время ушли Хинчук и Булкин[242] (вообще, преимущественно уходят бывшие правые, проявляющие в отношении к коммунизму тот же оппортунизм, который проявляли раньше к буржуазии). Оба пока еще к коммунистам не ушли.
Теперь о нашем отношении к проблемам международного движения. После Берна и Люцерна[243] мы окончательно укрепились в убеждении, что, в сущности, говорить о восстановлении Интернационала в данное время не приходится. Не только нельзя представить себе в одном Интернационале правых социалистов, с одной стороны, и партии, вошедшие в ленинскую организацию, с другой, но и сколько-нибудь органическое единство между правыми и центром невозможно до тех пор, пока первые не расквитались окончательно с политикой национализма и готовы вместе с буржуазией подавлять вооруженной силой движения другой части пролетариата. А до этого расквитания дело далеко еще не дошло. В этой невозможности органического единства мы видели и действительную причину неудачи кампании за социалистическое вмешательство в русские дела: ибо всякое осуждение большевистских методов и формулирование позиции в вопросе о диктатуре и демократии a priori[244] лишены какого бы то ни было морального и политического значения или являются результатом соглашения с Вандервельдом[245], Гомперсом[246], Тома[247] или Шейдеманом, которые в русской политике связаны соучастием в империалистских видах буржуазии Антанты respective[248] Германии на Россию и соучастием в совместной с своей буржуазией борьбе против местного большевизма и которые в вопросе о демократии уже обличены фактами в том, что под этим словом понимают формы (и только формы) парламентаризма, прикрывающие нынешнюю военно-полицейскую диктатуру плутократии.
Поэтому мы признали, что может идти речь о конгрессах и конференциях, на которые допускались бы все рабочие партии и которые позволили бы достигать некоторых общих шагов по отдельным вопросам и дали бы возможность формироваться принципиальной действенной программе центра, сплачивающего элементы, порвавшие и с Burgfriedenspolitik[249], и с коммунизмом; но не должно быть речи о «восстановлении II Интернационала» как организации, претендующей на руководство международным движением и связывающей отдельные партии взаимной ответственностью. В этом духе мы еще в прошлом апреле приняли прилагаемую резолюцию с выводом, что на конференциях типа Люцерн – Берн мы можем быть представлены только для информационных целей.
С тех пор опыт лишь укрепил в нас это мнение. Добрая половина национальных партий и фракций II Интернационала сейчас сидит в правительствах своих стран или не сидит, [но] являются, по существу, правительственными. Попытки при таких условиях демонстрировать на конференциях единое мнение интернационального рабочего класса лишь дискредитируют эти конференции и создают в революционных элементах представление, что единственно независимым от буржуазии и способным к мобилизации международного пролетариата является московский центр Ленина. С другой стороны, элементы центра, вопреки Вашим попыткам к правильному пониманию многих из них, чересчур замкнулись в местную борьбу и не делают никаких серьезных шагов, чтобы сплотить свои собственные силы в единый интернациональный блок с действенной программой, прежде чем определять свои отношения к объединительным попыткам справа и к деятельности ленинского Интернационала. В течение полутора лет центр, не осуществив даже экспедиции в Россию, очистил все поле для коммунистов и в конце концов, в лице независимых, стал на путь, ведущий в Каноссу[250]. Мы (я говорю о себе, Федоре Ильиче, Абрамовиче и других близких товарищах) хотя и допускаем, что, быть может, в будущем, за невозможностью полного единства, образуется Интернационал из одних центра и левой, но это считаем возможным лишь после значительной эволюции левых, сейчас же такая группировка означала бы капитуляцию перед большевизмом и априорный отказ от восстановления объединяющего все пролетарские партии Интернационала. Сейчас, думаем мы, центр может (и должен) сделать одно: собрать в международном масштабе свои собственные силы, выработать свою принципиальную программу и свою международную политику и вести идейную борьбу направо и налево. Если нам удастся теперь «пробить окно в Европу», мы будем воздействовать на немцев, французов и т. д. в этом направлении[251]. Наши собственные «левые» в этом вопросе особенно поддаются импрессионизму[252] и теперь, после съезда независимых[253], требуют установления блока центра с левой и ориентации на московский Интернационал как единственный действенный центр международной революции. На этом пункте нам предстоит выдержать бой на предстоящем 24 февраля совещании комитетов (неполноправная конференция).
Кажется, все существенное Вам сообщил. Остается – о наших отношениях с правящей партией. После поездки за границу Литвинова[254], когда запахло переломом в политике Антанты, она стала заигрывать с нами (по-своему, по-медвежьи). В ответ мы потребовали разрешения нам выпускать хотя бы ежемесячный журнал и бюллетень ЦК.
Большевики, согласившись «принципиально», тянули полтора месяца с практическим решением вопроса, и когда мы, разоблачив этот «саботаж», потребовали немедленного ответа: да или нет? – они ответили: «преждевременно». Потом дали нам понять, что другой ответ сможет быть дан после съезда Советов, куда нас пригласили[255]. Наше поведение на съезде (прочтение декларации с обличением террористической политики и абсолютистского режима) их «разочаровало», и дело осталось в прежнем виде. Теперь хотим возобновить «ходатайство». За границу упорно не пускают никого из нас. Сейчас здесь – в составе делегации латышского Красного Креста – находится Мендерс[256]. Как и все члены делегации, он в качестве представителя союзной державы находится под охраной и не может общаться с местными учителями. Все хлопоты и его, и наши, чтобы ему позволили повидаться со мной, до сих пор не увенчались успехом.
Посылаю Вам свое письмо, которое я недавно поместил в органе группы отколовшихся от Чернова влево эсеров «Народ» [257] по поводу инсинуации чрезвычайки против Александра Павловича [Аксельрода] [258]. Чрезвычайка не отвечала. Шлю привет ему и Самуилу Давыдовичу [Щупаку] [259] (все еще он в Швейцарии?).
Наши все шлют Вам привет и пожелание здоровья. Письма и материалы для нас можете посылать в Ригу на имя члена Национального совета Ф. Мендерса. Крепко обнимаю и жму руку.
Ю. Ц.
О смерти Веры Ивановны [Засулич] [260] Вы, конечно, знаете. Алекс[андр] Никол[аевич] [Штейн] [261] говорит, что она умирала в ужасном состоянии, проклиная всю свою революционную деятельность. Жилось ей в последнее время довольно тяжело.
На всякий случай: разумеется, все слухи, будто я, Федор Ильич и другие должны были войти в правительство, чистый вздор, как видно намеренно распространенный азиатским дипломатом Литвиновым. Никогда не велось об этом не только переговоров, но даже намеков на переговоры.
Письмо А. Н. Штейну, 26 марта 1920 г
Дорогой Александр Николаевич!
С месяц