Читать интересную книгу В разгаре лета - Пауль Куусберг

- Я тебе приказываю отступить! - решительно приказал Ойдекопп.

- Нет. Я обманул людей. Финское радио обмануло меня, а я обманул других. Отдайте мне свои патроны, а сами ступайте, я...

И, не закончив фразы, он рухнул вдруг ничком на свое ружье.

- Готов, - безучастно буркнул Ойдекопп и пополз в лес. Элиас перевернул Юло - парень был мертв.

Сам не понимая, что делает, Элиас встал в полный рост и пошел за Ойдекоппом. Ойдекопп закричал ему, чтобы он лег, но Элиас будто и не слышал.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Разжимаю руки, отпускаю решетку, спрыгиваю вниз. Все встревоженно столпились вокруг, каждый о чем-то спрашивает. Я рассказываю, что увидел за окном, но мысли у меня заняты только одним: нашим главным инженером Элиасом.

Было тяжело его увидеть и узнать. Все остальное сразу померкло. Даже то, что я в плену, что за стеной гремят выстрелы, обещающие нам спасение.

Уговариваю себя, что Элиас такой же обыкновенный бандит, как и тот верзила, который убил лейтенанта. Такой же, как старик с колючими глазами, который орал на меня. Выходит, прав оказался Нийдас, а не Руутхольм. Да, как ни печально, а все-таки Нийдас. Хоть я соглашался с Нийдасом, что, скрывшись в подполье, Элиас сам признал себя виновным, все-таки гораздо было бы приятнее, если б я ошибся. Теперь я это осознал. Но никаких сомнений больше не остается. Все ясно. Элиас наш враг. И мой, и Нийдаса, и Руутхольма.

Самое страшное - обмануться в человеке, которого уважал.

Я считал Элиаса настоящим парнем. Рабочие ценили его. Он был очень требовательный, но не цеплялся по пустякам. По-моему, да и не только по-моему, он был человек искренний. Говорил то, что думал. Он любил повторять, что советской власти нужны не красивые речи, а дела. Мне это ужасно нравилось. И все-таки именно Элиас оказался врагом, а не те, кто скалили зубы, что теперь главное - петь осанну и давать обещания.

Но даже сейчас мне почему-то не хочется ставить Элиаса на одну доску ни с местным волостным старшиной, ни с капитаном, угрожавшим нам оружием.

Но нет, надо смотреть правде в глаза. Главный инженер Элиас враг. Он ничуть не лучше тех, кто ведет сейчас за лесом перестрелку не то с милицией, не то с бойцами истребительного батальона.

Говорю Нийдасу тихо:

- Наш инженер оказался бандитом. Нийдас ничего не понимает.

- Сейчас я видел Элиаса. Он шел вместе с другими. С винтовкой в руках. Ты оказался прав.

- А тебе не показалось?

- Нет. Я сразу его узнал.

- Вот уж не поверил бы, что он так далеко зайдет. Ничего не скажешь, вовремя смекнул, чья возьмет.

На этот раз я не понимаю Нийдаса. Что он хотел сказать? То ли он издевается над Элиасом, то ли и впрямь ему завидует. Нет, наверно, издевается.

Но нам не дают поговорить об инженере. Ко мне без конца пристают с вопросами, без конца выспрашивают, что там - за стеной.

Мне и самому хотелось бы это знать.

Выстрелы гремят все гуще, мы волнуемся все сильнее. Где-то рядом происходит перестрелка между бандитами, арестовавшими нас, и какими-то неизвестными нам силами.

Руутхольм поднялся н подошел ко мне. Ему удается держаться на ногах надо лишь опираться на мое плечо. Я ничего не говорю ему про Элиаса, еще успеется. К чему расстраивать его сейчас?

- Этих бандитов небось чертовски много, если они решаются сопротивляться, - размышляет вслух Руутхольм.

- То ли бандитов много, то ли милиционеров мало, - замечает Нийдас.

Выстрелы гремят все ближе.

Я больше не в силах ждать, чем все это кончится. Опять подпрыгиваю вверх и ухватываюсь за прутья. Сначала ничего не вижу. На шоссе - ни души. Но как раз в тот миг, когда руки мои ослабевают и я хочу упасть вниз, из лесу выбегают четыре человека. Один из них спотыкается, перепрыгивая через кювет, и роняет при этом винтовку. Но ему уже не до ружья, он спешит догнать своих. Вскоре все четверо исчезают из поля зрения.

- Бегут! - кричу я не своим голосом. - Бегут!

У меня сразу прибавляется сил. Я пытаюсь нащупать ногой выступ в каменной стене, чтобы плотнее приклеиться к окну.

Милиционер колотит кулаками в ворота.

- Густав, открывай! - кричит он караульному.

- Неужто и впрямь бегут? - пристает ко мне та самая женщина, которая перевязывала голову Руутхольму и у которой кончилось молоко.

- Лга! - кричу я ей.

Женщина плачет. И я готов зареветь, как эта женщина.

С воротами пришлось повозиться. Долгое время колотят и дубасят по замку, пока тот наконец слетает.

Коплимяэ смотрит на нас так, будто мы из мертвых восстали.

- Тебя сейчас и собственная невеста не узнала бы, - смеется он.

Я понимаю его. Он шутит лишь для того, чтобы скрыть свой испуг. Но при виде Руутхольма он уже не в силах валять дурака.

- Скоты! - говорит он с яростью и спрашивает:

А где же лейтенант?

Мы долго ищем тело лейтенанта. Обшариваем вокруг исполкома все. Начинаем с помойки, куда его швырнули, и с каждым кругом удаляемся от здания все дальше. Допрашиваем захваченных бандитов, но те уверяют, будто им ничего не известно. Ни про нас, ни про убитого лейтенанта. Я готов поклясться, что они врут, но ничего выжать из них не удаётся.

Мне любой ценой хочется найти тело лейтенанта и похоронить его честь по чести. Никак не можем сообразить, куда же убийцы уволокли тело. Труп председателя исполкома мы нашли на выгоне за домом, но тело лейтенанта так и исчезло. Неужто швырнули его в яму, словно падаль?

Я снова подхожу к захваченным в плен бандитам, которых как раз начал допрашивать начальник истребительного отряда.

- Сколько вас было?

- Кое-кто был...

- Меня с ними не было.

Третий из них, высокий, сутулый, с бородой, помалкивает.

- Кто был вашим главарем?

- Какой-то приезжий, такой долговязый.

- Я не знаю.

Третий по-прежнему помалкивает.

- Кто вам дал винтовки?

- Да я уж не помню кто.

- А у меня и вовсе не было винтовки, я тут случайно.

Третий по-прежнему не произносит ни слова.

Мое внимание привлекает именно этот упрямец, который, словно бы избегая встречаться со мной взглядом, смотрит себе под ноги. Я тоже опускаю взгляд н от неожиданности вздрагиваю. На нем сапоги из юфти с толстыми подошвами. Перед глазами сразу возникает картина: тяжелая нога в сапоге с размаху бьет лежащего на земле человека, уже не способного защищаться. Удар за ударом в живот. Меня охватывает вдруг незнакомая мне ярость, сейчас я способен без малейших угрызений совести пристрелить этого человека на месте. Я подхожу и кричу ему в лицо: - Убийца!

И сам не узнаю своего голоса - он у меня какой-то сиплый, срывающийся.

Человек пугается, поднимает взгляд, и мы смотрим друг другу в глаза. Да, да, да! Я не ошибся. Это один из тех, кто захватил нас врасплох и избил до полусмерти. Он должен знать, где спрятан труп лейтенанта.

Долговязый сутулый бандит хочет оттолкнуть меня и попытаться удрать, он пригибается и заносит на меня руку. Я мигом отскакиваю и что есть силы бью его в лицо. Куда я попал, не вижу, потому что в глазах у меня темнеет, но все-таки он пошатнулся и скрючился под деревом.

Бойцы истребительного батальона оттаскивают меня. После этого двое остальных становятся разговорчивее. Но бородач продолжает молчать.

Пока бойцы истребительного батальона вылавливают лесных братьев, я сижу на опушке у шоссе. Нет сил участвовать в облаве. Руутхольм тоже отдыхает рядом со мной. Появление истребительной роты, наше освобождение и разгон бандитов изрядно прибавили ему сил. Мы сообща искали убитого лейтенанта, он даже принял участие в обыске ближайшего хутора, но скоро устал.

Нийдас и Коплимяэ преследуют серых баронов и их. приспешников. Не верится, что кроме тех троих, которых мы схватили в самом начале, нам попадется кто-нибудь еще. Я думаю о том, что местному активу, милиционеру, да и другим придется в ближайшие дни нелегко. Вахтрамяэ сам сказал мне об этом, когда мы прощались. Черт его знает, хватило ли бы мне смелости оставаться жить здесь, окажись я на его месте.

Перед нами останавливаются два грузовика.

Меня непреодолимо тянет посмотреть в боковое зеркальце машины на -свое лицо, а то все поглядывают на меня как-то чудно. Да еще глупо охают и ахают или отводят глаза в сторону. Я стараюсь удержаться, ругаю себя кокетливой девчонкой, но в конце концов залезаю все-таки на крыло и гляжусь на себя.

Да, хорошо они меня разукрасили. Вся правая сторона лица - и щека и бровь - опухли. Вокруг глаза лиловые и синие круги. Широкий красный шрам тянется от виска до самого подбородка.

Снова опускаюсь на край кювета и утешаю себя тем, что если скула осталась целой, то этак через недельку я опять стану похож на человека. Только вот нельзя, пожалуй, сразу возвращаться домой: мама испугается до полусмерти.

Женщина, которая перевязывала Руутхольма, приносит нам хлеб, молоко и сало. Я уплетаю за" обе щеки. Политрук и тот кое-что проглатывает.