наконец заключила Дэйна. — Не все, но прилично. Откуда такая заинтересованность в стервятниках?
— Не знаю, — вновь ответил человек.
— Молодые совсем, эх, — продолжила она. — И зимы не отходили на сборы, — Дэйна сделала паузу. — Я от Опаловой и Черного, давно ничего слышала, да и в коллегии они не появлялись.
— Они-то уж точно в эту яму бы не угодили, — поспешил успокоить её Ярик. — Да и вряд ли бы попались, опытные и хитрые уж.
Вдруг мимо них прошел Балдур без Сырника на плече. Стервятник, не раздумывая, спрыгнул в яму, и под его весом раздался хруст костей и чавканье плоти.
— А Красный я смотрю, туда и сам добровольно лезет, — попытался отшутиться Ярик. — Мародёрим уже?
— Мне оружие починить надо, — ответил тот, совершенно холодным тоном. — Патроны нужны, мёртвым они не к чему.
Балдур практически никогда тесно не общался с другими коллегами и старался не заводить дружбы в цеху. Это помогало не выдавать своих путей, а так и жить было легче. К счастью одних, и сожалению других, молодые сборщики редко протягивали до пяти зим. Многие оказывались в пасти зверя, разорванные на части или спивались и попадали в долги, поимев первые деньги. Некоторым лишь удавалось задержаться в этом деле настолько долго, чтобы подумывать о возможной отставке. Самых известных в Велпосе было четверо, что среди других сборщиков получили свои известные прозвища. Однако он не мог не почувствовать себя неуважительно, обирая главное оружие стервятника таким образом. Он закрыл глаза и восславил богов, надеясь, что для них они существа обычные, как и прокаженные, получат своё место за священной речкой.
— Отверженный, — наконец не смог сдержать в себе Коклоток. — Отверженный!
— О чём ты там мямлишь? — спросила его Мира.
Карлик подбежал к Мире, и упав ей в ноги, залепетал:
— Великодушная и благородная госпожа, молю вас, заберите несчастного раба с собой, не оставляйте здесь! Раба если поймают, то убивать не станут, а истязать будут до скончания жалкой жизни раба!
Мира подняла его на ноги, и переспросила:
— Да о чём ты?
— Отверженный! Отважный и могучий господин, оказывается Отверженный!
— Не, мелкий, он прокаженный, слова путаешь, — попытался вмешаться Ярик, и тут же получил оплеуху от Дэйны.
— Тот, что смог сбежать, клейменный её кинжалом! Единственный, что избежал её прикосновения! Отверженный!
— Многовато ты знаешь для раба, — в этот раз не остался в стороне Сырник, приводя тело и сознание в норму.
Он подошел к Коклотоку, которому было не привычно смотреть в глаза кому-то сверху вниз. Сырник внимательно осмотрел карлика, почесывая жиденькую шерстку на подбородке.
— Балдур сказал то же самое, — ухмыльнулась Мира.
Сам же стервятник через некоторое время, с помощью крепкой руки Ярика, вылез из ямы и молча принялся мастерить на том самом камне, что напоминал алтарь. По кармашкам заранее он распихал так же найденные патроны, к сожалению, их было всего несколько. Неоперенные стервятники, еще не получив свои крылья, ходили на сбор без револьверов, и должны были доказать, что стоит на них тратить железо.
Сборка оружия для него была таким же ритуалом, как и утренний душ. Зачастую Балдур, просыпаясь, первым делом проверял револьвер: разбирал, собирал и начищал. Еще в годы обучения ему накрепко вбили в голову, что оружие стервятника дороже жизни самого владельца, как в буквальном, так и в переносном смысле. Перестать или забыть заботиться о личном револьвере, разрешалось лишь одному типу сборщиков — мёртвому.
Балдур нашел в этом процессе своего рода успокоение и отчуждение от внешнего мира. Он с хирургической точностью и ловкостью орудовал частями, при этом уходя в некий транс размышлений. Так же случилось и тогда. Окружение потеряло свою красочность, а голоса сливались в белый шум, оставляя наедине Стервятника и его револьвер.
На мгновение его посетила мысль, что возможно это всё. Это конец его путешествию. Быть может боги уготовили ему именно такую участь, ведь в конце концов, как сборщик, он прожил достаточно зим. Да и часть души человека, если такая имелась у прокаженных, на удивление, смирилась. Одно только давило внутри: Сырник. Ему будет чертовски не хватать сварливого аури у своего левого уха.
Балдур ухмыльнулся собственным мыслям. Мира была права, это место действовало на человека особым извращенным способом. По-садистски игриво оно подсовывало нужные мысли в правильные моменты, словно шкодливый домовой, только вместо издевок, пахло смертью. Он ощутил, как острые и вечно неспящие инстинкты постепенно затухают в его сердце. Казалось, будто нечто убаюкивает его естество, пытаясь наконец усыпить бдительность.
«Нет», — подумал он про себя: «Если уж боги решили, что помереть мне здесь, то хоронить себя не стану ранее положенного часа. Выживу и буду выживать, пока не отстучит последний удар».
Вдруг Балдур собрал револьвер воедино и, зарядив полный барабан, обернулся. Он направил оружие на Коклотока, которого со всех сторон расспрашивал Сырник.
— Кто это она? — произнес он угрожающе.
— Г-г-господин? — непонимающе застучал челюстью раб.
— Ты говорил о ней, от которой я сбежал. Та, кого ты страшишься больше моего гнева, та, что ранила меня в тот день.
Коклоток заерзал на месте, и по его короткой и тучной ноге потекла красная струйка. Карлик скривил лицо в гримасе привычного ужаса, только в этот раз оно отличалось. По пухлой щеке с гнойными волдырями потекли слезы. На удивление всем Коклоток подбежал к Балдуру и, приставив голову к дулу револьвера, прокричал:
— Не могу сказать, не могу. Убей меня, могучий господин, если на то ваша воля. Убей и отпусти душу беспомощного и бесполезного раба. Освободи от её оков, ведь если раб скажет, произнесет её имя, то не будет покоя даже после смерти.
Впервые с момента встречи, Стервятник был полностью уверен, что Коклоток не юлит и не врёт. Карлик был действительно готов расстаться с жизнью, а Балдур знал, насколько бы шкура не была дешева и ничтожна, она своя, и прощаться с нею в такой манере не свойственно даже запуганному рабу. Он опустился на колено, до уровня Коклотока и подняв его зареванную голову, произнес.
— Я обещаю, что выведу тебя, если ты отведешь меня к ней.
Коклоток не знал, чему удивляться больше. Факту что Балдур смягчился и пообещал ему спасение, или тому, что