Несколько часов кряду они держали оборону, приковывая к себе превосходящие силы врага. На исходе были боеприпасы. Алексей Потапов передал в эфир: "Умираем, но не сдаемся!" Комбат повел людей на прорыв. Штыком и гранатой горстка храбрецов проложила себе путь. В рукопашной схватке погибли парторг и комсорг батальона, многие солдаты и сержанты.
Истекал кровью и 1-й батальон полка. Комбат капитан Дмитрий Шорин не дал возможности немцам отрезать роты от наблюдательного пункта батальона, хотя им удалось подойти к штабу вплотную. Все, кто в этот момент находился на НП, вступили в схватку с фашистами...
Штаб корпуса предпринимал меры для оказания нам помощи. Силами полка 106-й стрелковой дивизии, резервного батальона и роты специального назначения после короткого артналета была сделана попытка выбить противника из Лесных Халуп. Но продвинуться удалось лишь на несколько десятков метров, хотя бой длился больше четырех часов.
Несмотря на мужество, стойкость наших бойцов и командиров, немцы продолжали теснить полки дивизии к Висле. Плацдарм по ширине пока был еще больше, чем в первый день форсирования, однако в глубину в иных местах достигал лишь двух километров. Фактически узкая полоска земли да обрыв отделяли боевые порядки от протоки, за которой укрыться было почти негде: за полтора месяца боев кустарник в пойме и на берегу Вислы был начисто уничтожен.
Ночью и на следующий день противник продолжал бешено атаковать. Но подразделения держались, пока на позиции оставался в живых хотя бы один человек. Держались даже тогда, когда были израсходованы последняя граната, последний патрон. Штыком, прикладом, саперной лопатой - всем, что только попадалось под руку, бойцы встречали врага.
Держался и наш батальон. Каждый десяток метров доставался фашистам ценой огромных потерь. Такого ожесточения схваток не видел даже в первые дни на плацдарме. С тревогой прислушивался к приближающемуся с флангов гулу боя. Стрельба уже разносилась и в тылу. Вдруг позади, на самом берегу протоки, в том месте, где размещался командный пункт полка, послышались частые разрывы снарядов. Переполненный тревогой, звоню в штаб полка. Телефонист на все вопросы исступленно повторяет: "Танки! Фашисты прорвались!.." С трудом добиваюсь командира роты связи.
- Что там у вас стряслось?
- Плохо дело. Фашистские танки заходят в тыл с правого фланга, вдоль протоки.
- Доложи Третьему: все, что наскребу, к вам на выручку брошу.
- Подожди минутку, узнаю, что Третий решит, - слышу в ответ.
Пока командир роты связи бегал с докладом к начальнику штаба полка, в моей голове рисовались картины одна ужаснее другой: представил, как танки давят наши тылы, раненых. "Марина!" Мне словно наяву представилось, как Марина встает на пути фашистского танка, пытаясь своей хрупкой фигурой загородить раненых. В памяти всплыл случай, происшедший в 1941 году под Ярцево, когда фашистские танки раздавили медсестру нашего батальона, прикрывшую своим телом щель с ранеными бойцами.
- Третий запретил снимать людей с переднего края, - наконец слышу в трубке голос офицера. - Сказал, что от вас требуется одно: ни на шаг не отступать. Этим вы нам поможете.
- Ладно. Доложи Третьему: мы свою задачу выполним.
И все же мы наскребли шесть человек, которых Пресняков повел к оказавшемуся в беде штабу. С неослабевающей тревогой прислушивался я к ходу боя, разгоревшемуся в нашем тылу.
В разгар отражения очередной фашистской атаки меня к аппарату позвал телефонист. На проводе был командир роты связи.
- Как там у тебя?
- По-старому, держусь. Вот что у вас происходит?
- Было дело. После узнаешь. Командир интересуется тобой. Передам держишься.
Лишь по возвращении Преснякова я узнал подробности боя в районе- штаба полка. Прорвавшись к КП, немецкие танки начали вести огонь по окопам, блиндажам, щелям. Начальник штаба майор Модин бросился к Боевому Знамени, отсоединил его от древка, обмотал полотнище вокруг груди и со знаменщиками приготовился к бою. Но тут по фашистам ударила сорокапятка. Ее расчет поджег вражескую боевую машину, повредил и второй танк. Остальные, огрызаясь огнем, отошли. Автоматчики, прорвавшиеся с танками, были уничтожены бойцами и офицерами штаба и комендантского взвода.
Не помню, во время какой по счету атаки противника к телефону вызвал меня принявший командование дивизией полковник Абашев: Федор Семенович Даниловский несколько дней назад убыл в корпус, поговаривали - на повышение. Федор Федорович расспросил о ходе отражения атак противника. Я посетовал на большую убыль в личном составе, нехватку артиллерии, Абашев ответил:
- Всем сейчас трудно, но поможем. Пока же рассчитывай на себя.
Вроде ничего особенного не сказал полковник Абашев, а напряжение уменьшилось. Да это и понятно: о тебе помнят, знают, заботятся. В ходе боя совет, просто слово ободрения старшего начальника никогда не лишние, а подчас просто необходимы. Даже его голос придает уверенность в успехе дела. Нечто подобное испытал и я в те минуты.
Враг продолжал наседать, искал огрехи в нашей обороне, пробовал вклиниться то в одном, то в другом месте. Танки врага неожиданно прорвались на позицию батальонных минометчиков. Танкисты торжествовали, глядя на торчащие из окопов минометные стволы, разбитые в щепки ящики: еще с одним очагом сопротивления русских кончено. Осталось лишь для верности пройтись гусеницами по опустившим траншеям и окопам.
Уцелевших наших бойцов гитлеровцы не видели, да и не могли видеть. Еще до подхода немецких танков старший на огневой позиции лейтенант Михаил Ребрушкин приказал оставшимся в живых занять заранее подготовленные ячейки и окопы для стрельбы, раздал подчиненным ручные и противотанковые гранаты; последние мины батарея выпустила в десять часов утра, а сейчас было уже двенадцать.
- Не робеть, хлопцы! - наблюдая за приближающимися стальными громадинами, передал по цепи лейтенант. - Подпускать ближе, бить наверняка!
Откуда-то из тыла по танкам ударила наша артиллерия, густо встали разрывы снарядов. Одна из вражеских боевых машин вспыхнула метрах в полуторастах от огневой. Появилась надежда: может, не дойдут и другие. Но нет! Танки упрямо ползли на огневую позицию роты. Вот передний уже поравнялся с обожженным кустом шиповника и подмял его под себя. Корпус машины, развернутый строго на окоп, мгновенно вырос до огромных размеров. "Этот возьму на себя". Михаил подтянул поближе к себе противотанковую гранату и, размахнувшись, бросил ее. Взрыва он не ощутил, очевидно, потому, что все кругом загрохотало. И когда через несколько секунд выглянул, увидел: за танком стелется лента гусеницы. Многотонная громада наклонилась вправо, башня ее еще медленно вращалась. Кто-то бросил в корму гранату. Взрыв снес броневую защиту, вспыхнуло пламя. Откинулся башенный люк, показался немецкий танкист, по которому бойцы тут же ударили из карабинов и винтовок. Немец кулем провалился внутрь стальной коробки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});