Читать интересную книгу Любовные секреты Дон Жуана - Тим Лотт

Со временем смелую женщину у кинотеатра, отвратившую угрозу христианского нападения, все труднее стало идентифицировать с внутренней сущностью Хелен. Она действительно могла проявлять бесстрашие с людьми, которые были ей безразличны: могла сцепиться с полицейским, пробиться сквозь заграждения или ряды демонстрантов. Но в отношениях с близким человеком бесстрашие покидало ее. Полюбив меня, она начала бояться: бояться, что я обижу ее, что обнаружу какую-то внутреннюю несостоятельность, брошу ее. Этот страх в определенном смысле предрешил и судьбу Хелен, и мою.

Потому что мне нужна была сила. Мужчины жаждут видеть проявления силы. Я хотел, чтобы она оставалась собой, чтобы посылала меня к черту, если я оказывался не на высоте или обижал ее, чтобы выплеснула мне в лицо вино, выгнала из дома и велела больше не появляться. Оскорбляя или унижая ее – что было, то было, хоть и совестно в этом признаваться, – я взывал к ее духу, доводил до крайности, пытаясь познать ее предел.

Как Хелен боролась с моей жестокостью? Никак. Она просто смотрела на меня, и глаза ее наполнялись слезами. Ее вечное недоумение на лице, которое поначалу так меня привлекало, превратилось теперь в безграничное замешательство. Она ни разу не послала меня, даже не пыталась. Она все терпела.

И это работало на нее. Но дало ей власть, а не любовь. Тогда же я познакомился с чувством вины и разными способами его применения, с гамбитом мученика и его властью над маленькими мальчиками, которые хотят угодить своей маме. Мученицы. Это сидит в них очень глубоко, след векового порабощения женщины. Отпечаток темного потока истории, в которой им не нашлось места, из которой их вычеркнули. И как же бесправным обрести власть? При помощи насилия. Психологического, если другое недоступно.

До Хелен Палмер я ничего этого не знал. Не знал об оружии женщин № 1, об изящном клинке Вины, об автомате Калашникова бесправных.

– Хелен.

– Да, Спайки.

– Я сегодня вечером с Мартином встречаюсь.

– А, хорошо.

– Ты не против?

– Конечно нет.

– Отлично.

– Да.

Во время этого разговора я испытываю целый ряд разнообразных ощущений. Во-первых, мрачное предчувствие, что все обернется не так, как хотелось бы. Во-вторых, когда она говорит: «А, хорошо», добавляется чувство вины. Чтобы понять, откуда оно взялось, надо слышать ее тон и видеть мимику. Это «А» – не просто «А», а «А». Пауза между «А» и «хорошо» была на полсекунды длиннее, чем следовало. И все вместе это означало нечто отличное от «А, хорошо». Означало: «А ты не хочешь, чтобы я пошла?»

Не знаю, в течение какого времени одно ощущение порождает другое, хотя, нет… знаю. Это мгновение между словами Хелен «А, хорошо» и моим вопросом «Ты не против?» В данном случае родилась ярость: из-за того, что мной манипулировали, и из-за того, что у Хелен такой жалкий вид, а я беззащитен перед чувством вины. Я был молод, незрел. Это срабатывало. Я действительно чувствовал себя виноватым.

– Конечно, ты можешь пойти со мной.

– Да нет. Зачем?

Пауза.

– Ну правда. Я уверен, что Мартин будет рад тебе.

– Думаю, не стоит.

– Ну, пойдем. Пожалуйста.

– Ты ведь не хочешь, чтобы я пошла с тобой?

– Хочу.

– Если только ты действительно не против…

Конечно, я против. Просто больно видеть, что ты маешься, не зная, как распорядиться сегодняшним вечером, просто я слишком сердоболен, чтобы заставлять тебя быть самостоятельной. Слабый мучает слабого: такая же реалия жизни, как сильный, мучающий слабого и слабый, мучающий сильного. Паритет, означающий стабильность.

И она пошла со мной. И весь вечер я наказывал ее за то, что не нашел в себе мужества сказать: «Хелен, я не хочу, чтобы ты шла со мной». Я почти не разговаривал с ней. Был язвителен, сдержан, холоден. Она все больше сжималась в своем углу, а мы с Мартином орали и хохотали, пили, рассказывали анекдоты, болтали о футболе. И чем меньше она становилась, тем больше я ее ненавидел, тем сильнее ненавидел себя.

Потом мы прощались с Мартином и оставались наедине, и она начинала плакать. И я уже не злился, а чувствовал себя полным дерьмом из-за того, что обидел ее. Я просил прощения, она обнимала меня, и я тоже не мог сдержать слез, потому что так ужасно себя вел, а потом…

Потом я опять начинал злиться на этот нелепый фарс, который мы только что разыграли, из-за которого я продолжал врать и терял уважение и к себе, и к ней. И она была в этом виновата.

На самом деле – не она. Ведь я так и не дал ей понять, что у нее должна быть своя жизнь. Я не был достаточно жесток. В этом все дело…

Еще одна заметка на полях «Любовных секретов Дон Жуана».

Чтобы построить успешные отношения, надо быть беспощадным.

В противном случае ты становишься трусом. Почувствовав, что любовь уходит, мы с Хелен повели себя как трусы перед лицом беды. Мы делали вид, что ничего не происходит. Да, именно так, хотя наши отношения были под угрозой, хотя я понимал, что прежняя безоблачность моей первой любви улетучилась безвозвратно, хотя меньше всего я хотел жить с Хелен Палмер под одной крышей. Но я старался быть хорошим. И я боялся. Два этих вектора всегда управляли моими отношениями с женщинами. И всегда в конце концов разрушали их.

Хелен выставили из квартиры, которую она снимала с двумя бывшими однокурсницами. Ей негде было жить. Она могла переехать ко мне, или… Не знаю, вернуться к родителям, сделать что-то еще. Это всего на пару месяцев, сказала она.

Я ей поверил. Наверное, она и сама верила, хотя я знаю, что у женщин есть эта Кошмарная Черта: от страха, слабости или отчаяния они могут стать невероятно расчетливыми. Более расчетливыми, чем мужчина способен вообразить в самом страшном сне. Женщины бывают коварны, доверять им опасно. Это один из важных Уроков Любви.

Возможно, она не строила никаких коварных планов. Я не знаю наверняка. Но беспомощный человек – а если женщины и не были таковыми в 70-е, то многие из них себя таковыми считали, – пойдет на все, чтобы защитить себя, чтобы выжить.

6

Мартин Джилфезер был единственным человеком, полагавшим, что я поступил глупо, разрешив Хелен переехать ко мне. По крайней мере, он единственный, кто решился мне это высказать. Кэрол Мун, конечно, думала так же, но была слишком хорошо воспитана, или слишком благоразумна, или слишком дружна с Хелен, чтобы поделиться своим мнением со мной. А Мартин, который уже в те времена совершал непринужденные перемещения от одной женщины к другой, прямо говорил, что я дал слабину, что мною манипулировали. Внешне он производил впечатление нерешительного, слабого человека, но на самом деле в нем всегда была внутренняя твердость. Призывы к совести на него не действовали. Мартин никогда не сомневался, что все делает правильно – просто потому, что он это делает. Его не мучили противоречия между моралью и выгодой. И несмотря на это, по непонятной мне причине, он неизменно пользовался успехом, его обожали, в отличие от меня, – а я вечно волновался и дергался, «так ли» поступаю. Мартин всегда в ладу с самим собой, его естественное обаяние и терпимость при любых обстоятельствах, даже самых тяжелых и гнетущих, с лихвой компенсируют пренебрежение моральными установками. Людям хорошо с ним, потому что ему хорошо с самим собой. Он никогда не осуждает себя и – как следствие – не судит других. Он рассказал мне о «происках» Хелен без злобы, с добродушной улыбкой.

Я познакомился с Мартином во время летней практики. Мы работали в магазине «Сделай сам» в небольшом провинциальном торговом центре. Мартин учился в каком-то педагогическом колледже – теперь преподает английский в школе на юге Лондона. Выглядел он тогда примерно так же, как сейчас: веселый, бодрый, простодушный. Мы сразу подружились, и я подпал под его чары, подобно почти всем, кто его встречал.

Говорят, что в браке один любит, а другой позволяет себя любить. Возможно, это распространяется и на дружбу. Я всегда нуждался в Мартине больше, чем он во мне. Его безразличие привлекало меня так же, как женщин.

Я пытался чему-нибудь научиться, наблюдая, как Мартин ведет себя с женщинами, но, думаю, он и сам не понимает, в чем секрет. Потому это и оказывает такое воздействие – все происходит естественно и непринужденно. Он встречает женщину, она ему нравится, он назначает свидание – откажется она или согласится, по сути, не имеет для него особого значения. Его не задевает отказ, хотя обычно ему не отказывают. Он не принимает любовь близко к сердцу – и делает это виртуозно.

Я сказал «любовь», но не уверен, что Мартин способен любить в том смысле, в каком я это понимаю. Его всегда устраивает женщина, которой он позволяет приблизиться к себе, а если нет, что ж, тогда – с грустью, однако без сожаления – он отпускает ее, и она плывет дальше по течению и находит себе кого-то еще. Женщины редко бросают его, прежде всего потому, что заполучить Мартина им так и не удается – они ищут его сердце, но не могут найти и оказываются на крючке. И дело не в том, что у него нет сердца, просто устроено оно не так, как у большинства людей. Мартин добрый и отзывчивый человек, всегда жертвует на благотворительность, даст алкашу на улице десятку, да еще и поболтает с ним… а вот по-настоящему полюбить женщину… Я не могу представить себе Мартина, жертвующего собой ради другого, – именно это я называю любовью. Женщины занимают слишком низкую ступень в его иерархии ценностей. Ему и так хорошо, он самодостаточен, он способен даже обходиться без секса.