Третий - когда пред тобою человек: великий и драгоценный. Он настолько больше тебя, что ты - пылинка. Тебя может сдуть ветром и унести на край света, но еще страшнее иное: что, если он тебя не заметит?..
Тем днем Мира открыла для себя третий страх. А ночью - четвертый.
В правом боку снова вспыхнула боль. Столь резкая, что Мира корчилась в постели и стонала сквозь сжатые зубы. Стояла темень, в открытое окно вдувалась прохлада. Жара - не причина боли, теперь уж ясно. В тело пробралась хворь.
Четвертый страх - это когда в тебе живет нечто. Оно тебе неподвластно. Оно - неведомо что. Не зверь, не демон, не мысль, даже не клинок, вонзенный в живот. Оно - что-то липкое, бесформенное, темное. Ты - его игрушка. В любой миг, когда пожелает, оно может заставить тебя страдать. Скрутить, сбить с ног, бросить на землю, лишить воли. Выжать стон из твоей груди и слезы - из глаз. Оно всемогуще, как бог. Ты не можешь противиться, ни даже предугадать, что будет с тобою. Неизвестность страшнее всего.
Чего ждать от хвори? Мира не знала. Раз в жизни она болела простудой, раз вывихнула сустав - вот и весь опыт. Но неделю назад она побывала в госпитале. Страх питался картинками, пожирал воспоминания и становился сильнее. Ходячие скелеты в пергаментной коже. Лишайные головы. Вздувшиеся нарывы. Восковая старуха, похожая на труп. Страх рос и заполнял Миру, душил изнутри. Нашептывал: ты видела хвори. Не говори, что не знаешь. Прекрасно ты знаешь, что делает хворь с людьми. Ты видела. Ты даже слышала. Чувствовала запах.
- Нет, нет, нет!.. - умоляла Мира неизвестно кого. - Нет, я не хочу стать, как они! Что угодно, но не это!..
А страх шептал в ответ. Вползал склизким комком в ее горло, шептал глухо и гортанно: твоя мать умерла от чахотки. Хворь взяла ее, когда захотела. Чем ты лучше?
- Но это не чахотка, - стонала в ответ Мира, - чахотка иная, это кашель с кровью...
Жалкое, жалкое утешение. Та тварь, что поселилась в ее внутренностях, может быть во сто крат хуже чахотки. Мать умирала два года. Откуда знать, что хворь оставит Мире так много времени? Как быстро она расправится с девушкой? Полгода?.. Месяц?.. Неделя?..
Ты проживешь достаточно, - шипел страх, ползая по кишкам, - достаточно для того, чтобы превратиться в восковую старуху. Когда хворь закончит свое дело, тебя будет не отличить от трупа. Однако ты все еще будешь жива. Достаточно жива, чтобы глянуть в зеркало!
Боль ушла, но потом пришла снова. И отступила, и снова пришла. За ночь она атаковала четырежды. Боль оказалась милосерднее страха: била всегда в одну точку. Грызла правый бок, отдаваясь уколами в висках. Страх же заполнил все тело, вполз в легкие, желудок, в суставы и жилы. Кажется, к рассвету от Миры не осталось ничего, кроме страха.
Она позвонила в колокольчик. Явилась служанка, и девушка вздрогнула от удивления. Оказывается, на свете остался еще кто-то живой!
- Чего изволите, миледи?
- Мне нужен лекарь. Я больна.
Стрела
Июнь 1774 от Сошествия
восточнее Реки
окрестности ложа XVIII Дара богов
Когда очнулся, был вечер, и хотелось есть. Точней, иначе: мысль о еде не вызвала отвращения. Хороший признак.
Эрвин вернулся в землянку, вытащил припасы из мешка. Лисы даже не успели растащить их, пока он валялся без чувств. Видимо, был вечер того же дня. Пожевал вяленины с луковой лепешкой, запил водой. Потом осторожно ощупал рану. Боль тут же взорвалась под пальцами. Опухоль была столь же горячей, как прежде. И лишь на волосок меньше.
Нет, нет, не говорите, что придется повторить этот ужас!
Он, конечно, знал ответ. Только Священный Предмет мог бы исцелить ранение мгновенно. Змей-трава - не святыня, а всего лишь яд. Нужно применять зелье снова и снова, пока хворь не отступит. За день рана снова наполнилась гноем. От него следует избавиться, лишь затем влить зелье. Для этого нужен кинжал. Все как в прошлый раз, с тем лишь отличием, что теперь не придется резать кожу.
Наверное, во второй раз будет легче, убеждал себя Эрвин, ковыляя к зарослям травы и срезая пучки, растирая в миске, делая глоток сока. Он ошибся: было хуже. Теперь тело знало, чего ожидать. Пальцы не гнулись, нож выпадал из рук. Сердце замирало и отказывалось биться. А боль оказалась намного сильнее.
В третий раз - еще сильнее.
В четвертый - еще.
Боль начиналась, едва он только заносил нож над раной. Когда протирал клинок орджем перед процедурой. Когда лишь брал его в руку. Когда делал глоток зелья. Оно выжигало нутро расплавленным свинцом - милость в сравнении с тем, что последует дальше. Рана стонала уже тогда, когда он клал в рот последний кусочек лепешки, перед тем, как идти за змей-травой. Даже когда просыпался, чувствуя голод и зная, что сейчас развяжет мешок и поест, а дальше возьмет нож и срежет траву, а дальше...
Тело устало от боли, хотелось рыдать и выть. Почему? Сколько еще? Ради всех святых, сколько?!
Рана, прежде ровная, приняла форму лучистой звезды: при поворотах нож иссек ее края. Она кровоточила почти постоянно, и чем больше спадала опухоль - тем сильнее. После лечения следовало бы всякий раз перевязывать ее... и всякий раз Эрвин терял сознание, когда обжигающий яд вливался в дыру под ключицей. Приходил в себя, став на полпинты крови слабее. Потом - еще...
Силы испарялись. Лепешки и мясо не могли восстановить их. Вместе с силами уходила воля.
- Я выживу, чтобы увидеть сестру, - говорил себе Эрвин, и колдовство не действовало.
Уже не хватало. Он безо всяких колебаний отдал бы жизнь за Иону. Только - быстро. Удар копья или меча - это даже не смерть, а награда!.. Но не так, как сейчас! Не крохотными кусочками, не дюйм за дюймом!
- Я выживу и вернусь в Первую Зиму, - шептал Эрвин, уговаривая руку согнуться и ввести клинок. - На зло отцу. Ведь он сдуреет от удивления! Я один вернулся: не кайры, а я - вот потеха!
Кинжал. Поворот. Яд. Багровая тьма...
- Я выживу и увижу Иону. Я выживу и вернусь домой, - говорил в следующий раз, твердо зная, что не хочет ни того, ни другого. В теле оставалось сил только на одно желание: умереть быстро.
Ордж, наверное, мог бы помочь, притупить чувство... но его мало, и он нужен клинку. Грязь, попавшая с ножа в рану, сведет на нет весь эффект зелья. Эрвин берег ордж и брался за кинжал в мучительно трезвом сознании.
- Я все-таки выживу, сожри меня тьма, - шептал он свое заклятие, свою магическую формулу, божественную фразу. Рука с кинжалом - Священный Предмет. Чтобы она пришла в движение, нужно сказать правильные слова. - Я увижу Иону. Я увижу мать. Я вернусь домой. На зло всем! На зло себе самому, будь я проклят!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});