Нет сомнения, что весьма нетрудно познать заблуждения, переменить свой образ мыслей, оставить одно учение и принять другое: это такая истина, которую подтверждает ежедневный опыт. Позвольте только людям жить так, как они жили прежде; оставьте в своей силе их наклонности и привычки, не касайтесь любимых ими удовольствий, — и вы легко достигнете того, что эти люди сами одобрят, уважат и примут ваши внушения. Но одной ли перемены мыслей требует христианство от своих читателей? Евангелие не есть простая идея или чистая система отвлеченных понятий; его не понимают, когда видят в нем одно умозрение религиозных истин. Оно не только хочет рассеять наши заблуждения и предрассудки, исправить наши погрешности, облагородить наши желания, дать лучшее направление нашей воле: оно хочет быть светом для нашего ума, жизнью для нашего сердца, правилом для всех наших действий; оно одно хочет господствовать в нас, как во внутренней, так и во внешней жизни, во всякое время и во всяком месте, во всех состояниях и отношениях, — во всем и для всего. Евангелие имеет целью преобразовать нас всесовершенно, через обновление нравственного бытия нашего. Все это ты, двусмысленный христианин, хорошо знаешь, — знаешь и, однако ж продолжаешь коснеть в прежней греховной жизни! Ты не один уже раз слышал проповедь Евангелия, внимал святому учению о том великом деле, которое составляет основание христианства, т. е. что всесвятый Бог послал в мир единородного Сына Своего и предал Его на крестную смерть, дабы грешники, уверовавшие в Него и возлюбившие Его всем сердцем, могли примириться чрез Него с вечным Правосудием и наследовать жизнь блаженную. Слыша это, ум твой без труда мог постигнуть и обнять взором те следствия, которые необходимо вытекают из такого учения. Ты, конечно, понял, что, делаясь истинным христианином, должно прервать постыдные связи с миром, отказаться от привязанности к суетным его удовольствиям, презреть все наслаждения, которыми он обольщает наше сердце; — понял, что звание христианина не позволяет гордиться богатством, надме-ваться почестями, кичиться знаменитостью, а, напротив, велит быть снисходительным при всем блеске отличий, смиренным в самом возвышении, малым в величии, нищим среди изобилия, требующим мира сего, яко не требующе (1 Кор. 7, 31); — понял, говорю, что тебе нужно отречься от мира, в котором живет похоть плотская, похоть очес и гордость житейская (1 Иоан. 2, 16), дабы, примирившись во Христе с Богом, не явиться снова врагом Божиим (Иак. 4, 4), Ах, при этой мысли ты трепещешь душой и телом! ты находишься в состоянии, подобно тому, когда готовят человека к болезненному отъятию руки или ноги. Чрезмерная любовь к миру и привязанность к его суетностям не допускают тебя вынести страданий, которые соединяются с внутренним, духовным рождением: и вот причина, почему ты оказываешься ни студен ниже горящ (Апок. 3, 16) в вере Христовой! По крайней мере, сознаем ли мы опасность своего положения; видим ли ту гибель, к которой добровольно приближаемся? — Сердце наше, будучи соблазненным и вместе соблазнителем, обыкновенно старается прикрыть слабость своей веры и найти предлоги к извинению. Оно внушает нам, что безрассудно отказывать себе в удовольствиях, которые так приятны для природы нашей; что служение Богу можно совместить со служением миру; что благоразумная дружба с миром отнюдь не ведет ко вражде против Бога (Иак. 4, 4). Оно заставляет думать, что преувеличивают строгость христианских обязанностей, когда говорят нам: не любите мира, ни яже в мире (1 Иоан. 2, 15). Рассудите, какая же тут вера, если не подобная той, какую обнаружил в себе Агриппа? Проповедник Божественных истин! Ты уверил меня, но не совсем; я соглашаюсь, но не вполне. Еще немного убеждений, немного доводов, — и твоя вера будет моею! — Нет, ты обманываешься, ты гораздо далее от христианства, нежели как думаешь: холодная уверенность ума, без совершенной покорности сердца, не есть еще вера; тебе нужны теперь не доказательства, а твердая и решительная воля; ты не хочешь пожертвовать любовью к миру, дабы всецело сделаться христианином. Ибо, если бы ты чувствовал важность спасения, если бы Евангельское учение произвело в тебе глубокое и неизгладимое впечатление; если бы в глазах твоих вечность значила более, нежели время, — небо более, нежели земля, — Бог более, нежели мир; то в душе твоей нашлось бы довольно силы, дабы, по примеру апостола, от всего отказаться и все почитать пометом, чтобы приобресть Христа. (Филип. 3, 8). Кто любит свет, идет ко свету, а кто любит тьму, тот хочет и жить в облежащей его тьме! Пагубны для нас страсти в жизни естественной, но еще и того пагубнее в жизни духовной. Справедливо называют их тиранами, которые порабощают душу, оковывают ее крепкими узами, лишают ее всякой доброй деятельности и ослабляют в ней стремление и любовь к истине и благу. Они-то суть такие враги нашей веры, что нет ничего труднее, как одержать над ними победу. Спросите сребролюбца, почему он мало верит Библии? Может быть, он скажет, что Она не представляет ему довольно ясных признаков Божественного происхождения; но в самом деле причиной его маловерия есть страсть к любостяжанию, которое названо в Писании идолослужением (Кол. 3, 5). Спросите этого притяжателя, который пользуется беззаконно усвоенным имуществом, почему он не одобряет христианского учения? Может быть, он станет отвечать вам, что оно не удовлетворяет всем потребностям его разума; а в самом деле гнусная корысть заставляет его искать в нем недостатки, потому что, убедившись в Божественном достоинству сего учения, он не усыпил бы своей совести и должен был бы за отъятое воздать четверицею (Лук. 19, 8). Спросите этого хульника, почему он позволяет себе злые насмешки над Евангельским словом?
Конечно, он будет оправдываться тем, что не умеет иначе смотреть на учение, которое столько противоречит началам его разума; но в самом деле его трогает и ожесточает то, что, по внушению сего учения, идут нечестивые в муку вечную (Матф. 25, 46). Спросите, наконец, сих людей, из коих один гордится своими познаниями, другой величается своими добродетелями, а третий не принимает иного руководства в жизни, кроме ума своего, — спросите их, почему Евангельские истины не заслужили в глазах их никакого внимания? Каждый, без сомнения, скажет что-нибудь в свое оправдание; но, если бы они могли быть довольно откровенны, чтобы искренно признаться и осудить свои страсти, то первый отвечал бы, что он не хочет сделаться нищим духом (Матф. 5, 3) и быть младенцем в училище Христовом; другой сказал бы, что он не может терпеть мысли, чтобы спасение почитать даром благодати Божией, а не мздою своей праведности; третий сказал бы, что при тусклом свете разума он свободнее может ходить в похотях растленного сердца и удобнее скрывать безобразие внутреннего человека. И что же вы думаете, ужели эти фарисеи и саддукеи, ужели этот Агриппа мало имели средств, чтобы укоренить и возрастить в себе плодоносную веру? Нет, первые слышали спасительное учение из уст Самого Иисуса Христа и не раз видели чудеса Его, а последний внимал проповеди апостола Павла; но все они равно были рабами страстей, — и вот семя благодати, падшее посреде терния, было им подавлено и не принесло никакого плода! (Лук. 8, 7).
О вы, храмлющие на обе плесне (3 Цар. 18, 21). Души слабые, мнящие служить и Богу и миру! Ежели вкушаете вы мясо на трапезе египетской; то не думайте, что путем веры шествуете в обетованную землю вечного спасения. Ежели в сухих костях ваших еще не проявляются движения Богоугодной деятельности, то не воображайте, чтобы дух животворной веры обитал в вас: Свидетель верный и истинный скажет и вам: понеже тепл еси, и ни студен еси, ниже горящ, имам тя изблевати из уст Moиx! (Апок. 3, 15) (Христ. Чт. 1836 г., ч. 2, стр. 101).
Стих 29
Толкование на ст. 29 (XXVI гл. )
Блаж. Феофилакта.
Молил убо бых Бога, и вмале и во мнозе, не токмо тебе… кроме уз сих. Хотя узы за имя Христово и достойны славы, но Павел прибавил эти слова, то есть кроме уз сих, приноравливаясь к пониманию присутствовавших. — Что говоришь ты, блаженный Павле, кроме уз сих! Какое же и дерзновение у тебя, если ты стыдишься и избегаешь уз? Не везде ли в своих посланиях ты хвалишься узами и называешь самого себя узником? И не везде ли выставляешь нам на вид кандалы вместо диадемы? Итак, что же такое случилось, что ты отстраняешь от себя узы? Сам я, говорит он, не отстраняю их от себя, не стыжусь их, но говорю так по снисхождению к немощи слушателей, потому что они не могут еще вместить похвалы моей. От Господа же узнал я, что никтоже приложения плата небелена пришивает к ризе ветсе (Лук. 5, 36). Вот почему я так сказал (Толков. на Деяния Св. апостолов, стр. 286).