Немецкая пехота, наткнувшись на упорный ответный огонь, начала сбиваться в кучи и залегать в небольших складках взгорков. Однако мелкие укрытия ее не спасали. Роты, что называется, на выбор били солдат и офицеров противника, не давали поднять им головы.
Гитлеровцы начали искать выход из создавшегося положения. Но найти его было не так-то просто. Наши пулеметчики, автоматчики и стрелки продолжали вести меткий огонь. Искромсанная взрывами оборона была неприступной.
Горели и фашистские танки. Три машины пришлись на долю взвода старшего лейтенанта Эммануила Чалаганидзе. Позже, вечером, выпали относительно спокойные минуты, и командир роты старший лейтенант Дмитрий Одегов доложил мне подробности этого боя, слушать которые без волнения было невозможно.
…Танки с ревом и скрежетом переваливали через брустверы, накрывали ячейки и траншеи. Было такое ощущение, будто горный обвал катится на тебя. Дрожала, сжималась под тяжестью стальных махин земля. Все тонуло в пыли и чадном дыму. Казалось, что живому здесь не должно быть места. Но только проходили танки — слышались команды, и в хвост стальным громадинам летели гранаты.
Не успели еще осыпаться стены траншей, как из пыли, черные от копоти, встали бойцы. Встали с оружием, наперекор смерти и страху. С перетянутой ремнем связкой гранат поднялся рядовой Михорский и бросился вслед за танком.
Михорский подбежал к танку, размахнулся, и вдруг рука со связкой гранат, медленно описав полукруг, бессильно упала вниз. Солдат ничком ткнулся в землю. Чалаганидзе выскочил из траншеи и побежал за танком, пока не догнал его на верный бросок. "Получай, гад!" — выдохнул старший лейтенант и с силой послал противотанковую гранату в корму боевой машины.
За ее полетом смотреть не стал — был уверен, что попадет, — метнулся обратно к траншее. Сзади громыхнул взрыв, рядом проверещали осколки. Успел заметить, как бойцы волокут к траншее Михорского. И тут чем-то тяжелым ударило в спину. Боли Эммануил Нестерович не почувствовал. По инерции продолжал бежать, пока не споткнулся о вывороченную глыбу земли у самой траншеи, и тогда резануло по всему телу нестерпимым огнем. Но Чалаганидзе сдержался, не закричал, а лишь заскрипел зубами. Молчал и минуту спустя, когда солдаты подхватили его и втащили в обвалившуюся стрелковую ячейку.
Чалаганидзе бинтовали. Эммануил Нестерович стонал, терял сознание.
— Ничего, ничего, — приговаривал сержант-санинструктор. — Сейчас будет легче.
— Не уговаривай, кацо. Я не ребенок. Понимаю все. Как там с Михорским, может, жив? Я ему тут рекомендацию в партию написал. В полевой сумке она. Передайте.
— Нет, только что отошел.
Бойцы на плащ-палатке принесли Михорского. Перепачканное пылью юное лицо было еще живым: его черты пока не успели заостриться, у переносицы, в уголках глаз, блестели еще не высохшие две маленькие слезинки. Чалаганидзе дотянулся до них пальцами левой руки, вытер и с болью в голосе прошептал:
— Эх, Коля, Коля! Как же ты не уберегся?
— Немцы! — вдруг донеслось из траншеи. — Немецкая пехота на стыке с пятой прорвалась.
— Сержанта Иванова ко мне! — потребовал Чалаганидзе. Спустя минуту Эммануил Нестерович отдавал указания своему заместителю по уничтожению прорвавшегося противника. В тыл эвакуировать себя не разрешил. Продолжал руководить боем до последнего вздоха.
Начальник политического отдела полковник Петр Григорьевич Жеваго в политдонесении о нем напишет: "Парторг 4-й стрелковой роты старший лейтенант Чалаганидзе во время отражения атаки противника был ранен. Продолжал руководить боем, уничтожать ненавистного врага, пока билось сердце коммуниста…"
Но вернусь к событиям тех тревожных минут на батальонном НП. Не успел в бинокль окинуть правый фланг обороны, где от наседавших фашистов отбивалась 6-я рота, как услышал взволнованный голос:
— Артиллеристы пятки смазывают! Вон, смотрите, по лощинке улепетывают. Метрах в ста пятидесяти от огневой.
Я бросил тревожный взгляд на уходящую в наши тылы извилистую лощинку. Действительно, от укрытия к укрытию перебегали солдаты.
— Может, не они?
— Они. Засек с самой огневой.
Поискал взглядом ординарца. Воронцов сидел с автоматом наготове у выхода из хода сообщения. Подозвал его к себе, показал на отходящую группу людей:
— Мигом к ним, верни назад, на огневую. Передай: рота кровью истекает. Огонь по прорвавшимся танкам!
Но пока ординарец окольными путями под огнем противника добирался до противотанкистов и, призвав на помощь солдатский лексикон, останавливал их, на НП появился командир батареи. В разорванной гимнастерке, с перевязанной рукой. Пошатываясь, капитан подошел ко мне и устало выдохнул:
— Все, конец! Фрицы гусеницами подавили пехоту, идут по тылам. В батарее осталось одно орудие.
— Что несешь? — вырвалось у меня. — Живы роты, дерутся, а ты запаниковал, черт тебя подери! Стоять нужно было! Стоять, понимаешь, Новиков?
— Никого в траншеях нет! Ваши все погибли.
В это время меня позвал телефонист:
— Товарищ капитан, Одегов на проводе!
— Пойдем! — потянул за собой Новикова. — Убедишься. Люди дерутся, а вы, эх!..
Взял трубку из рук телефониста:
— Слушаю, Дмитрий Михайлович.
— Наконец-то, товарищ капитан! — в ответ взволнованно заговорил Одегов. — Тут такое было, что сразу и трудно доложить. Не успели через себя пропустить танки, как навалилась немецкая пехота. Бьем, а фрицы накатывают. Еле остановили. Сейчас добиваем прорвавшихся на фланге с соседом.
— Спасибо, Дмитрий Михайлович! Передай людям мою благодарность.
— Товарищ капитан, я вот по какому поводу. Со стороны Цишиц слышится гул двигателей. Немцы готовятся к новой атаке.
Огоньку бы подбросить нам, артиллерийского. А то что-то батарея позади нас молчит.
— Артиллеристы у меня. Передаю трубку Новикову, а то он вас уже к праотцам отправил, а сам с бойцами подался сюда.
Капитан взял трубку, выслушал Одегова и молча пошел к выходу с НП. Я ничего ему больше не стал говорить, понимая, что разговора с командиром роты достаточно.
Спустя минут пятнадцать Новиков был на батарее. Офицер подбежал к оставшемуся орудию и протянул руку к бежавшему вслед за ним командиру орудия старшему сержанту Петру Корчину. Тот вложил в раскрытую ладонь панораму, которую снял, уходя с огневой.
— Корчин, заряжай!
Пока Новиков устанавливал панораму, старший сержант Корчип схватил из ровика снаряд и втолкнул его в казенник. Глухо звякнул клин затвора. Комбат бросил взгляд на передний край. Ротную траншею в эту минуту утюжил фашистский танк.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});