Читать интересную книгу Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

Ксения резко выпрямилась, вспоминая о том зароке, данном самой себе той зимой. Довольно слезы лить. Разве эта соленая влага, что лилась из глаз, могла ей чем-то помочь ныне? Ежи не тот мужчина, которого можно разжалобить плачем и стенаниями, он глух к слезам. Значит, она будет действовать ныне по-иному.

Ксения поднялась на ноги и ухватилась за край скрыни, что стояла недалеко от кровати, выжидая, когда головокружение, что охватило ее при резком движении, пройдет. Потом плеснула себе на ладони холодной воды, что осталась в небольшой деревянной мисе («балея», как называли ее тут) после утреннего умывания, протерла лицо, стараясь удалить следы недавних слез. Скинула с головы теплую шапку, бросила ее на постель, как и плащ, что сорвала с плеч, расстегнув аграф.

Пришло время переговорить с Ежи по-иному. На равных. Теперь она станет не пешкой на этом поле, где расставили фигуры для партии. Отныне она будет на нем королевой, и пусть по правилам игры эта фигура не может завершить игру победой, зато превосходно может помешать убрать себя с поля. А если удастся, то привести партию к тому результату, что удовлетворит всех игроков.

Ксения расправила юбки, попыталась выровнять дыхание, чтобы ни единая душа не видела ее волнения, а потом подняла руку и толкнула дверь, чтобы лицом к лицу встретиться с тем, кто должен узнать ныне, что расклад уже не таков, как был ранее. Многое успело перемениться за это время, очень многое…

1. Ежи — сокращенное от Георгий. Имеется в виду день св. Георгия (Юрия), теплый Юрьев день — 23 апреля (6 мая)

2. В то время именно кузнецы занимались подобными делами — вырывали больные зубы

3. Книга Притчей Соломоновых (14:12), Библия

4. Грубая ошибка (лат.)

Глава 47

Когда Ксения ступила в гридницу, Ежи сидел в полном одиночестве за широким столом и хлебал рыбную похлебку, макая в густое варево ломоть мягкого ароматного хлеба. Он взглянул на Ксению из-под бровей, но промолчал, не прервал своей трапезы. Только кивнул ей на лавку за противоположным концом стола, приказывая без слов занять место напротив него. Ксения не стала перечить, села на лавку, расправив широкие юбки платья из черной шерсти.

Они долгое время молчали, словно каждый собирался с духом прежде, чем начать нелегкий для обоих разговор. А может оттого, что вокруг них суетилась Збыня, что принесла для пана поджаренных колбасок с соленьями и кувшин пива утолить жажду. Потом, когда по знаку хозяина Збыня удалилась из гридницы, плотно прикрывая за собой дверь, Ежи поднял глаза на Ксению и проговорил:

— Покойна ныне?

— Как мне быть таковой, коли душа так и стонет? — резко ответила Ксения. От запаха рыбной похлебки у нее вдруг к горлу подкатила тошнота, и она поспешила налить себе воды из кувшина, такой холодной, что аж зубы сводило. В последнее время слабость и дурнота беспокоили ее все чаще, пугая ее своими приступами. Ведь ранее такого не было.

— Сколько сама будешь ее тревожить, Кася, — произнес Ежи, отрезая кордасом очередной ломоть хлеба, выделяя в своей реплике новое имя Ксении. — Столько и душа стонать будет. Я тебе твой скарб нехитрый привез. Что смог достать из огня, то и припрятал. Решил привезти до тебя.

Он показал лезвием короткого кордаса на лавку подле Ксении, и она заметила суму из светлого сукна, почти слившуюся цветом с налавочником. Оттого-то сразу ей торба эта в глаза и не бросилась. Ксения быстро раскрыла ее, торопясь извлечь из нее небольшой образок Богоматери, что когда-то подарил ей Влодзимеж, но едва ее пальцы скользнули по холодным бусинам, которыми было расшито платье, лежащее в суме, как она застыла, пропуская очередной удар сердца. Ее шелковое платье, ткань для которого ей привез Владислав из одной из своих поездок. Быстрая музыка танца, темные горящие огнем неукротимого желания глаза Владислава, тяжесть его руки и нежность губ, мягкость кожи…

— Я не смогу жить вдали от него, — тихо прошептала Ксения в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я просто не смогу…

— Никто еще не умер от сердечной тоски, — тихо проговорил Ежи, отпивая пива из высокой глиняной кружки. — Я пережил то. Ведаю, о чем речь веду. Да и все выправится.

— Как? Как то сделать можно? — так взвилась Ксения, еле сдерживая слезы, сжимая в кулак шелковую ткань. — Ты сделал все, чтобы отнять у меня путь обратно. Как мне вернуться, коли я мертва для всех? Коли я мертва для него?

Ежи продолжал свою трапезу, ни на миг не оторвавшись от нее, даже бровью не повел на резкость голоса Ксении, на ее недовольство. У него было достаточно времени, чтобы продумать, как ему следует поступить с ней, и будь он проклят, если она помешает ему ныне довести начатое дело до желаемого финала. Будь он проклят, если она остановит все на полпути!

— Я доверяла тебе, — растерянно прошептала она, в отчаянье царапая ногтями шелковую ткань. — Он верил тебе, как самому себе, оттого и я доверилась тебе…

— Ты много кому верила в своей жизни, много ли счастья тебе то принесло? — ответил ей Ежи, отрезая от колбасы толстый кусок острым лезвием кордаса. Ксения как завороженная наблюдала игрой света, проникающего со двора через слюду в окнах гридницы, на металле. Отчего-то в голову пришла мысль о тех, у кого этот кордас отнял жизнь.

— Кто отдал жизнь, чтобы твой замысел в жизнь воплотился? Чью душу положил на то? Да и тайну надежнее только мертвяк хранить будет, разве нет? Самому не тяжко от грехов своих? — спокойствие Ежи действовало на нервы Ксении, захотелось вдруг разозлить его, вывести из себя. Чтобы так же не по себе ему стало, как ей ныне. Чтобы тяжко на сердце стало хотя бы на миг.

— За своими грехами следи! — отрезал Ежи. При том голос его остался так же тих и размерен, как и прежде. Крепка броня на душе грузного шляхтича. Не так просто пробить ее словами, не разжалобить его сердце мольбами и слезами. — Я всегда говорил, что ты заноза. Заноза и есть! Есть на мне грехи, но ты не Петр, чтобы их считать. Но раз тебе дело есть, то так скажу — я руки в крови мараю, когда сам могу живота лишиться, когда смерть в глаза глядит. Только так, а не иначе! Больше ничего не скажу на то, сама думай, что желаешь. И хватит о том.

Ежи протянул Ксении кусок колбасы и ломоть хлеба, которые отрезал, пока они разговор вели, но она покачала головой, снова отпивая родниковой воды, чтобы унять приступ дурноты. Он в очередной раз нахлынул на нее, как только ее нос уловил запах мяса.

— Ты должна есть! — резко заметил Ежи. — Худая, как смерть. Разве ж дело то для бабы? Или ты голодом решила уморить себя? Так имей в виду — мне дела до того нет. Панна из Московии мертва уже для всех, и нет разницы, где погребено ее тело — тут или близ Заслава града!

Ксения сверкнула глазами яростно, мгновенно вспыхнув от злости при этом замечании, но все же сумела взять себя в руки, удержать язвительную реплику, что так и рвалась с губ. Еще рано говорить ему о причине отсутствия у нее аппетита. Но при мысли о том, как мало времени у нее осталось, у нее пошла кругом голова. А воспоминание о тех словах, услышать которые она так страшилась, заставило сердце забиться быстрее, затуманило рассудок. Владислав назовет нареченной другую!

— Ты должен меня отвезти обратно! — так резко вскинула голову Ксения, что рантух взметнулся легкой волной. — Обратно в Заслав! К Владиславу!

Ежи ничего не ответил на ее слова, усмехнулся в усы и продолжил трапезу, будто и не слышал ее слов. Тогда она стукнула своим маленьким кулачком по дубовой столешнице, покрытой полотном скатерти, да так сильно, что заплескались напитки в кувшинах и кубках.

— Отвези меня обратно! — повторила она упрямо, и в этот раз Ежи ответил ей. Коротко и откровенно.

— Нет!

Ксения скривила губы в злой усмешке, осознавая, какое оружие ныне у нее в руках, что именно подарил ей Господь в ту ночь. Последнюю ночь, что она провела в Заславском замке. Этот дар снова вернет ее туда, где ее место — к Владиславу, иначе и быть не может.