Нукеры лишь глубже вжали лица в ковер.
Лицо Бату-хана побагровело. Он привстал с кошмы и, изловчившись, с силой пнул в ухо седоусого нукера, который оказался ближе своего более удачливого молодого товарища.
– Говорите правду, дети шакала! – взревел хан. – Или я сейчас же прикажу отрезать вам носы и уши, чтобы ваши головы с гнилыми мозгами были больше похожи на турсуки с навозом, которыми они и являются на самом деле!
– Мы сказали правду, повелитель!
Голоса нукеров, приглушенные толстым ковром, шли словно из под земли.
– Пшли вон!
Нукеры выползли из шатра задами вперед, не смея поднять глаз на повелителя. Им сегодня определенно везло. Субэдэ помиловал их, и джехангир не приказал им тут же на месте распороть животы и вытянуть кишки друг у друга. На большее вряд ли годятся незадачливые убийцы и телохранители, не уберегшие ханского родственника…
– Они лгут, мой повелитель, – сказал шаман, вылезая из облюбованной ниши между золотыми статуями.
– А то я сам не вижу! – огрызнулся хан. – Они боятся Субэдэ больше, чем меня!
Шаман кивнул.
– Это так, повелитель. Но Субэдэ-богатур их полководец. Они должны бояться своего полководца больше, чем кого бы то ни было.
– А я кто?! – заорал Бату таким голосом, что даже напоминавший меченосную глыбу бессменный тургауд Тулун вздрогнул, сделал шаг назад и зачем-то поклонился. – Я хан или кусок верблюжьего дерьма?! Если эти скоты будут бояться Непобедимого Субэдэ больше, чем меня, не прикажет ли им Непобедимый в один прекрасный день отрезать мои уши? Ответь-ка мне, светоч мудрости?!!!
Может, шаман и испугался ханского гнева, но виду не подал.
– Вряд ли, если Непобедимый Субэдэ будет бояться тебя, великий хан, – твердо ответил он.
– Субэдэ никого не боится, – проворчал Бату, вновь растекаясь по белой кошме. Вспышка гнева потребовала слишком много сил, которые требовали немедленного восстановления. Хан взял чашку и щелкнул пальцами. Испуганная криком повелителя подбежавшая рабыня трясущимися руками наклонила кувшин. Струя архи плеснула в дно чашки, окатив при этом волосатые пальцы хана.
Рука громадного телохранителя легла на рукоять меча. Рабыня провинилась вторично. Ждать третьей провинности в Орде было не принято.
Но хан совершенно неожиданно… улыбнулся. Отбросив чашку, он вытер руку о волосы несчастной девушки – благо склоненная голова, мелко дрожащая в ожидании удара мечом, оказалась под рукой.
В глазах хана плескалась мысль.
И, судя по его довольной ухмылке, мысль эта была на редкость удачной.
– Позвать Субэдэ-богатура, – приказал внук Потрясателя Вселенной.
* * *
…Он перешагнул порог шатра и, опустившись на колено, сдержанно поклонился. Не годится приговоренному к смерти раскланиваться, пусть даже перед самим походным ханом, наместником настоящего. Еще подумают, что прощение вымаливал.
– Приветствую тебя…
Но хан махнул рукой.
– Оставь эти церемонии, богатур.
Субэдэ поднял голову. Что ж, наверно, хан прав по-своему. Не стоит приветствовать в своей юрте убийцу родственника, которого собираешься казнить до заката.
Хан начал говорить размеренно, как и положено правителю, взвешивая каждое слово, – потом эти слова точь в точь передадут Орде. Как и речь приговоренного. И плохо, если хоть у кого-то возникнут сомнения в ханской справедливости.
– Две луны назад я приказал тебе, Непобедимый, взять город урусов. Ты обещал сделать это в течение двух дней, а сделал только сегодня. Что ты скажешь не это?
– Я ничего не обещал тебе, джехангир, – с достоинством ответил Субэдэ. – Ты приказал – я ушел выполнять приказ. И, сделав все возможное, выполнил его, как только смог.
Верхняя губа хана приподнялась, словно у волка, почуявшего добычу.
– Скажи мне, правда ли, что мой родственник сам напоролся на свой меч?
Субэдэ без тени страха взглянул в глаза Бату.
– Правда, – ответил он. – Тот, кто обнажает свой меч против меня, обычно на него и напарывается.
Батый усмехнулся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– А ты ему в этом помогаешь…
Субэдэ молчал. Стоит ли говорить что-либо, когда все уже сказано и происходящее есть не что иное, как дань старым обычаям, согласно которым нехорошо сразу начинать ломать спину прославленному полководцу, не сплетя перед этим хитрого узора из слов? Только трус глушит словами собственный страх, стоя у последней черты.
– Ты смел и дерзок, Субэдэ-богатур, – продолжал хан. – И мне это нравится. Таким и должен быть настоящий воин.
Смысл сказанного не сразу дошел до сознания Субэдэ.
Как и то, что было сказано далее.
– Внесите знамя моего деда Чингисхана! – торжественно провозгласил Бату-хан.
Полог юрты приподнялся, пропуская внутрь воина, не менее легендарного, чем Непобедимый Субэдэ. В руке воин сжимал древко священного знамени Чингисхана – бунчука с черным хвостом его боевого коня Наймана. Вершину бунчука венчало изображение любимого сокола Потрясателя Вселенной.
Лицо знаменосца пересекала жуткая старая рана, которую закрывала серебряная пластина, намертво соединенная со шлемом и имитирующая недостающую правую половину нижней челюсти. Двадцать лет назад назад молодой воин подставил себя под удар убийцы, подосланного Кучлуком, зловредным ханом кара-киданей. Удар секиры предназначался Потрясателю Вселенной, но воин прикрыл собой повелителя, потеряв четверть лица, зато став обладателем деревянной пайцзы и звания ханского знаменосца.
Знаменосец окинул присутствующих подозрительным взглядом и, деревянно поклонившись хану – большего не позволяло его увечье, – встал справа от входа, подставив драгоценный бунчук потоку солнечного света, льющегося из дымового отверстия юрты.
Хан со священным благоговением приложил руку к груди.
– Это знамя никогда не склонялось ни перед одним из врагов, – торжественно произнес он. – Я думаю, что только руки величайшего из полководцев достойны носить символ воинской доблести моего великого предка по дорогам наших побед! Встань и прими это знамя, Субэдэ-богатур! Пусть отныне оно развевается над твоим передовым туменом!
…Черта дрогнула и отдалилась. Мир людей начал стремительно обретать краски. Что-то давно заледеневшее внутри внезапно оттаяло и подступило к горлу. Стало трудно дышать, предательски защипало в глазу, и единственная за всю жизнь слеза прокатилась по щеке Субэдэ-богатура.
Полководец поднялся с колена и непослушными руками принял священное знамя Потрясателя Вселенной. Взгляд сереброликого знаменосца ожег его водопадом лютой ненависти, но вряд ли это имело хоть какое-то значение для Субэдэ. Сейчас ему не было дела до людей. Тень Чингисхана, единственного человека на земле, которого боготворил Непобедимый Субэдэ-богатур, заполнила черную юрту и чужими руками вложила в руки своего старого друга драгоценную реликвию.
– Иди, богатур, – сказал хан Бату. – И пусть всегда пребудет над тобой удача и благословление Вечного Синего Неба…
Когда за спинами Субэдэ и знаменосца опустился полог, старый шаман Арьяа Араш приблизился к подножию ханского трона и почтительно поклонился.
– Я видел многих ханов, – сказал старый шаман, – но никогда не видел хана мудрее. Орда не поняла и не приняла бы смерти любимого полководца. Но возвеличив его, ты возвеличил себя в глазах Орды. Да и как сможет тот, кто несет знамя Потрясателя Вселенной, обратить свой меч против того, из чьих рук он его получил? Случись такое, Орда сама растерзает своего любимца.
Бату усмехнулся.
– Ты тоже неглуп, звездочет. Причем неглуп настолько, что иногда я подумываю – не отрубить ли твою слишком умную голову? Так, на всякий случай.
Шаман поклонился снова.
– На все твоя воля, великий хан.
– Это точно, – хмыкнул Бату. – На все моя воля. Но пока что ты можешь не бояться за свою умную голову – она мне еще пригодится… для некоторых деликатных поручений.
И, щелчком пальцев подозвав посыльного, приказал: