Теперь, сто двадцать лет спустя, испанцы, измученные и еле стоявшие на ногах в результате увечий гражданской войны, которая была делом их собственных рук, были еще менее общительны. Они не хотели, чтобы иностранные армии ступали по их земле. Хотя по своей идеологии эти мрачные люди были нацистами и фашистами, они предпочитали обходиться без иностранцев. Франко полностью разделял эти чувства и умело их выражал.
* * *
Испанское правительство, как и все другие, было потрясено внезапным падением Франции и перспективой краха или уничтожения Англии. Множество людей во всем мире примирилось с идеей «нового порядка в Европе», «расы господ» и прочим. Франко поэтому заявил в июне, что готов примкнуть к победителям и принять участие в дележе добычи. Отчасти в силу своего аппетита, отчасти из благоразумия он дал ясно понять, что Испания претендует на многое. Но в этот момент Гитлер не испытывал надобности в союзниках. Он, подобно Франко, рассчитывал, что через несколько недель или даже дней общие военные действия прекратятся и Англия будет добиваться соглашения. Он поэтому не проявил почти никакого интереса к активным жестам солидарности со стороны Мадрида.
К августу обстановка изменилась. Было очевидно, что Англия будет продолжать воевать и что война, вероятно, затянется. Поскольку Англия с презрением отвергла 19 июля его «мирное предложение», Гитлер стал искать союзников, и к кому он мог обратить свои взоры, как не к диктатору, которому он в свое время помогал и который совсем недавно изъявлял готовность присоединиться к нему? Но взгляды Франко также изменились и по тем же причинам. 8 августа германский посол в Мадриде информировал Берлин о том, что каудильо придерживается прежней точки зрения, но что он намеревается предъявить известные требования. Во-первых, он требовал гарантии, что Гибралтар, Французское Марокко и часть Алжира, включая Оран, будут переданы Испании наряду с расширением территории испанских колоний в Африке. Во-вторых, требовалась надлежащая военная и экономическая помощь, потому что Испания имела запасов зерна лишь на восемь месяцев. И наконец, Франко считал, что Испания не должна вмешиваться до тех пор, пока немцы не высадятся в Англии, «для того, чтобы избежать слишком преждевременного вступления в войну и, следовательно, такого длительного в ней участия, которое было бы не по силам Испании, а при некоторых условиях послужило бы источником опасности для режима».
* * *
В то же время Франко написал Муссолини письмо, в котором перечислил требования Испании и попросил его о поддержке. Муссолини ответил 25 августа, призвав каудильо «не отрываться от истории Европы».
Гитлер был смущен размерами испанских притязаний, часть которых вновь поссорила бы его с Виши. Отторжение Орана от Франции почти наверняка привело бы к созданию враждебного французского правительства в Северной Африке. Он взвешивал доводы «за» и «против».
Тем временем шли дни. В сентябре Великобритания, казалось, неплохо удерживала свои позиции во время воздушного наступления Германии. Передача 50 американских эсминцев произвела глубокое впечатление во всей Европе, а Испания стала считать, что Соединенные Штаты приближаются к вступлению в войну. Поэтому Франко со своими испанцами стал придерживаться политики выдвижения и уточнения своих претензий, давая понять, что таковые должны быть заранее приняты. Испанцы требовали также обеспечения поставок, особенно определенного числа 15-дюймовых гаубиц для своих батарей, обращенных к Гибралтару. В течение всего этого времени они оказывали немцам мелкие услуги. Все испанские газеты были настроены англофобски. Немецким агентам было разрешено разгуливать по всему Мадриду. Поскольку испанского министра иностранных дел Бейгбедера подозревали в недостаточном энтузиазме по отношению к Германии, в Берлин с официальным визитом был направлен специальный уполномоченный, руководитель фаланги Серрано Суньер, чтобы уладить отношения и укрепить чувство товарищества. Гитлер прочитал ему длиннейшую проповедь, подчеркнув предубеждение Испании против Соединенных Штатов.
«Война, – говорил он, – вполне может превратиться в войну континентов – Америка против Европы. Надо обезопасить острова у побережья Западной Африки».
Позднее в тот же день Риббентроп запросил предоставления Германии военной базы на Канарских островах. Суньер, настроенный прогермански фалангист, отказался даже обсуждать эту тему, но неизменно указывал на потребность Испании в современном оружии, продовольствии и бензине и на необходимость удовлетворения ее территориальных претензий за счет Франции. Все это требовалось до того, как Испания смогла бы осуществить надежду вступить в войну.
В то время как испанцы обнаруживали все меньше рвения и предъявляли все более непомерные требования, Гитлер все больше хотел заручиться их помощью. Еще 15 августа генерал Йодль указывал, что существуют другие средства, помимо непосредственного вторжения, с помощью которых можно нанести поражение Англии, а именно – затяжная воздушная война, усиление действий подводных лодок, захват Египта и захват Гибралтара. Гитлер решительно выступал за нападение на Гибралтар. Но испанские условия были слишком непомерными, и кроме того, в конце сентября у него зародились другие идеи. 27 сентября в Берлине был подписан трехсторонний пакт между Германией, Италией и Японией. Этот шаг открывал более широкие горизонты.
Фюрер решил теперь использовать свое личное влияние. 4 октября он встретился с Муссолини на Бреннерском перевале. Он говорил о больших требованиях и тактике проволочек испанского правительства. Он опасался, что удовлетворение требований Испании привело бы к двум непосредственным результатам: оккупации англичанами испанских баз на Канарских островах и присоединению Французской империи в Северной Африке к движению де Голля. Это, по его словам, заставило бы державы оси намного расширить свою сферу операций. С другой стороны, он не исключал возможности того, что французские вооруженные силы будут на его стороне в европейской кампании против Великобритании. Муссолини остановился на своих планах завоеваний Египта. Гитлер предложил предоставить ему специальные воинские части для наступления. Муссолини не считал, что он нуждается в них, по крайней мере до заключительной стадии. По поводу русского вопроса Гитлер сказал, что «необходимо понять, что мое недоверие к Сталину не превышает его недоверия ко мне». Во всяком случае Молотов должен был вскоре прибыть в Берлин, и задачей фюрера было направить устремления русских на Индию.
23 октября Гитлер проследовал на франко-испанскую границу, где встретился в Андае с испанским диктатором. Тут испанцы вместо того, чтобы почувствовать себя польщенными тем, что он снизошел до них, предъявили, как об этом рассказал Гитлер Муссолини, «требования, абсолютно несоразмерные с их силами». Испания потребовала исправления границы в Пиренеях, передачи ей французской Каталонии (французской территории, которая некогда была исторически связана с Испанией, но в действительности расположена к северу от Пиренеев), Алжира от Орана до мыса Бланко и фактически всего Марокко. Переговоры, которые велись с помощью переводчиков, продолжались девять часов. Их результатом был лишь туманный протокол и договоренность о проведении военных переговоров.