Одуматься для тебя, мой сын, означает без промедления вернуться в Гонконг, в самом крайнем случае не позже Рождества, одному, не считая Джейми Макфея (и доктора Хоуга, если ты пожелаешь иметь его рядом), для обсуждения твоих планов на будущее, исполнения неотложных обязанностей и подготовки к той должности, на которую тебя прочили с самого твоего рождения. Если ты покажешь себя удовлетворительно, я сделаю тебя тайпэном в тот день, когда тебе исполнится двадцать один, 21 мая.
Я показала это письмо Гордону Чену и попросила его дать комментарии там, где это необходимо — наш компрадор должен, ДОЛЖЕН, по закону Дирка, участвовать в передаче власти. Твоя преданная мать.
P. S. Я люблю тебя и добавочный P. P. S.: Благодарю тебя за новости из парламента о ещё одной из их обычных глупостей (полученные странным образом через посредство нашего архиврага Грейфорта. Берегись его, он замышляет недоброе, но, с другой стороны, ты знаешь это лучше меня). Да, до нас тоже дошли слухи, хотя губернатор отрицает, что ему что-либо известно об этом. Я уже написала нашим парламентариям об этих слухах и предложила положить конец подобной ерунде, если они окажутся правдой, а также в Бенгалию, чтобы предупредить их. После получения твоего письма я написала им ещё раз. Тебе действительно пора возвращаться домой и приступать к исполнению своего долга и решению наших постоянно растущих проблем.
— Долга! — вскричал Малкольм, упершись взглядом в стену, скомкал письмо и со всех сил запустил им в неё, резкое движение причинило ему боль. Он поднялся на ноги, ринулся к бюро. Маленькая бутылочка содержала его вечернюю дозу. Он одним глотком осушил её, с громким стуком поставил на дубовую крышку, выругался, доковылял до кресла и почти упал в него.
— Она не может! Не имеет права! Эта… эта сука не может так поступить! «Вернуться одному» означает только то, что я должен вернуться без Эйнджел, чтобы «обсудить»… я не собираюсь этого делать и не позволю ей вмешиваться… — Он продолжал наполовину мысленно, наполовину вслух сыпать проклятиями, пока опиат не вошёл в его кровь и не наступило мертвящее успокоение.
Через некоторое время он заметил второе письмо, от компрадора Гордона Чена, сводного брата его отца, одного из многих незаконнорожденных детей Дирка Струана.
— Мы знаем о трех, — произнес он вслух.
Мой дорогой, дорогой племянник! Я уже писал о том, с каким прискорбием узнал о твоем плохом йоссе, ранах и происшествии. Ещё горше мне слышать об отчужденности, возникшей между тобой и твоей матерью, которая обещает стать опасной и могла бы разрушить наш «Благородный Дом» — посему мой долг объяснить тебе все и дать совет. Она показала мне своё письмо к тебе. Я не показывал ей своего и не буду этого делать. В своём я ограничусь лишь тем, что касается должности тайпэна, и, кроме этого, дам тебе свой очень личный совет по поводу девушки: будь китайцем.
Факты: хотя ты формально являешься наследником моего сводного брата, твоя мать совершенно справедливо указывает, что ты не прошел обязательных церемоний, аттестаций, не принес клятв и не поставил подписей, указанных в Завещании моего досточтимого отца, которые являются необходимыми, прежде чем ты сможешь стать тайпэном, и которые признаются действительными только в том случае, если они лично засвидетельствованы и письменно подтверждены как выполненные в соответствии с Завещанием текущим компрадором компании, который должен происходить из моей ветви дома Ченов. Только тогда избранный становится тайпэном.
Перед смертью твой отец действительно сделал твою мать тайпэном. Это было сделано как подобает, во всех деталях. Я был тому свидетелем. Она — тайпэн по закону и имеет власть распоряжаться «Благородным Домом». Это правда, что твои отец и мать ожидали, что власть будет передана тебе без промедления, но она права и в том, что одна из обязанностей тайпэна засвидетельствовать перед Богом пригодность своего преемника, правда и то, что «Благородный Дом» управляется только теми решениями, которые принимает тайпэн, будь он мужчиной или женщиной, особенно в отношении выбора преемника и времени передачи власти.
Мой единственный совет: будь мудр, проглоти свою гордость, возвращайся немедленно, кланяйся, кланяйся и кланяйся, прими «испытательный» срок, вновь стань послушным сыном, почитающим своих предков, ради блага нашего Дома. Повинуйся тайпэну. Будь китайцем.
Малкольм Струан застывшим взглядом смотрел на письмо, его будущее — в руинах, прошлое — в руинах, все переменилось. Значит, она тайпэн! Мать — тайпэн! Если так говорит дядя Гордон, значит, это правда! Она обманом украла у меня мое право первородства, она сделала это, моя мать.
Но разве не к этому она стремилась все эти годы? Разве она не делала всегда всего необходимого, чтобы подчинить себе отца, меня, всех нас — где лестью, где мольбами, где слезами, где интригами. Эти её сводящие с ума молитвы всей семьей и церковь дважды по воскресеньям, мы как на веревке тащимся следом, хотя одного раза более чем достаточно. А выпивка! «Пьянство есть мерзость» и чтение цитат из Библии весь день напролет до состояния полного безумия, никакого веселья в нашей жизни, неукоснительное соблюдение Великого и всех остальных постов, беспрестанное воспевание гениальности Дирка Струана, чёрт бы его побрал, вечные причитания, какой, мол, ужас, что он умер таким молодым, — и никогда ни словом не обмолвилась о том, что он погиб в тайфуне, сжимая в объятиях свою китайскую любовницу — факт, который был тогда и остается сейчас самым громким скандалом во всей Азии, — и вечные проповеди о греховности плоти, слабость отца, смерть сестры и близнецов…
Он вдруг сел прямо в своём кресле с высокой спинкой. Безумие? Именно! — подумал он. Не смог бы я упрятать её в сумасшедший дом? Может быть, она действительно больна. Согласился бы дядя Гордон помочь мне… Ай-й-йа! Это я сошел с ума. Это я…
— Малкольм! Время обедать.
Он поднял глаза и увидел себя, увидел, как он разговаривает с Анжеликой, говорит ей, как она красива, но не будет ли она очень сильно против, если он попросит её пойти туда без него, поскольку ему необходимо принять несколько серьезных решений, написать письма — нет, ничего, что затрагивало бы её, вовсе нет, так, несколько деловых вопросов — и все это время в голове, как мельничные жернова, с тяжелым скрежетом вращались фразы «возвращайся один» и «кланяйся, она тайпэн».
— Прошу тебя, Анжелика.
— Конечно, если ты этого хочешь, но ты действительно чувствуешь себя хорошо, любовь моя? У тебя нет жара, правда?
Он позволил ей потрогать его лоб, поймал её руку и притянул к себе, усадив на колени, поцеловал её, а она поцеловала его и весело расхохоталась, потом поправила корсаж и сказала, что вернется после урока музыки, пусть он не беспокоится, и что для дагеротипа он должен будет надеть вечерний костюм, и «о, тебе так понравится мое новое бальное платье».