Однако Квентин произнес сердито — и только одна Юлька уже научилась понимать, что этот человек умеет скрывать за полной серьезностью иронию:
— Это неверное решение. Лошадь должен быть — маст би — рядом с всадником. Я сяду с краю, это удобнее для моих копытов.
Гости, натянуто улыбаясь, сдвинулись, повинуясь знаку Тараса Францевича. И Джефферсон, аккуратно опустив Юлю на стул, устроился рядом.
Директор тут же завел длинную и нудную заздравную речь в честь американского гостя. Но американский гость слушал невнимательно и смотрел вовсе не на оратора, а на свою всадницу.
Даже Юльке, к стыдливости вовсе не склонной, стало неловко. Чтобы скрыть смущение, она принялась болтать:
— По-русски будет не «копытов», а «копыт». И нельзя сказать «ваш лошадь», это слово женского рода.
— Разве я не мужчина? — прищурился Квентин, не то обидевшись, не то, наоборот, заигрывая.
— Хм… почему же тогда вы за мной не ухаживаете? У меня тарелка пустая и бокалы тоже.
Джефферсон тут же подозвал жестом официанта с шампанским, но Юлька, у которой от выставленной на столе кулинарной роскоши даже голова закружилась, поспешила добавить:
— Но тарелка — важнее.
Тогда Квентин, уже совершенно не обращая внимания на красноречие Тараса Францевича, встал, перегнулся через стол и взял огромное блюдо, на котором было разложено аппетитнейшее мясное ассорти. Повара выложили ломтики всевозможных деликатесов в виде симметричной мозаики, чтобы у посетителей и слюнки текли, и глаз радовался.
Директор поперхнулся и на полуслове оборвал свой панегирик: ни он сам и никто из его подчиненных еще не приступил к еде. Наверное, без команды начальника у них это не разрешалось. Юлька злорадствовала…
Но в следующий миг и она поперхнулась.
Ее галантный кавалер не тронул ни розовых полупрозрачных кусочков ветчины, ни румяного, тонко нарезанного ростбифа, ни темно-бордовой салями с искристыми вкраплениями жирка. Он сгребал в тарелку своей прекрасной наездницы только зеленый горошек, обрамлявший блюдо по периметру, для украшения.
— Тпру, лошадка! — остановила его Юлька. — Я, в отличие от вас, не травоядное.
— Какое, простите?
— Не вегетарианка!
— Но вы… там, на лестнице… сказали, что будете со мной говорить, только поев досыта гороха. А я… я хочу, чтобы вы со мной говорили больше и больше.
— Только гороху наевшись! А-ха-ха!
Юлька залилась таким звонким смехом, что это окончательно свело на нет царившую за столом чопорность.
Приглашенные вдруг встрепенулись и, позабыв об иерархии, начали шутить, пить и есть, как нормальные живые люди, а не чьи-то подчиненные.
Банкет! Праздник! Пирушка! Обжираловка и хорошая выпивка! Как это здорово!
Тарас Францевич с минуту растерянно озирался, наблюдая за этой развеселой кутерьмой, потом нахмурился, а затем последовал примеру остальных. И оказалось, что он умеет заразительно, раскатисто смеяться!
Юлька дегустировала все подряд, слушала грубоватые мужские анекдоты, рассказывала в ответ свои журналистские байки, и всем было хорошо.
Только Квентин казался озабоченным, как будто его мучил серьезнейший вопрос:
— Все-таки я — лошадь мужского рода, правда?
— По-русски это будет «конь», — сказала Юля.
— Конь, — как послушный ученик, повторил он, но отчего-то это прозвучало грустно.
— Но мне все же сдается, что вы человек, Квентин. — Ей показалось, что говорит она чересчур патетично, и Юлька снова перешла на шутливый тон: — По крайней мере наполовину. Как кентавр.
— Значит, я и есть кентавр.
— Хорошо! Обожаю этих существ. Они такие умные и мечтательные! И стреляют из лука.
— Стреляют? Разве кентавры воинственны?
— Нет! Они целятся в небо. Хотят сбить звезду…
— О, знаю! И загадать желание. Таков ваш русский обычай.
— Да… — задумчиво проговорила Юлька. — Звездопад — к счастью. Но он бывает только летом.
— Весной тоже. В марте, — возразил он.
— Ну, может, это у вас в Америке.
— Нет, у вас, в России. Именно здесь я нашел падающую звезду. И даже поймал ее.
— Когда?
— Сегодня. Вы падали. Я вас поймал.
— Хотите сказать, что я звезда? Благодарю за комплимент.
— Это не я сказал. Так считает, — кивнул он на Тарас Францевича, — господин директор. Он так вас представил Помните?
— А! Восходящая звезда отечественной журналистики!
— Мистер директор был прав.
— Ну и как, вы загадали желание?
— Загадал, — коротко ответил Джефферсон и надолго замолчал. Только сидел и, забывшись, жевал укроп и петрушку, словно настоящее травоядное.
Как ни странно, его молчание Юльку обидело, хотя остальные мужчины только и думали о том, как бы ей угодить. Но ведь они не были мифическими кентаврами, и на них ей было наплевать. А Квентин… Он что, совсем забыл о ее присутствии? О каких таких посторонних предметах имеет наглость размышлять, когда рядом с ним скучает дама?
— Эй, — она напомнила о себе. — Очнитесь!
— Да, Джулия? Можно мне вас так называть?
— Тогда я вас… как же… Квентин — значит, Веня! Пойдет?
— Кто пойдет?
Непонятливость американца выводила ее из терпения, но в то же время и забавляла. Ей нравилось болтать с этим голубоглазым мистером. Она приспособилась к его акценту и уже почти не замечала его.
— Вопрос не в том, Венечка, кто пойдет. А в том — как? Как я пойду домой, если я — босиком?
— На кентавре, — ответил он. — В ногах правды нет.
Конечно, после банкета он нес ее на руках не до самого дома, а только до такси. Юлька ждала, что Квентин начнет напрашиваться в попутчики, и мысленно подыскивала слова, чтобы отшить его вежливо, но решительно.
По какой-то странной причине, о которой в тот момент не задумывалась, девушка… не хотела знакомить его с сестрой. Не хотела — и все тут! Ни в коем случае.
А все же была несколько разочарована, когда он даже не подумал сесть в машину, а только по-джентльменски расплатился с таксистом авансом. Причем, видимо, с щедрыми чаевыми, потому что шофер удивленно и радостно крякнул.
— Можно, я как-нибудь позвоню вам, Джулия? — робко спросил Джефферсон, прежде чем захлопнуть дверцу автомобиля.
— Пожалуйста. У вас есть куда записать номер телефона?
— Прошу простить меня, — опустил он глаза, — но я уже записал. И даже выучил наизусть.
— Откуда?!
— Узнал у господина директора.
Юлька хмыкнула:
— Не думала, что кентавры — такие хитрые звери.
— Они не звери, — отозвался он каким-то странным, дрогнувшим голосом. — Они люди. По крайней мере наполовину. Фифти-фифти. Гуд найт, Джулия.
— Доброй ночи, Венечка.
От такси до подъезда пришлось-таки пробежаться в одних ажурных чулочках, отчего эти нежные женские атрибуты тоже, конечно, порвались.
Но, пока Ольга осыпала сестру градом упреков, Юли безучастно стояла у окна и глядела в хмурое ночное мартовски небо.
«А вдруг и для меня упадет хоть одна звездочка? — думалось ей. — И подарит мне что-нибудь такое… волшебное. Говорят, что Близнецы — рационалисты, и это, наверно, недалеко от истины. Но правда и то, что мы не терпим однообразия, а потому иногда ждем чуда! Пусть, пусть же оно ворвется в мою жизнь! Хотя бы маленькое. Нет, маленького не надо, хочу огромного, настоящего чуда-чудища! Пускай для меня с неба упадет не какой-нибудь невзрачный метеорит, а звезда первой величины!»
Но звезд совсем не было видно за пеленой облаков и московского смога.
Никаких.
Ни падающих, ни восходящих…
И только Ольга за спиной со скрежетом раздвигай новую, купленную по Юлиному требованию, брезентовую раскладушку. И даже укладывалась на нее, а не на диван, по-стариковски жалуясь на неудобства и лишения, которым подвергает ее бессердечная младшая сестра-эгоистка.
Глава 14
СТАВКА ВА-БАНК