— Это не совсем соответствует случаю, — сказала мама.
— В семь? — зевнув, предложил Дэниел.
— Уложим, — сказала миссис Манхейм, — потому что вы устали. Но это не годится для наказания.
— Может, забрать у них велосипеды на месяц? — предложил я, думая, что все сейчас в один голос закричат: «Питер, прошу тебя». Но вдруг стало очень тихо.
— Нет! — крикнул Фадж.
— Нечестно! — взвыл Дэниел.
Мама, папа и миссис Манхейм смотрели друг на друга.
— По-моему, вполне адекватное наказание, — наконец высказался папа.
— Я тоже так думаю, — кивнула миссис Манхейм.
— Согласна, — сказала мама.
Я не мог поверить. В кои-то веки меня приняли всерьёз.
— Как же мы будем добираться до школы? — надул губы Фадж.
— Пешком, — сказала мама. — Так же, как добирались, пока у вас не было велосипедов.
— Мамочка, — завёл волынку Фадж, — если ты меня любишь…
— Это именно потому, что я тебя люблю. Именно потому, что мы все вас любим…
Фадж встал и топнул ногой.
— Зря я вам кексы купил!
Папа взял их велосипеды, скрепил цепью с замком и поставил на полку в гараже.
— Надеюсь, это вас научит, что нельзя убегать всякий раз, когда вам что-то не понравится.
— Побег ничего не решает, — сказала мама.
— А нам было весело, — сказал Дэниел. — Вот так-то, ха-ха!
— И вкусно, — сказал Фадж. — И мы доказали, что мы достаточно взрослые, чтобы ездить на озеро. Вот так-то!
— Ничего подобного, — усмехнулся папа. — Вы доказали, что не готовы пользоваться такой привилегией, как собственные велосипеды, только и всего.
Фадж с Дэниелом снова переглянулись. И хором заревели.
На ужин мы заказали пиццу. Дэниел ненадолго прервал плач, чтобы напомнить маме:
— Я не ем ничего с горохом и луком.
— Разве такое забудешь, — сказала мама.
Когда Дэниел с миссис Манхейм ушли к себе, мама поставила в музыкальный центр новый диск Моцарта, и мы все уселись за круглым столом в гостиной собирать семейный пазл — закат в горах. Пока мы собрали один угол.
— Пита однажды тоже убегал, — сказал Фадж, покусывая кусок пазла.
— Я только задумал побег, но не убежал, — уточнил я, отобрал у него кусочек и поставил на подходящее место в картине.
— И папа убежал, когда не хотел больше работать. — Фадж сгрёб в кучку оранжевые кусочки.
— Ты о чём это? — насторожился папа.
— Мы же поэтому переехали в Принстон, разве нет?
— Конечно, нет, — возмутился папа. — Кто тебе такое сказал?
— Сам додумался, — гордо сказал Фадж.
— Так знай: ты ошибся!
— Тогда зачем мы переехали?
— Для разнообразия, — объяснил папа. — Перемены ради.
— Вот поэтому я и хотел на озеро, — сказал Фадж. — Для разнобезобразия.
— Кстати, раз уж заикнулись о Принстоне и переменах, — вступила в разговор мама, отодвигая тарелку с третьим кексом. — Милли с Джорджем скоро возвращаются, и мы должны решить, что делать дальше.
— В каком смысле? — не понял я.
— Ну, искать здесь другой дом или готовиться к возвращению в город.
— В смысле, у нас есть выбор? — уточнил я. — Я всегда думал, что мы приехали на год. И всё.
Тутси подошла к столу, схватила несколько кусочков пазла и убежала.
— Эй, а ну верни, — я ринулся за ней. Догнав, протянул ей резиновую мышь, и Тутси бросила добычу.
— Я лично не любитель каждый день кататься на поезде в город и обратно, — пробурчал папа, — но если остальные жаждут остаться в Принстоне, я готов.
— Каждый день кататься в город? — переспросил я.
— Да. Я возвращаюсь на работу в агентство.
— Больше писать не будешь?
— Пока нет. Выяснил, что не слишком у меня это получается. Может, я никогда и не закончу свою книгу.
Я точно знал, что он не закончит. Но смолчал.
— Зато в рекламе я дока. И по работе соскучился. — Он взглянул на меня. — Но это не значит, что я хочу стать директором агентства, Питер.
— Я понял. Понял, — говорю. — А как же ты, мам? Кем ты будешь?
— Ну… Если папа снова пойдёт работать, я бы с удовольствием доучилась, получила степень по истории искусств. Может, в Нью-Йоркском университете.
— В смысле, в Нью-Йорке, да? — уточнил я.
— Да. В Гринвич-Виллидж.
— Значит, вы оба хотите вернуться?
Мама взяла папу за руку и сказала:
— Наверное, да.
— А ты, Питер? — спросил папа. — Чего бы ты хотел?
— Не знаю. Я уже как-то привык здесь, но по Нью-Йорку всё равно скучаю.
— Я не помню Нью-Йорка, — сказал Фадж.
— Да помнишь ты, — сказал я.
— Нет. Я смогу там ездить на велике?
— Кое-где — да, — сказал я. — В Центральном парке, например.
— Центральный парк я помню.
— И квартиру нашу ты помнишь, — говорю. — И лифт с Генри, лифтёром…
— Ой, точно. Генри и лифт помню.
Мама с папой засмеялись.
— А ты, Тутси? — сказал Фадж. — Где хочешь жить? В Принстоне или Нью-Йорке?
— Ню! — сказала Тутси.
— Вы слышали? — обрадовался Фадж.
— Ню-ню! — повторила Тутси.
Мама с папой обменялись недоумевающими взглядами.
— Это её первое слово, — сказал Фадж. — Она тоже хочет жить в Нью-Йорке!
— Ню-ню! — подтвердила Тутси.
Тут я сообразил, что кроме меня никто не слышал, как она целый день говорит «Ню-ню». И что ничего общего с городом Нью-Йорком это слово не имеет.
— Значит, единодушно! — заключил Фадж.
— Ого, какое длинное слово! — сказала мама.
— Я знаю много длинных слов, — похвастался Фадж. — Вы удивитесь, сколько я их знаю.
— Фадж, — улыбнулась мама, — ты полон сюрпризов.
«Значит, мы возвращаемся, — подумал я. — Назад, в наш большой город. Назад, в нашу квартиру. Назад — к Джимми Фарго, и Шейле Тубман, и к моему камню в парке. Снова выгуливать Черри с совком для какашек, фу. Но оно того стоит. Да, оно того стоит».
Я подхватил Тутси на руки и закружил. Я смеялся и не мог остановиться. И Тутси смеялась. Мы возвращаемся домой!