Читать интересную книгу Живущие в подполье - Фернандо Намора

Часы в комнате, которую хозяйка пыталась украсить монументальным кувшином и люстрой со стеклянными подвесками и в которой Жасинта поделилась с ним своими ребяческими опасениями:

— У меня толстые ноги, ты не находишь, что я похожа на деревенскую девушку?

— Конечно, нет. Но даже если бы они были толстыми, меня бы это не смутило. Я неравнодушен к деревенским девушкам…

— Обманщик. Ты так говоришь, чтобы я поверила…

Васко вопросительно поднял брови, боясь задать рискованный вопрос.

— …поверила, что всегда буду тебе нравиться.

Рискованный потому, что всякий намек на завтрашний день неминуемо наталкивался на Марию Кристину.

— Когда женщина нравится по-настоящему, — сказал он, — не имеет значения форма ее носа, красивые или нет у нее ноги, тогда любовь не зависит от лишней морщинки. Женщина нравится потому, что это она, а не другая.

К кому он обращался? О ком думал, произнося эти слова? О Жасинте или о Марии Кристине? И какая из них ответила:

— Ты хочешь сказать, что я тебе действительно нравлюсь?

Жасинта бросила в пепельницу еще горящую сигарету, дым от нее полз по комнате, и казалось, будто рядом с пепельницей притаился заклинатель змей.

— Я уже не та, что была прежде. Если бы мы познакомились несколько лет назад…

К чему она говорит это? Васко почувствовал в ее словах мольбу о нежности и положил свою руку на дрожащее запястье Жасинты; от солнечного луча заискрились стеклышки на люстре, и Жасинта глубоко вздохнула.

— Как-то я посмотрела на себя в зеркало, и… впрочем, ты, наверное, и сам догадался… Зеркало сказало мне то, о чем ты сейчас думаешь: что я постарела, что не стоит обольщаться. Иногда случается, что мы вдруг посмотрим в лицо правде, и тогда обманы, которыми мы себя тешили, рассеиваются. Разумеется, мы продолжаем лгать, но теперь уже только другим, ведь они более доверчивы и не так безжалостны к нам. Меня немного утешило приглашение принять участие в благотворительном празднике. В какой-то степени это будет осуществлением мечты моей юности стать модельершей, манекенщицей, актрисой, кем-нибудь в этом роде. Пусть на один только час. А он не позволил.

— И ты ему подчинилась? Ты, которая…

— Он воспротивился так решительно, что я не осмелилась противоречить. Ты его плохо знаешь.

Последняя фраза Жасинты болезненно отозвалась в нем. Она прозвучала почти угрожающе. Муж Жасинты возражал, чтобы жена принимала участие в благотворительном базаре, но мирился с тем, что она имеет любовников. И вероятно, будет мириться с этим впредь. Что это за люди, что такое Жасинта? Он разглядывал теперь ее поблекшее, немного встревоженное лицо. Она подрисовывала брови, утолщая их посредине, отчего они делались похожими на очень черные знаки ударения, приклеенные над глазами. Паяц, изменяющий свой облик потому, что этого требует роль. Зато больше Жасинта ничего не подкрашивала, словно бросая вызов своей простотой и небрежностью. Например, губы были бледные, потрескавшиеся. Васко разглядывал ее лицо, видел в нем другие лица и думал, что мы замечаем в людях прежнюю красоту, а не причиненные временем разрушения; но если наше внимание приковывают следы этого разрушения, это означает, что глаза наши не различают больше прежних черт, ибо и в нас тоже все переменилось, как и в тех, в ком мы обнаруживаем перемены.

VIII

Однажды Жасинта спросила его: "Какого цвета представляется тебе мир?" И Барбара повторила этот вопрос почти дословно. Барбара и еще кто-то. Поэтому он путал людей; их притворство, запугивания, их оскорбления не преследовали определенной цели. Такова была их среда. Страх, предчувствие поражения пропитали воздух, которым они дышат. А то, что еще оставалось в них живого, тлело где-то в подполье, под слоем повседневной рутины, но то был уже не прежний жар. В душе Васко лавиной нарастали досада и раздражение. То же происходило и с другими — с Жасинтой, Марией Кристиной или Барбарой, со всеми. В том числе и с Зеферино, встреча с которым послужила поводом для вопроса Жасинты. С элегантным Зеферино. Хвастуном Зеферино. Он держался прямо, как сержант на параде, и так гордился своей причастностью к миру кино, что, наверное, никто не удивился бы, услышав при его появлении приказ подыматься в атаку или залпы победного салюта. Уже само его присутствие "мои метр девяносто без натяжки", "мои восемьдесят семь килограммов" создавало некоторое напряжение. В кафе он двигался к столику, где сидели Васко с Жасинтой, словно танк, который сметает на своем пути все препятствия. Стулья и столы остались на прежнем месте, он и не коснулся их, однако казалось, будто после его стремительного натиска на полу лежит груда развалин.

— Привет, Васкиньо! — Уменьшительная форма, должно быть, подчеркивала ничтожество остальных в сравнении с его мужественностью. — И ты сюда пожаловал?

Нарочито растягивая слова, он окинул Жасинту оценивающим взглядом, в котором тут же мелькнуло лукавство, — опытному человеку не требуется много времени, чтобы определить ситуацию. "У меня своя манера обращения с женщинами, — говорил он, и на его усеянном веснушками лице становилась заметной сеточка красных жилок. — Я даю понять без обиняков, что знаю им цену. А они сразу понимают, считаю ли я их потаскушками или только пылкими. Это мой секрет. И вам известно, как помогает мне такая тактика…"

Должно быть, он собирался применить эту тактику и к Жасинте. По крайней мере Васко понял (и она, конечно, тоже), что Зеферино распускает свой павлиний хвост. Он почувствовал бы себя униженным, если бы не произвел впечатления на такую женщину, как Жасинта. Приемы обольщения были у него всегда одинаковые: наглая, но доверчивая и радостная улыбка, агрессивность, немного легкомыслия или даже бесстыдной дерзости и кстати и некстати рассказанные эпизоды из его биографии борца за справедливость. Но главная роль отводилась его грубой наружности. "Сама природа", — любил ои повторять слова, которыми его наградила одна образованная любовница. Однако, если объект в этом нуждался, Зеферино не пренебрегал даже малой толикой неуклюжего романтизма, требующего шлифовки, точно алмаз. Поднимая с пола зажигалку, он прошептал Васко на ухо, почти не разжимая рта, но так, чтобы Жасинта догадалась: "Лакомый кусочек!" — И сейчас же стал сетовать, что попал в "ужаснейшую переделку". Жасинта подбодрила его:

— Любовные приключения?..

Васко поспешил опередить Зеферино:

— Несомненно. Он у нас профессионал.

Но разве мог подобный сарказм обезоружить Зеферино? Совсем напротив.

— Да, любовное приключение, мой милый. И ты ее знаешь. В чем только душа держится, а соображает что к чему. Мы подготавливали пленку к просмотру, я поругался с помощником оператора, и она бросила мне в лицо: "Вы такой же негодяй, как и я. Но в вас чувствуются сила и ум. Я хотела бы иметь от вас ребенка". Признание стоило того, чтобы я отослал всю шайку и мы остались с ней наедине. Так я и сделал. "Проваливайте все к дьяволу. Продолжим завтра!"

Васко наблюдал за лицом Жасинты — иронический интерес вскоре сменился фамильярным одобрением, потом лицо вдруг исказилось недовольной гримасой: в кафе ввалилась компания студентов-завсегдатаев во главе с сорокалетним преподавателем, который изо всех сил старался походить на современную молодежь: спортивного покроя пиджак, свитер с высоким воротом в обтяжку, гранатового цвета, как и носки, — все гармонировало или, напротив, умышленно не соответствовало его могучей грудной клетке, толстым пальцам с коротко остриженными ногтями, привыкшим к гимнастическим упражнениям рукам — словом, его мужественной внешности. Склонив голову с красиво тронутыми сединой висками, он улыбался, делая вид, что устал от гомона молодежи. Было ясно, что Жасинте показалось неуместным его вторжение. Его и стайки девушек, белокурых и темноволосых, но будто скроенных по одному образцу, которые наперебой задавали ему бестолковые вопросы и выискивали предлог, чтобы он мог придвинуться к ним поближе.

Зеферино, не обращая внимания на галдеж и на скрежет режущей ветчину машины, который терзал слух Васко, продолжал рассказ, подкрепляя его в нужных местах жестами:

— Оттуда мы отправились к моему автомобилю, и я заставил ее повторить: "Хочу иметь от вас ребенка". Прелестно, не правда ли? Тогда я решил поставить точки над i: "Идея, достойная уважения, только знайте: возможный кризис в отечественной демографии меня не волнует. Я человек легкомысленный и ищу необременительных связей. Мне хотелось бы переспать почти со всеми знакомыми женщинами — ведь я знакомлюсь лишь с привлекательными, — но только один раз, в конце дня, чтобы выпитое виски улеглось у меня в желудке. А потом — прощай, иди на все четыре стороны. Иными словами, я не потерплю ни цепей, ни ловушек". И она мне ответила, насмешливо прищурив свои глазки, как у морской свинки: "А что, если наш конец дня наступит уже сегодня?" С этого все и началось.