А теперь поставим вопрос: может быть, это падение Римской империи было кризисом рабовладельческой формации? Все было бы очень просто. Конечно, кризис рабовладельческой формации был, и, конечно, рабовладельческое хозяйство было совершенно нерентабельно в этих новых условиях, но почему-то погибла только западная половина империи. А восточная уцелела с теми же законами, со всеми социальными институтами, теми же порядками, с тем же кодексом римского права, который был кодифицирован в Константинополе, а не в Риме, и даже долгое время – 1000 лет – носила то же самое название – Восточная Римская империя, которую мы сейчас называем Византией?
Вероятно, социальный момент показывает нам одну сторону явления, но когда мы хотим охватить явление целиком, то должны брать и другие моменты, в том числе и особенности этногенеза. На западе, где были основные потомки римлян и римские поселения, мы видим полную деструкцию – замену исконно римского этнического состава населяемых областей на совершенно новый этнический состав. Немецким историком Т. Моммзеном показано, что уже в период начала инерционной фазы, то есть «золотого века» всеобщего процветания, ни мужчины, ни женщины в Риме не хотели иметь детей. Противоестественные пороки были повседневным явлением. Женщины особенно не хотели иметь детей, чтобы не портить фигуру, мужчины – потому что у них было много других занятий [100, т. 3].
Инстинкт отцовства у римлян ослабел. А с чем вообще связан инстинкт отцовства? Он постоянен для всех людей, всегда стремящихся «родить и вырастить». Но это при нормальном взаимоотношении с пассионарностью. А если пассионарность заметно больше инстинкта самосохранения, то, естественно, можно и пожертвовать своими детьми, как делали римские герои легендарного периода. Один из них послал сына, а потом внука на врага. Их убили! Но они успели вдохновить римлян, которые должны были одержать победу; и римляне победили.
В результате наступила в Риме депопуляция: убыль населения за одно только III столетие была очень большая. Насколько? – Сказать, конечно, нельзя, потому что статистику во времена столь беспокойные, естественно, никто не вел, и исследование надежных данных не дает. Но вот Испания потеряла половину населения, сколько Галлия – неизвестно, Италия потеряла очень много[131].
Хозяйство в таких условиях, конечно, разваливалось, и рабов уже нечем стало кормить. Их стали сажать на землю и делать из них колонов. Италия стала заселяться захваченными военнопленными, посаженными на землю, которые, естественно, будучи разноплеменными, как в Дакии, изучали латинский язык, чтобы объясняться со своими соседями и начальством. Кроме военнопленных, заселяли Италию и иммигранты. Например, в Сирии было большое количество крестьян, которые уже настолько изуродовали природу своей страны хищническим, безрасчетным земледелием, что наиболее энергичные из них уезжали в Северную Италию и там селились. А так как эти сирийцы были по большей части христиане, то у них были моногамные браки и, следовательно, большие семьи. Они довольно быстро заселили долину По, которая раньше называлась Цизальпийская Галлия, но к тому времени от галлов и римлян, которые их завоевали, уже никакого следа не осталось. Там сложилась другая популяция – итальянцев, отличная от тех, которые были вокруг Рима, близкая к сирийским семитам, христианская по религии и латинизированная по языку. Вот так складываются новые этносы из обломков старых.
Возвращение «утраченного рая»
Таким образом, можно видеть, что утрата этносом пассионарности – процесс необратимый, но постепенный. Дети героев, хотя и не все одновременно, превращаются в капризных мальчишек и тупых эгоистов, не умеющих отличить приятное от необходимого.
Что остается от периода обскурации? Остаются реликты – отдельные остатки. Вот таким реликтом, например, были предки румын. Таким реликтом были баски, которые уцелели от доримского периода в своих горах, где их просто не сочли достойными завоевания. Считалось, что Баскония подчиняется Риму, но никто не устанавливал там никаких порядков.
После того как иллирийские легионы сказали свое слово, остались их потомки, менее пассионарные. Они уцелели в Албании и довольно долго там жили, причем уже не производя никаких великих пертурбаций в окружающем мире. Когда в той же Албании или Басконии появлялся какой-нибудь пассионарный юноша, то ему дома делать было нечего, и баск шел наниматься на службу к французскому или испанскому королю, а албанец – или в республику Венеция, или в Константинополь, кто бы там ни сидел – христианский или мусульманский монарх, все равно. Он шел наниматься в войска, он шел заниматься торговлей, организовывал разбойничью банду. А те, кто оставались, составляли реликтовые этносы, этносы, которые переходили в состояние гомеостаза.
Так вот, поставим сейчас вопрос: а что же такое этнический гомеостаз? Одно время считалось общепризнанным, что гомеостатические этносы – это просто отсталые племена. Их считали примитивными, неполноценными. Думаю, что эта точка зрения абсолютно неприемлема для нас, потому что она отражает устарелые и уже отброшенные во всем мире концепции расизма. А почему им, собственно, было отставать в развитии, чем они хуже нас? Они не хуже нисколько, они к своим условиям применились и адаптировались точно так же, как мы применились к своим. Разве у нас все такие энергичные, все такие пассионарные, все такие творческие? Слава Богу, нет. Потому что если бы все занимались искусством, наукой и политикой, то для кого нужно было бы писать книги, рисовать картины, строить дома? Должен же быть и потребитель, который сделает что-то другое.
Среди так называемых цивилизованных народов (англичан, французов, русских, китайцев, да каких угодно) имеется достаточное количество людей того типа, который мы считаем характерным для гомеостаза. Весь фокус в том, что при гомеостазе этот тип гармоничного человека является преобладающим, что пассионарные особи не уживаются в таких этносах, которые иногда образуют очень примитивные общественные формы, иногда наследуют от прошедшей истории сложные. Иными словами, все эти реликтовые народы – это не начальные, а конечные фазы этногенеза, этносы, растерявшие свой пассионарный фонд и поэтому существующие в относительно благополучном состоянии.
Изменяется ли императив поведения при переходе в гомеостаз? Да, меняется.
В страшную эпоху обскурации, как мы уже говорили, императивом поведения был лозунг: «Будь таким, как мы, простые легионеры. Не выпендривайся! Императором мы тебя поставим за то, что ты хороший парень, а не за твои заслуги, и будем держать тебя, пока сами захотим. А если ты хочешь совершить какие-то подвиги, которых мы не хотим, мы тебя убьем. А если ты захочешь изучать какие-то науки, которые нам не под силу, так мы тебя убьем. И если ты хочешь составлять богатства и украшать город, чего мы не можем делать, так мы тебя убьем».
Заметим, что, убивая своих предводителей, носители этой фазы обрекают на гибель и себя, потому что они становятся жертвой любых, даже относительно очень слабых соседей. Их уносит поток природного этногенеза, и остающиеся тихие люди, которые были никому не заметны, воздвигают новый, и последний, императив коллектива к личности: «Будь сам собой доволен. Живи и не мешай другим, соблюдай все законы, и мы тебя вообще не тронем». В гомеостатическом обществе жить можно, жить легко. Это, можно сказать, возвращение утраченного рая, которого никогда не было. Но кто из нас согласился бы променять полную тревог и треволнений творческую жизнь на спокойное прозябание в таком гомеостатическом коллективе? От скуки помрешь!
Это прекрасно описано у такого бытописателя, как А. Н. Островский. Он описывает, что попал в гомеостаз актер Счастливцев. «Все, – говорит, – хорошо, тетушка у меня есть, всегда меня накормит, говоря: «Кушай, ты, души своей погубитель», водочки даст: «Выпей, души своей погубитель», «Погуляй, души своей погубитель». «Я, – говорит, – погуляю по садику, водочки выпью, закушу, лягу в светелке наверху. Яблони цветут, дух легкий, птички поют, а мысль – тук-тук-тук, а не повеситься ли мне?» И пошел этот бедняга Счастливцев, как всем известно, опять в бродячие актеры.
Мы знаем на пространствах ойкумены большое количество реликтовых этносов, которые потеряли способность к саморазвитию, у которых процесс этногенеза закончился. Их очень много и в тропической Америке, и в Южной Индии, встречаются они и в Африке, есть они и в Индонезии, на Малакке, они весьма неактивны и живут спокойно. Прирост населения они регламентируют, чтобы не превышать определенной численности, так как знают, что увеличение численности населения ведет к оскудению района. Они поддерживают баланс в отношениях своего племени с природой – это то, о чем мечтают все цивилизованные государства мира.