нее были поводок и ошейник.
Мы были молчаливы и сосредоточенны. Наташка волновалась перед встречей с Малышом. А я дрожал от сложности собственного плана. Что, если Петька передумал, если он куда-нибудь скрылся? И прочее, и прочее, и прочее.
— Как ты думаешь, он меня не забыл? — спросила Наташка.
Она имела в виду, конечно, Малыша. «Ох, уж эти разнесчастные собаколюбители, Петька да Наташка! — подумал я. — Здесь голова лопается в поисках правильного выхода, а им бы только увидеть свою собаку!»
— Забыл! — ответил я с некоторой злостью. — Забыл, забыл.
Она была поражена, видно, моим резким тоном и некоторое время шла молча. Затем все же сказала:
— Нет, не забыл. Собаки никогда не забывают. А ты не знаешь.
— А люди? — спросил я.
— И люди тоже, — ответила Наташка.
— Замечательно! — закричал я. — Значит, люди такие же умные, как собаки.
И вдруг я остановился как вкопанный. Даже не я сам, а что-то во мне остановилось.
Я замер и прислушался к себе: все внутри у меня затрепетало.
— Ты что? — с подозрением спросила Наташка.
— Подожди, — сказал я. Права была тетя Оля, когда мне, дураку, вдалбливала: «Обдумай все возможные пути к цели, но выбирай всегда самый бесхитростный. В закоулках легко заблудиться». — Мы, кажется, ошиблись дорогой. — Я ударил себя по лбу. — Он же просил нас зайти за ним в музыкальную школу. Он музыкант, — соврал я. — Играет на этой… на флейте.
И вот тут-то произошло самое неожиданное: это было открытие, которое привело эту историю к доброму концу, и в этом открытии весь мой предыдущий план, вся моя хорошо выстроенная математическая формула полетела в тартарары.
Ибо, вместо того чтобы идти к Петьке добывать несуществующего Малыша, я повел Наташку совсем в другом направлении. Этот путь был простой и привел в музыкальный класс Надежды Васильевны.
Не раздумывая, я постучался в двери класса, из-за которой, конечно, доносилась игра на виолончели.
Музыка тут же оборвалась, и я услышал ее торопливые шаги. Дверь открылась…
Я увидел ее лицо: в первый момент оно было строгим. Потом стало испуганным. Наконец губы ее, которые за секунду до этого были крепко сжаты, опомнились первыми и улыбнулись.
Я в ответ тоже улыбнулся ей и даже легкомысленно, неизвестно почему, видно от волнения, подмигнул, но она этого не заметила.
Это было видно по ее глазам. Они меня не видели, они смотрели мимо. И только тут я вспомнил, что пришел к Надежде Васильевне не один, что рядом со мной Наташка.
Робко я оглянулся на нее.
Она стояла, низко опустив голову, сжав в руке собачий ошейник и