– Сударь! – в один голос воскликнули мать и дочь.
– Не трудитесь! Не трудитесь! Уверяю вас, сударыни, в этом уже нет никакой нужды, – проговорил мсьё де Сегре, оправляя жабо, – дело сделано. Этот мерзавец, больше никого не убьет.
– А вы ничего не получили от его королевского высочества мсье регента? – глухим голосом спросила принцесса.
Аврора, чувствуя, что ее покидают силы, прижалась к матери.
– Абсолютно ничего, сударыня принцесса, – ответил маркиз. – Да в этом и не было нужды. Мы все провели наилучшим образом. Дело сделано. Полчаса назад прозвучал приговор.
– Значит от регента вы ничего не получили? – с холодеющим сердцем повторила вопрос принцесса. Она ощущала, как дрожит от волнения Аврора.
– А что же вам еще угодно, – воскликнул господин де Сегре, – чтобы его заживо колесовали на Гревской площади? Его королевское высочество не сторонник жестоких экзекуций, за исключением тех случаев, когда речь идет о показательных наказаниях для банковских махинаторов.
– Значит, он приготовлен к смерти? – прошептала Аврора.
– А как же иначе, мадемуазель? Или вы предпочли бы, чтобы убийцу вашего отца посадили на хлеб и воду?
Ноги у Авроры де Невер подкосились, и она опустилась в кресло.
– Что это с милым сокровищем? – недоуменно произнес маркиз, обращаясь к принцессе. – Понимаю, юные девушки не любят слушать о подобных вещах. Но что поделаешь, из песни, как говорится, слова не выкинешь. А сейчас покорнейше прошу извинить. Меня ждет госпожа баронесса; – вынужден с вами расстаться. Был весьма польщен возможностью лично сообщить вам кое-какие детали. Не сочтите за труд передать господину принцу де Гонзаго, что процесс окончен. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Сегодня же вечером в Бастилии… За сим, позвольте расцеловать вам ручки. От всего сердца, от всего сердца. Всегда рад покорнейше служить господину де Гонзаго. Пришлите мои уверения!
Он поклонился, развернулся на каблуках и направился к выходу, вихляя бедрами. Тогда это считалось хорошим тоном. Спускаясь по лестнице, он думал:
– Ну, вот и еще сделан один шаг на пути к креслу верховного судьи королевства. Принцесса де Гонзаго теперь мой надежный союзник.
Принцесса осталась неподвижной посреди залы, устремив взгляд на дверь, через которую только что удалился председатель суда Сегре. Что касается Авроры, то она оцепенела в своем кресле, будто ее сразила молния, и невидящим взором смотрела куда-то сквозь стену. Мать и дочь потеряли способность говорить и слушать. Они словно превратились в изваяния.
Вдруг Аврора младшая порывисто протянула руку в указующем движении все к той же двери. Через нее можно было выйти к залу судебных заседаний, а так же, (если спуститься по лестнице), попасть к служебному выходу из тюрьмы. Заключенные же, если их переводили в другую тюрьму, или, (порой случалось и такое), отпускали на волю, должны были, как уже упоминалось, пройти через большую секретарскую, служившую одновременно местом свиданий, и затем, проследовав до конца моста, покинуть территорию тюрьмы через главные ворота.
– Он! – произнесла Аврора тихим задавленным голосом, будто говорила не живая девушка, а какое-то привидение. – Идет, – я узнаю его шаги.
Принцесса прислушалась, но ничего не услышала. Она посмотрела на дочь, и та повторила.
– Идет, идет, я чувствую. О, как бы я хотела умереть прежде, чем он!
Прошло несколько секунд, и дверь широко отворилась. В просторный проем свободно вошли трое: два конвоира и шедший между ними заключенный. Это был шевалье Анри де Лагардер, простоволосый и со связанным впереди руками. Чуть отставая, заключал процессию доминиканский монах. Он нес крест. По щекам принцессы катились слезы. Глаза Авроры младшей были сухи, – она оставалась неподвижной.
Увидев женщин, Лагардер остановился на пороге, грустно улыбнулся и слегка склонил голову в знак приветствия.
– Позвольте одно слово, сударь! – обратился он к сопровождающему приставу.
– У нас порядки здесь строгие, – ответил полицейский.
– Я принцесса де Гонзаго, сударь! – воскликнула несчастная мать, устремляясь к приставу, – кузина его королевского высочества регента. Не отказывайте нам!
Пристав поглядел на нее с удивлением, затем повернулся к напарнику и сказал:
– Нельзя отказывать в последнем желании приговоренному к смерти. Говорите, но недолго.
Он поклонился принцессе и вместе с другим конвоиром и монахом удалился в соседнюю комнату. Лагардер медленно двинулся к Авроре.
Глава 7. Последнее свидание
Дверь осталась открытой. В соседнем помещении были слышны шаги часовых, но в комнате, где теперь находились Лагардер и две женщины, посторонних не осталось. Последнее свидание проходило без свидетелей. Аврора поднялась с кресла и, успев сделать навстречу Лагардеру лишь один шаг, припала губами к его связанным рукам. Немного наклонясь, он молча поцеловал ее в бледный, как мрамор, лоб. Увидев на лице стоявшей чуть поодаль принцессы слезы, наконец, расплакалась и Аврора младшая.
– Анри, Анри! – запинаясь, промолвила она. – Разве так мы должны были встретиться!
Лагардер смотрел на нее, стараясь вложить в свой взгляд всю нежность, любовь и привязанность, которыми преисполнилось его сердце к этой девушке за долгие годы.
– Я никогда не видел вас такой прекрасной, Аврора! – прошептал он. – Никогда еще вас голос не проникал в мою душу так глубоко. Благодарю, что пришли. Мое заточение было недолгим, и не на минуту я не забывал о вас. Благодарю вас, благодарю, мой нежный ангел! А вас, сударыня, – сказал он обернувшись к принцессе, – особо благодарю за ваше великодушие, если бы не оно, вы могли бы мне отказать в этой последней радости.
– Отказать вам! – горячо воскликнула Аврора.
Узник перевел взгляд с дочери на мать. Та стояла, опустив голову, – и он все понял.
– Нехорошо, – сказал он. – Так быть не должно, Аврора. Это мой первый в жизни вам упрек. Вы приказали, заставили, и ваша мать подчинилась. Ничего не отвечайте Аврора, – прервал он, заметив как та, что-то хочет возразить. – Время идет, и моя последняя проповедь будет недолгой. Любите же и чтите свою мать. Повинуйтесь ей. Кроме нее у вас теперь не будет никого на свете. Сегодня вашу оплошность можно простить, потому что вы потрясены происходящим со мной, но завтра…
– Завтра, Анри, – решительно прервала его девушка. – Если вы умрете, то умру и я!
Лагардер отшатнулся, и на его лице появилось выражение суровости.
– У меня было единственное утешение, – сказал он, – даже радость, – покидая этот мир, я надеялся в нем сохранить плод своих трудов; и там на небесах Невер с благодарностью пожал бы мне руку, потому, что на земле благодаря моим усилиям остались бы счастливыми его дочь и жена.