ообще, Дин Хун прожил, а точнее сказать, прослужил свою долгую жизнь с достаточно четким и ясным представлением о добре и зле, правде и лжи, справедливости и неправедности.
Беда в том, что не везде и не всегда существует, как этого ни хотелось бы, четкая разграничительная линия, разделяющая два противоположных и часто взаимоисключающих начала, когда кончается одно и начинается совершенно другое, полностью первому противоречащее…
Значит, должно бы существовать некое подобие нейтральной пограничной зоны, разделяющей эти противоположные начала. А в жизни этого нет и быть, считай, не может.
Но без этого человечество ждет печальное будущее: обязательно найдутся те, которые воспользуются нечеткими, неточными границами и сознательно запутают все изначальные ориентиры - главные ценности, определяющие, разделяющие понятия добра и зла, а там начнется нечто невообразимое.
се это было понятно априори, то есть без доказательств, и потому он всегда инстинктивно уходил от раздумий на сей счет, полагая их и бесполезными, и в чем-то даже опасными для человеческого сознания - да, уходил от них, как от края обрыва, с которого можно сорваться… Додуматься можно до самых невероятных вещей.
Сегодня же его неожиданно для самого себя осенила крайне неприятная мысль, от которой даже передернуло…
Он ощутил совершенно четкую и реальную связь свою с Чжан Чженем - именно личную, персональную… Хотя этого не должно бы быть никогда и ни при каких обстоятельствах, настолько далеко разведены были они по полюсам жизни. Но это есть. Это данность, от которой никуда не денешься.
Это самое дикое, что может представить себе настоящий пограничник: связь с контрабандистом!.. Пусть даже сюрреальную, мистическую, существующую в ином измерении. Но связь, тем не менее, настоящую и неразрывную - и именно поэтому, по большому счету, недопустимую.
А для истинного пограничника это преступление… пусть не в реальных уголовных статьях, а по Кодексу ысшего Суда, перед которым, в конце концов, там, за синими небесами, непременно предстанет каждый пограничник.
Что там гласит тот Кодекс в отношении подобных связей, Дин Хун не знает, но ясно, что обвинение будет предъявлено и что доказательства некой вины будут найдены, иначе бы все эти мысли не встревожили его так сейчас, не смутили его пенсионный покой. На то есть у Кодекса свои следователи, чтобы выискивать, выяснять и устанавливать. И дело даже не в нем лично, а в том, чтобы другие знали, видели опасность таких связей и, в конечном счете, устрашились их…
Дин Хун прославился тем, что за время своей долгой службы он почти полностью извел нарушение границы в крупных, хорошо организованных формах. Многих контрабандистов-воротил он вынудил перейти на легальную купеческую торговлю, выгодную его родине.
По меньшей мере три раза он заранее обнаруживал тайные передвижения вражеских войск и сумел скудными силами главной заставы в трудных боях удержать их до подхода армейских частей. Этим он предотвратил большие несчастья для всего Чжоу. Нападения захлебывались еще в самом начале, и любители разбойной поживы бывали успешно изгоняемы.
Сам Император не раз вручал ему высшие награды государства и присвоил генеральское звание, доверив ему командование Северо-Западным пограничным округом. Так исполнилось таинственное предсказание в темной комнате.
Еще задолго до Дин Хуна при главной заставе была собрана большая по тем временам библиотека. Говорят, начало ей положил какой-то ныне забытый старый учитель, который в юности служил здесь. И, видимо, справедливо говорят, что с тех пор выходцы с заставы Саныуань делали успешную карьеру не только в армии, но и в самых разных сферах государственной деятельности. Многие из них занимали высокие должности при дворе Императора. Несколько бывших пограничников даже стали художниками и музыкантами. А двое прославились как знаменитые каллиграфы, работы которых высоко ценились у самой взыскательной публики не только в Чжоу, Лу, Ци, Чу, но и в других окрестных странах. Нет, вовремя усвоенная грамотность, в юности привитая тяга к знаниям многое значат в жизни человека.
Дин Хун и при исполнении обязанностей, и в своем непритязательном быту был, вообще-то, весьма немногословен. Да и о чем говорить прирожденному солдату, как не о делах службы. Но иногда, в редкие минуты особого расположения духа, он рассказывал о своем великом друге - и всегда с нескрываемой гордостью, с некоторым оттенком удивления. Инь Си, будущий начальник Северо-Западного пограничного округа, который станет генералом в тридцать лет, был одним из прилежных воспитанников и слушателей Дин Хуна. А пока он пребывал в капитанах и командовал одной из рядовых застав. Но многие сослуживцы догадывались, что "этот мальчик" далеко пойдет, и потому относились к нему предупредительно, а за глаза с ревностным недоумением: за какие такие заслуги прочат ему большое будущее, которое вряд ли доступно большинству из них? Наверное, они плоховато понимали смысл того, что называют преемственностью, - в отличие от юного капитана, сразу принявшего и глубоко усвоившего все главные установки и принципы своего учителя по службе, по жизни, по образу мысли. И поднимаясь по служебной лестнице все выше, Инь Си только укреплялся в них, превыше всего ставя честь пограничника. И надо отдать должное мудрости кадровиков из Пограничного управления, увидевших это в нем и назначивших его преемником старого генерала.
Бережно хранил в памяти Инь Си рассказы своего Наставника об Учителе, посягнувшем на вечные истины. Хотя эти старые друзья одно и то же событие могли трактовать по-разному и делали зачастую взаимоисключающие выводы, Дин Хун каким-то образом умел более выпукло передать не столько свою, сколько куда более сложную позицию бывшего сослуживца и товарища.
Именно это, скорее всего, и сделало Инь Си учеником сразу двоих учителей. С юных лет склонный к размышлениям над сущностью этого мира, он как губка впитывал в себя их посылы и выводы, противоречия и согласия, их мнения о природе и причинах происхождения добра и зла, об истине и заблуждениях.
минуты особого расположения старого генерала он просил его рассказать о своем большеголовом друге юности. Дин Хун сразу оживлялся, в суровых глазах его загорались оживленные огоньки, и он порой очень подробно, в тончайших деталях передавал суть их очередного спора - всегда с легкой самоиронией, с особой доброжелательностью к другу, с уважением
к его точке зрения, даже если был категорически не согласен с ней. И никогда не выпячивал свою, а наоборот, пытался понять доводы своего не менее упрямого, пожалуй, собеседника, который реально отсутствуя, удивительным образом умел явно присутствовать и вести активную полемику.
А разногласия были. И особенно далеко заходил, например, их спор о деянии и недеянии.
По всем этим и другим причинам на заставе с ее совсем, казалось бы, неподходящей казарменной обстановкой среди воспитанников сложилась традиция предпочтения грамотности и познаний, поисков смысла бытия, размышлений о тех самых, некоторыми презираемых, высоких материях. И это не прошло даром, ибо вышло из нее много знаменитых и именитых.
Будущий генерал Инь Си вырос и возмужал, состоялся как личность именно на фоне этого высокого разговора, в атмосфере заочного спора двух Учителей.
Но подробнее об этом лучше рассказать в ином месте и в иное время, ибо это хотя и связанная с первой, зачатая в ее лоне, но уже другая история.
Первая поимка Чжан Чженя
Здание Справедливости, как совокупности всех ее понятий и смыслов, строится народом многими веками, и в этом крайне серьезном деле существовало всегда и существует множество нестыковок, неувязок, разнобоя мнений и взглядов, из-за которых по всему зданию ползут трещины, а в отдельные критические моменты оно и вовсе грозит обрушиться… и кто в том виноват? И кто судьи, выступающие от ее имени? едь во всякое время и во всяком месте они - дети своего времени и места, а Справедливость от этого, как известно, зависеть не должна, она вневременна и повсеместна, абсолютна. И попробуй, каждый раз решая какую-то конкретную законоиспол-нительную задачу, соблюсти ее абсолюты…
Да, конкретика - это самое, пожалуй, уязвимое место царицы Справедливости. И за примерами дело не станет, вот один из них, самых ранних.
А все дело завязалось тогда из-за большеголового сеятеля сомнений Ли Эра, прозванного всеми впоследствии Лао Цзы - Старый Учитель. И тогда же, более пятидесяти лет назад, связался этот узелок из трех нитей жизни, второй из которых была жизнь Дин Хуна, известного средь молодых сослуживцев прозвищем Старый Пограничник, а после смерти - как ечный Стражник, и третья - матерого контрабандиста Чжан Чженя.
И узелок этот не развязан до сих пор.
А было тогда дождливое и холодное осеннее утро. Два юных пограничника выследили и поймали маленького нарушителя границы.