Заметим при этом, что никто в Москве (ни Сталин, ни Телегин, ни Генштаб) не располагали в это время никакими сведениями о другом крыле наступающих немецких войск, наступавших с северо-запада и далее на юг — навстречу обнаруженной летчиками Московской ПВО танковой колонне, двигавшейся с юго-запада и далее — от Юхнова на север.
Общая картина дополняется воспоминаниями Г.К. Жукова, лично выяснявшего, что же произошло на Западном и Резервном фронтах.
Жуков в то время находился в Ленинграде и командовал Ленинградским фронтом. 5 октября (очевидно — после 15 часов) к нему позвонил Сталин и сказал: «У меня к вам только один вопрос: не можете ли сесть в самолет и прилететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова Ставка хотела бы с вами посоветоваться о необходимых мерах».[989]
Ввиду нежесткости и необязательности такой постановки вопроса не слишком чуткий Жуков испросил разрешения вылететь на следующее утро, а сам задержался до вечера 6 октября. Он объяснял это тактическими осложнениями на фронте одной из подчиненных армий, но, может быть, у него были дела и поважнее.
Вечером 6 октября опять звонил Сталин. Жуков доложил обстановку и «спросил Верховного, остается ли распоряжение о вылете в Москву.
— Оставьте за себя начальника штаба фронта генерала Хозина или Федюнинского [командующего одной из армий фронта], — повторил И.В. Сталин, — а сами вылетайте в Москву».[990]
Жуков продолжает: «В Москву прилетел 7 октября. /…/ И.В. Сталин подозвал к карте и сказал:
— Вот смотрите. Здесь сложилась очень тяжелая обстановка. Я не могу добиться от Западного фронта исчерпывающего доклада об истинном положении дел. Мы не можем принять решений, не зная, где и в какой группировке наступает противник, в каком состоянии находятся наши войска. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта. Тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать».[991]
Жуков, таким образом, посылался с поручением, которое могло быть отдано любому толковому капитану или майору Генерального штаба, но только снабженного официальными полномочиями от Генерального штаба или Верховного главнокомандующего, — причем такого делегата следовало бы выслать еще за пару суток до этого.
Между тем, в это самое время и происходили события, едва не завершившие всю историю Советского Союза: «В один из самых черных для советских войск дней 1941 г., 7 октября, 7-я танковая дивизия 3-й танковой группы и 10-я танковая дивизия 4-й танковой группы [немцев] замкнули кольцо окружения Западного и Резервного фронтов в районе Вязьмы. /…/ В вяземском «котле» были пленены командующий 19-й армией генерал-лейтенант М.Ф. Лукин и командующий 32-й армией С.В. Вишневский. Погиб под Вязьмой командующий 24-й армией генерал-майор К.И. Ракутин. /…/
Итак, 7 октября 1941 г. 800-километровый фронт рухнул. Армии, стоящие на пути группы армий «Центр» попали в окружение».[992]
Беда, однако, состояла в том, что хотя поросячий восторг Виктора Суворова (В самое трудное время, в критическое, в сверхкритическое, когда войска Гитлера стояли у ворот Москвы, когда Москва могла вполне пасть, все равно любые приказы Сталина бесприкословно выполнялись!) вполне оправдан, но в реальности все это сопровождалось тем, что все, спасая свою шкуру, безбожно врали Сталину, пользуясь тем, что все равно начальство всего проверить не может! Исключения типа Телегина были крайней редкостью. И Сталин, в отличие от Суворова, прекрасно понимал это.
Поэтому обычный капитан или майор ему не годились для такого поручения; таковые, возможно, и посылались ранее, но ничего выяснить не смогли — по крайней мере с точки зрения Сталина. Теперь нужен был именно Жуков — с его волей и нервной системой, способными проломить сопротивление любого Конева или Булганина и даже Мехлиса и Буденного, а сам Жуков не станет скрывать от Сталина ошибки и бездарность других генералов, в которых он, Жуков, оказывался в данный момент совершенно неповинен — такова была суть личных отношений в тогдашней военной верхушке!
Но почему Сталин почти ласково уговаривал Жукова явиться в Москву, хотя, казалось бы, промедление было смерти подобно?!
Интересно и то, что у Жукова создалось впечатление (в отличие от того, что передано Телегиным), что только «в ночь на 7 октября началась переброска войск из резерва Ставки и с соседних фронтов на можайскую оборонительную линию. Сюда прибывали 11 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад, более 40 артиллерийских полков и ряд других частей».[993]
В ночь на 8 октября Жуков прибыл в штаб Западного фронта: «За столом сидели И.С. Конев, В.Д. Соколовский[994], Н.А. Булганин[995] и Г.К. Маландин[996]. Вид у всех был переутомленный. Я сказал, что приехал по поручению Верховного Главнокомандующего разобраться в обстановке и доложить ему отсюда по телефону»[997] — в результате Сталин и получил, наконец, сведения о том, что же происходило в последние девять дней.
«Наступление немецких войск началось 30 сентября ударом танковой группы Гудериана и 2-й немецкой армии по войскам Брянского фронта /…/. 2 октября противник нанес мощные удары по войскам Западного и Резервного фронтов. /…/ Ударные группировки врага стремительно продвигались вперед, охватывая с юга и с севера всю вяземскую группировку войск Западного и Резервного фронтов.
Крайне тяжелая обстановка сложилась и к югу от Брянска, где 3-я и 13-я армии Брянского фронта оказались под угрозой окружения. Не встречая серьезного сопротивления, войска Гудериана устремились к Орлу, в районе которого у нас не было сил для отражения наступления. 3 октября немцы захватили Орел. Брянский фронт оказался рассеченным. Его войска, неся потери, с боями отходили на восток.
Создалось угрожающее положение и на тульском направлении.
По приказу /…/ Конева был нанесен контрудар по обходящей северной группировке противника. К сожалению, успеха этот контрудар не имел. К исходу 6 октября значительная часть войск Западного и Резервного фронтов была окружена западнее Вязьмы. /…/
В 2 часа 30 минут ночи 8 октября я позвонил И.В. Сталину. /…/ доложив обстановку на Западном фронте, я сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});